Удивила отца и моя выставка, которая продолжала привлекать японцев и гостей Токио по причине агрессивной рекламе, которую и нам удалось встретить при въезде в Токио. Тиэко обратила наше внимание на яркий экран где проскакивали мои рисунки с одновременной рекламой моей книжки.
Я показал на рекламный щит отцу и он даже что-то успел разглядеть пока мы стоялина светофоре. Однако рекламный щит дублировался и на следующем перекрёстке, и дальше мы встречали его несколько раз.
— Солидно, — сказал отец глядя на меня и кивая головой.
— Солидно, — согласился я.
У нас оставалось четыре дня творческо-рабочей визы, но мы всё-таки решили её продлить, ссылаясь на первичный осмотр и исследования японских медикусов. Полного лечения, скорее всего, вряд ли потребуется, тем более хирургического вмешательства, но пару дней выгодать можно. Тем более, продление визы важно для японской стороны. А основания для продления у нас железобетонные. А где два дня, там и неделя. Очень уж хотелось отцу Фудзияму запечатлеть.
— Как ваши успехи? — спросил Тадаси-сан.
— Наши — отлично, а ваши? — спросил я.
— Что там приключилось с Васа-сан?
— Переутомился и перевозбудился, наверное, — пожав плечами сказал я. — Но обязательно нужно обследоваться в вашем госпитале.
— Как Васа-сан себя сейчас чувствует?
— Значительно лучше. Мы не разрешали ему тяжёлые физическиенагрузки. Только лёгкое скольжение на беговых лыжах, чтобы продышаться. Он больше рисовал. Одна его мечта сбылась. Он нарисовал японскую сакуру в Японии.
— Госпожа Макамура уже спрашивала. Ты ведь тоже рисовал?
— Мы с отцом писали одни и те же деревья, но с разных ракурсов. Интересно получилось. Разные ракурсы и разные манеры. Получились разные деревья. Картины ещё не до конца высохли. Пришлось у госпожи Накамуры заказывать особый транспорт и особые коробки. Мы сразу отправили картины в музей. Пусть сразу посмотрят, оценят лаком покроют. Если подойдут для выставки — оставят, нет, мы заберём картины с собой.
— Сколько их там? Ты так говоришь, словно их там десяток минимум.
— Ха! — Я широко улыбнулся. — Их там шестнадцать штук. Отец три написал. Я остальные. Акрил быстро сохнет в отличие от масла. Им пользовался. Отличная краска! В отличие от масла не трескается.
Я улыбался, глядя как рот Тадаси приоткрывается.
— Пятнадцать картин за неделю? С ума сойти!
Отец тоже удивился с какой скоростью я писал картины. Акрил хот и сох быстро, но не с такой скоростью, как рисовал я. А поэтому в день я рисовал по две-три картины. Мне хотелось нарисовать не одно дерево, а серию, и у меня получилась панорама нашего квадратного дворика из восьми картин, пять картин других цветущих деревьев. Вид с вершины меня не вдохновил.
— Я быстро пишу, — скромно сказал я. — Не люблю тщательную прорисовку.
— Ага, не любит он… Не слушай его, папа! Там такие чёткие мелкие детали, словно это фотографии, а не картины. Госпожа Накамура сума сойдёт от восторга. Я, по крайней мере, сходила от его картин с ума.
Тадаси-сан перевёл взгляд на дочь.
— И не только от картин, да, — кивнула Тиэко. — Мы с Мичи стали мужем и женой.
Тадаси, прикрыв глаза, выдохнул.
— Слава богам. Будет наследник?
— Условия и время было благоприятным, — скромно потупив глаза, тихо выдохнула Тиэко. — Есть надежда.
Тадаси даже спину ещё больше выпрямил и уверенно посмотрел на меня.
— Спасибо Миса-сан, что не отверг мой клан, — сказал он и поклонился моему отцу. — Спасибо, Васа-сан.
— Что он говорит? — спросил отец. — Плохо не понимать, о чём вокруг говорят. Ты бы хоть переводил бы как в кино. У тебя же получалось.
— Не удобно бубнить, когда с тобой разговаривают.
— Э-э-э… Ну, да… Так и что он сказал?
— Спасибо сказал нашему роду, что не отвергли их род. Это он узнал про наши, э-э-э, с Тиэко, э-э-э, отношения.
— Он, значит, не против, э-э-э, таких отношений?
— Ну, говорю же… Спасибо говорит за такого зятя, как я. Кланяется тебе, видишь. Ты ему тоже так же поклонись.
— Вот, не было печали, кланяться, — буркнул отец, но всё-таки сделал небольшой наклон головой и корпусом вперёд.
— Ну, вот и ладненько.
— Предлагаю сегодня отметить бракосочетание, — сказал Тадаси-сан. — В узком семейном кругу. У нас дома.
— Предлагает сегодня поужинать у них, — «перевёл» я.
Отец нахмурился, но кивнул. Он ранее категорически отверг предложение пожить до отъезда в доме Минобэ и сейчас мы расположились в номере гостиницы, расположенной недалеко от музея госпожи Накамура, снятой за счёт фонда её галереи. Мы пересекли остров Хонсю с юга на север за трое суток, проехав почти полторы тысячи километров по извилистым межгорным дорогам. Наша виза заканчивалась послезавтра, но, как мы надеялись, и как обещал Тадаси, вопрос о её продлении уже решался.
Сейчас мы с отцом, оставив машину на гостиничной парковке, пошли в музей пешком. В музее нас встретила госпожа Накамура, которая сообщила, что коробки из машины в музей доставили, но не вскрывали. Что мы и сделали в специально отведённом для этого помещении, где картины сразу вывесили на вертикальные панели и осветили специальными лампами для дальнейшей просушки.
Госпожа Накамура сказала, что готова вывесить наши с отцом картины в том же зале, отведённым для моих картин, где освободится место. Так как те картины, которые уже проданы, жаждут видеть у себя дома их владельцы. А цветущие деревья сакуры как-раз актуальны в связи с сезоном цветения. И возможно, что найдут своих покупателей.
Мы подписали с владелицей музея договор об экспозиции и передачи картин на ответственное хранение, оценив их, предварительно, по два миллиона йен за каждую, а согласование условий аукциона решили обсудить завтра.
Полюбовавшись нашими развешенными и освещёнными картинами, которые смотрелись очень даже неплохо, мы пошли гулять по Токио, заходя в торговые центры и пробуя разную еду, например: гамбургеры, которые отцу, кстати, понравились ещё на лыжной базе, где имелась забегаловка типа «Макдональдс». Да и мне нравился, как говорила Тиэко, «фаст фуд». Картошка — «фри», куриные нагетсы, булочки с котлетами. Причём, я брал всегда двойные и поражался, как они, такие огромные, сминались и влазили в рот.
Мы с отцом дошли до императорского парка, но на территорию нас не впустили, объяснив, что осмотр садов и дворца возможно только в составе экскурсионных групп. Но мы это знали и нерасстроились, планируя порисовать сакуру и здесь, о чём должна договориться госпожа Накамура. Но это могло произойти только после полного клинического обследования отца в госпитале, куда он должен был лечь завтра.
Мы заранее договорились с Тиэко куда пойдём и где будем её ждать, и она вскоре за нами заехала на нашей же машине. День незаметно склонился к закату, поэтому мы сразу отправились вокруг залив к дому семьи Минобэ.
Отцу дом понравился, а ещё больше ему понравилось, что они в нём жили все вместе. Это, наверное, была тайная мечта моего отца, жить всем вместе и вести единое хозяйство. На что дядька Сашка обычно говорил, смеясь, что, де, «колхоз мы уже проходили»… Что это значило, он не разъяснял, но жил отдельно и вёл собственное хозяйство. Все Шелесты, как рассказывал «предок», знавший родичей лучше меня, были единоличниками. Только мой отец, стремился всем родичам помогать, не оглядываясь на наш личный, кхе-кхе, семейный достаток. Ему, почему-то, казалось, что его сестра и братья нуждались в его поддержке. Хотя, мне казалось, что из всего семейства наше было самым, хе-хе, нищим. Хотя отец вкалывал, иногда, на трёх работах.
Они с матерью порой конфликтовали из-за его финансовых пожертвований то в одну сторону, то в другую и однажды чуть не разошлись. Мать предъявила отцу претензию, на что он сказал, что я и мать у него на втором месте, после его братьев и сестры. Мама «прифигела», сделала выводы и стала деньги тайно от отца «экономить». Однако, как показывали все жизни, что прожил «предок», отец всего себя отдавал и нашей семье. Наверное, оттого и закончил жизнь достаточно рано. В этой жизни, зная всю его историю, я решил взять заботу о его родичах на себя. Чтобы он не испытывал стресс, вызванный «мнимым чувством вины». Видимо, потому, что и я был тоже источником его стресса, да-а-а…
Мы с Тиэко, услышав, о чём начали разговор её дедушка, папа и мой отец, быстренько ретировались в её комнату. Родственники говорили через переводчика, которого пригласил дедушка, и я облегчённо вздохнул. К тому же и я, и Тиэко желали близости, которая была нам недоступна во время переезда с юга на север, и мы быстренько-быстренько спрятались в её спальне и успели сделать «чики-чики» до того, как нас позвали на ужин.
На ужине отец больше молчал, видимо, обдумывая разговор.
— Они предлагают, — начал отец сразу, как только мы отъехали, — два варианта развития наших отношений. Вернее, ваших семейных отношений. Первый — это твой переезд сюда, второй — переезд Тиэко в Союз. Но, так как Владивосток — пограничная зона, они предлагают переезд в Москву. Туда они могут летать хоть каждый месяц. Хоть по партийной линии, хоть туристами. Пристроят они по партийной квоте Тиэко в Московский университет, ты поступишь в МГУ, и станете вы жить-поживать в столице нашей Родины.
Мне не нравился тон, с которым отец об этом рассказывал.
— какой из двух вариантов тебе не нравится? — спросил я.
— Никакой не нравится, — горделиво вскинув голову ответил отец. — Мне не нравится, когда за меня решают, что мне делать. Тем более решают какие-то японские капиталисты. И мне не нравится, что ты выбрал себе, мало того, что японку, так ещё и принцессу. Где ты и где она. Вернее, где мы, и где они. У нас неравные семьи.
— В смысле, неравные семьи? — удивился я. — Ты, вообще, о чём говоришь? Мы советские люди. У нас в СССР все равны.
Отец удивлённо посмотрел на меня.
— Ты это серьёзно? — спросил он, нахмурившись.
— Серьёзно.
— А первый секретарь крайкома? Его семья и наша? Равные?