— Слушай, отец, — вздохнул я, — а если я стану первым секретарём крайкома, что-то изменится в моём отношении к мои родичам?
Он посмотрел на меня и усмехнулся.
— Изменится. Уже сейчас твоё отношение к родичам изменилось. Ты стал важничать. Этому насос, этому культиватор, тётке дом…
— Не понял? — я чуть было не затормозил от неожиданности, но заставил себя успокоиться. — Я важничаю?
— Конечно. У тебя появилось много денег, и ты изменился. Ты стал вести себя высокомерно.
— Подожди… В чём выражается моя высокомерность? Как я должен себя вести с моими деньгами? Которые я, между прочим, заработал своим трудом, а не украл.
— Слишком лёгким трудом ты их заработал, — буркнул отец.
— Не понял… А чем ты мерял мой труд? Твой труд, когда ты рисовал картины, был тяжёлым или лёгким? А труд писателя? Который тоже, между прочим, не переносит тяжести, как грузчик. Мне что, свой труд в грузчиках измерять? Ты это о чём, отец? И вообще… Что значит, я распределяю: этому то, а этому это? Это, между прочим, подарки. Мои подарки. Дары, оторванные от семьи, между прочим. От моей семьи! Можно было бы эти вещи и для нашей дачи оставить, а не раздаривать. В чём тут высокомерие?
— Это твои дядьки и мои братья, а не семья Федосеевых, которым мы вещи отдаём, из которых ты вырос. Это родные люди и с ними можно было бы и посоветоваться. Что им нужно, то и купить на эти деньги.
— Посоветоваться? Не понял… Почему я должен с ними советоваться, как потратить мои деньги? Заработанные мной деньги?
— Вот я и говорю, что ты ведёшь себя, как…
Отец замолчал.
Наверное, раньше бы я бы «взорвался» и нахамил бы ему, но я сильно изменился. Я понял бренность бытия, так сказать. Тленность этого мира. Его одномоментность… Поэтому я продолжил спокойно и подыскивая те слова, которые бы не сильно обидели отца. Совсем не обидеть его уже было нельзя. Он уже был обижен.
— Странно, папа. С тобой дядя Иван советовался, когда у него появлялись деньги?
— Он помогал нам, когда мы жили в Комсомольске, — буркнул отец.
— Так и мы сейчас помогаем. В чём разница?
— Ты важничаешь много, — снова буркнул отец. — Картины, хоккей, губернатор Токио. Ты бы слышал, каким тоном ты об этом говоришь. Как ты с ребятами говоришь, с которыми ты играешь в хоккей? Как ты рассказываешь, как ты победил на чемпионате мира…
— Хм, — я даже улыбнулся. — С ребятами я так разговариваю, потому что я тренер и хочу, чтобы они играли лучше. Играли так, как я хочу! Понимаешь? Поэтому я командую. Я у них командир! Понимаешь? И под моей командой они выигрывают! Если бы я с ними так себя не вёл, они все бы были, как Санька и Славка, которых я выгнал из команды, потому что они не слушались и подбивали не слушаться и других. Ты служил на корабле… Как там слушаются командира?
— Ты не командир, — буркнул отец. — Ты малолетний пацан, возомнивший, что он имеет право командовать!
— О, как, значит! — усмехнулся я. — Нет, значит, пророка в отечестве своём? Ну-ну…
Помолчав, отец, судя по всему, уже не хотел говорить на эту тему, я сказал:
— Ты, папа, просто не можешь понять и поверить, что я повзрослел и пытаешься, как и раньше, в детстве, меня поломать, подчинить. А я повзрослел вдруг и неожиданно. Представь себе! Может быть, потому, что я долго пролежал бездвижимым и многое осознал. А, может быть, просто потому, что у меня мозги сдвинулись. Но это факт. Я повзрослел и сам зарабатываю деньги. Приличные деньги. Так получилось. И прими это как данность. Ты, кстати, всегда этого хотел, но, судя по всему, не был к этому готов. Именно поэтому я не буду сейчас спорить с тобой, а буду делать так, как сам посчитаю нужным. Извини, папа, но прошу понять меня. Что бы ты обо мне не думал, я тебя люблю, как отца. А твоих родичей люблю, не потому, что они твои родичи, а потому, что они меня не обижали. И поэтому я буду продолжать дарить им подарки. Мне не жалко. Но это будут именно подарки, а не раздаривание имущества, нажитого, между прочим, непосильным трудом. И не тебе меня укорять, что эти деньги дались мне лёгким трудом. Или ты не видел, сколько я работал? Не отвечай. Это вопрос риторический. И я, между прочим, нарисовал тринадцать картин за неделю, которые госпожа Накамура сразу оценила в два миллиона каждую. И твои тоже, кстати. Тебе легко дались эти картины? Во сколько ты их сам оценишь? Ту душу, что ты вложил в них, как оценить? По какой ставке? По ставке токаря-фрезеровщика? Или сварщика шестого разряда?
Мы уже приехали к гостинице и стояли на парковке.
— Пошли. Предлагаю обсудить тему о нашем с Тиэко будущем позже. Во-первых, — утро вечера мудренее, а во-вторых, — проведём обследование твоего организма, а потом трезво всё обсудим.
Глава 24
Я попросил Флибера и «предка» контролировать состояние отца и звать меня как только, так сразу, а сам лежал и не мог уснуть. И думалось мне не о словах папы о моих «лёгких деньгах» и справедливом их распределении по принципу «каждому по потребности», а о своём будущем.
Я склонялся к поступлению в МГУ. Сейчас шёл семьдесят восьмой год. Есть время получить нужное мне образование, хотя, какое именно «нужное», а так и не определился, хотя просмотрел «своё будущее» аж до третьего тысячелетия. В вариантах, прожитых предком, конечно, но… другого будущего у меня нет, да-а-а… А может быть, между прочим. Многое уже идёт не так благодаря Женьки Дряхлову. Или, вернее, тому, кто в него вселился, хе-хе… Попаданец, млять. Выпускает, оказывается, микропроцессоры в Англии и персональные компьютеры. Хм!
Видели мы сегодня такие в радиотоварах. Именно фирмы «Рэйнбоу», да. С радугой вместо эмблемы. Британский, да. Японцы пока такие не выпускают. Заказал я такой, но не знаю, получится ли у папы-Тадаси его переправить в СССР? Запрещено, говорят, к реэкспорту в СССР. Да и хрен с ним! А пока не понимаю, для чего он мне может пригодиться. В игрушки играть? Кстати, видел я тут и игровую приставку, тоже английскую, с игрой-симулятором полёта на истребителе Ф-16.
Предок сказал, что в его жизнях она появилась не ранее девяностого года. А в этом мире — в семьдесят восьмом. Охренеть, что Женька натворил! И почему в компьютерных технологиях и производстве микросхем лидирует Великобритания? Почему не СССР. Почему он там, а не в СССР? Ничего не понятно! Перевербовали? Украли и вывезли?
Вот эти вопросы я бы с удовольствием задал Женьке Дряхлову, но в Европу меня хрен выпустят. С чего бы вдруг? Тут и в Японию, если узнают о моей женитьбе, путь закажут. Тадаси предложил, всё-таки, оформить наш с Тиэко брак официально, как положено, с брачным контрактом и свадьбой. Предлагали даже оформить прямо сейчас, дедушка-губернатор оформит, но папа сказал, что ему нужно посоветоваться с женой. Молодец. Правильно сделал. Мне ещё тоже подумать надо, жениться — не жениться? Слишком уж активно семейство Минобэ за меня взялось, да… Взяли меня, так сказать, за интимное место, кхм-кхм. А это, хоть и приятно, но, я ведь тоже не пацан — «штаны на лямках». И я, и мои «советчики» хотели понимания, к чему сей мезальянс может привести?
Я передумал сообщать Тадаси места сбора конкурирующей группировки и контейнеров с оружием. Подумалось, а вдруг «волна» пройдёт мимо? Не прошла.
Отца положили на обследование и в тот же день по вечерним телевизионным новостям передали о перестрелке в районе Гиндза прямо на проспекте Харуми-дори. Среди белого дня обстреляли машину финансового босса и как оказалось — организатора покушения на нас — Матаити Тусуми. Эту фамилию озвучил папе-якузда я ещё десять дней назад, а он, значит, отреагировал только сегодня…
Машину не только обстреляли, но и подожгли, а потом снова обстреляли, когда Матаити Тусуми попытался выбраться из полыхающего бронированного мерседеса. Финансиста и руководителя мозгового центра клана Матаити нашпиговали свинцом изрядно. А потом взорвался сам финансовый центр, принадлежащий группировке. Обрушилось целое здание. А а это, между прочим, самый центр Токио. Финансовый центр, между прочим.
Потом передали, что одновременно с этими акциями прошли перестрелки и даже взрывы на контейнерном терминале в округе Токай. Это, если что, то место хранения оружия и боеприпасов, о котором я Тадаси не сообщил. Оттуда, кстати, я отправлял свой первый контейнер, да-а-а…
Потом, на следующий день, взорвалась машина Реките Минобэ, когда он въезжал на территорию своего дома. В этой машине ехали бы и мы с Тиэко, если бы не решили после госпиталя пройтись по Токио пешком.
Дедушкина машина оказалась тоже сильно бронированной, а канализационный люк, под которым взорвалось устройство, оказался очень прочным. Их, чугунные дорожные люки по пути к дому семейства Минобэ, заменили по моей рекомендации на специально отлитые стальные. Поэтому люк, к которому враги снизу прикрепили самодельное взрывное устройство, не раскололся на много мелких поражающих элементов, а наоборот, выполнил функцию своеобразного щита.
Информация о покушении на губернатора всколыхнула всё Токио. Подключилась и полиция, которой были «слиты» фотографии специалистов, проводивших профилактические работы на коллекторе в которых были опознаны боевики клана Матаити. Откровенно говоря, и в машине, кроме водителя никого во время взрыва не было. Дедушка присел в неё позже, и активно пиарился перед камерами Токийских газетчиков и телевизионщиков.
Через три дня отец из Клиники Института кардиологии вышел с диагнозом «абсолютно здоров» и мы с ним уехали на горнолыжную базу рисовать гору Фудзи. Тиэко осталась дома. Её срочно вызвали в школу по причине написания контрольной работы по математике.
Отец положительному диагнозу не удивился, потому, что чувствовал себя сейчас намного лучше, чем тогда, когда приехал в Японию. А вот врачи клиники удивились сильно и проделали одни и те же исследования дважды, почему и продержали отца аж трое суток. Но в саду тоже цвела и опадала сакура, поэтому отец сильно не рвался на свободу.