— Понятно, — сказал я, наконец-то признавая в этом крепыше Витьку Попова, бывшего гитариста школьного ансамбля и, по совместительству, Леркиного брата. — Вот так встреча.
— Да уж, — проскрипел Витька. — Давно я столько пива не пил[1].
— Так вы знакомы? — обрадовался сержант. — Ну и славненько. Тогда я пошёл.
— Ступай-ступай, сержант и спасибо за понимание, — сказал я. — Заскочу как-нибудь. Или сам звони.
Я протянул ему карточку-визитку.
— Ух ты, как у вас у москвичей, — неопределённо выразился сержант.
— Почему у москвичей? — спросил Витька, а потом у него на лице появилось понимание. — А-а-а… Лерка что-то говорила. Тебя в какой-то интернат в Москву забрали. Радиотехнический?
— Ага. Окончил МФТИ и Хабаровский физкультурный, заочно.
— О как! — удивился Попов. — Странное сочетание.
— Что поделать? Такой вот я.
Витька всё тёр место, что под шкурой и рёбрами у человека находится печень.
— Надо выпить чего-нибудь. Может, продолжим?
Я глянул на часы.
— Время к полуночи, — с сомнением проговорил я. — Закроются скоро. Да и заказы уже не принимают.
— Для нас накроют стол, — заверил Роман Григорьевич. — Пошли, действительно, выпьем. Что-то, вроде не махался, а вспотел и в горле пересохло.
— Ну, как не махался⁈ — удивился соперник барона. — Хорошо стоял!
— Пошли, посидим.
И мне, как я почувствовал, глоток воды не помешал бы. Да и не только воды.
— Ты только Лерку попридержи. Не хотелось бы мне ещё с ней махаться.
— Попридержу, не боись, — заверил Витька. — Она смирная. Только пантуется немного.
— Слушай, но как ты меня обманул? — всё не мог успокоиться «Малыш». — Показал, главное, движение влево, а сам поднырнул под мою руку. Да так низко. Так никто не ныряет.
— Так будет нырять низкорослый Майк Тайсон, — подумал я.
Делаясь ещё ниже, он прорывался сквозь защиту на среднюю и короткую дистанции, и валил соперников ударами в челюсть через руку, ударами в печень, или апперкотами. У меня рост совсем не маленький, и когда я сближался, это для соперников становилось совсем неожиданным. А я бил правым свингом с низким наклоном корпуса влево. Это в боксе, а не в боксе вариантов было больше. Вплоть до вставания на руки, как в Капоэйре. Или с кувырком вперёд с переходом на болевой приём на ногу, как в Бразильском джиу-джитсу. Или просто с целью ухода от пули. Да-а-а…
— Ты Гончарова помнишь? — спросил вдруг Виктор.
— Какого Гончарова, — от неожиданности я не понял о ком вопрос.
— Что к нам приходил, когда мы репетировали в школе.
Попов категорически обходил стороной наш с ним конфликт и вёл себя, словно ничего меж нами не было.
— Не помню, — соврал я.
— Ха! Так, вон он, на сцене с Фендером. Маленький такой.
— Ха! С Фендером там только один. У бас-гитариста японский «Ибанес», у Гутмана «Гибсон».
— О! Ты Гутмана знаешь⁈
— Я же рассказывал тогда, что сменил его, когда он из «Городского парка» ушёл.
— Да? Не помню! Короче! Пошли, познакомлю!
— Да, ну, Витя! Неудобно! Ребята работают, устали.
— Правильно! — воодушевился Виктор. — Сейчас закрываться будут. Всех выгонят, а музыканты ужинать сядут. И мы с ними. Мы так и хотели. Они меня все знают. Они ужинают, а мы с Юриком пальцы разминаем. Юрик на клавишах играет неплохо. Он тоже из института искусств.
— Вот вы, млять, боксёры. Или, это… Музыканты, млять! Как можно совмещать⁈
— Но ты же совмещаешь? Или завязал с музыкой?
— Не завязал, — осторожно произнёс я. — Практикую. В Москве с Кутиковым кучу песен записали.
— Бля-я-я… Так ты тот Евгений Семёнов? Композитор⁈ Них*я себе, ребя! Это же… Мать моя женщина… Еб*нуться!
Он подскочил из-за стола и метнулся к сцене, где музыканты уже в который раз делали вид, что собирали инструменты. Чтобы кто-то ещё попросил что-нибудь исполнить и сунул десять рублей. К концу вечера ставка с пятёрки выросла до червонца.
Попов подбежал к Гончарову, протянувшему ему руку для приветствия, и что-то оживлённо стал ему говорить, то и дело показывая, на наш столик. Потом замахал мне рукой, но я, вроде как, в это время отвлёкся на разговор с Лерой. Та, кстати, сделала вид, что узнала меня только тогда, когда ей меня представили.
— Ты такой, э-э-э, серьёзный стал, А ведь был мальчишкой сопливым.
— Ну… Соплей у меня точно не было, — рассмеялся я. — Ангины были часто, а носом не маялся.
— Я в переносном смысле.
— Что закончила?
— А! Институт искусств. Театральное.
— О, как⁉ И что сейчас?
— В нашем ТЮЗе пристроилась. Зайчиков-ежиков играю. Я же на год тебя старше. В том году закончила. Уже год, как работаю по специальности.
— Интересно?
— Прикольно, — скривилась Лера. — Ставки низкие. Надо в Горький перебираться, но там все роли заняты. Актрисы вечно молодые, как и репертуар. Ха-ха!
— Женька! — крикнул Попов мне на ухо.
Только то, что я видел его, но проигнорировал, я не влупил ему.
— Ты охренел, орёшь так⁈ — спросил я, морщась.
— Пошли, тебя ждут. Ребята хотят познакомиться.
Тут вдруг со сцены через микрофон и через динамики на весь зал раздалось:
— Уважаемые гости! Сейчас на нашу сцену выйдет и исполнит свои песни известный поэт, композитор и музыкант Евгений Семёнов. Он автор песни «Поворот» и «За тех, кто в море», особенно любимой в нашем городе.
Я с негодованием посмотрел на Попова. Леркины глаза округлились.
— Да⁈ Это ты?
Я мысленно выматерился, и пожав плечами, пошёл к сцене. Посетителям ресторана, по-моему, было уже всё равно, кто будет что-то петь. Они уже и про драку многие забыли, особенно те, которые сидели дальше всех от окна.
— Привет, ребята. Привет Саня.
Тот удивился.
— Ты помнишь меня?
— Ты не изменился.
— А ты сильно. Это, действительно твои песни? Студия в МГУ?
— Мои, — вздохнул я.
— Мы писались. Саша Кутиков приглашал. Даже билеты нам купил, в гостинице поселил. Тебя не было. Говорят, ты в Париже тогда был.
— Наверное, — кивнул я головой. — Постоянно в разъездах.
— Песню давайте! — крикнул кто-то из зала.
— Возьмёшь гитару?
— Акустика есть?
— Есть. Зачем тебе? — удивился Сашка.
— Я на акустике. Сами играйте.
— У-у-у, — поскучнел Гончаров. — Хотел отдохнуть.
— Да? Тогда давай!
Мне радостно передали гитару и Санька, показав всем компаньонам язык, прошёл к столику, стоящему слева от сцены у окна.
— Салат оставь, — бросил ему в спину Вяткин из-за «Вермоны».
— Что играем и поём? — спросил Гутман.
Я на секунду задумался.
— Мечта сбывается, — объявил я в микрофон и заиграл гитарный проигрыш.
— Если любовь не сбудется, ты поступай, как хочется[2]…
— Нормально, — кивнул головой Гутман. — Теперь верю.
Я пожал плечами.
— Давайте «Поворот», что ли? — спросил я.
— Его же Кутиков исполняет? — спросил бас-гитарист «Баллады» Владимир Попов.
— На диске — да, а так… По разному бывало. Поехали, Костя, — сказал я Вяткину.
Мы поехали…
Потом сыграли и спели «За тех, кто в море», и, по просьбе Гутмана, «У берёз и сосен».
— Так орать, как ты, у нас ни у кого не получается, — хохотнул Гутман. — Как тебе удаётся сочетать рок с такой лирикой?
Я усмехнулся.
— Получается как-то.
— Поужинаете с нами? — предложил Гончаров.
— А ты хоть что-то оставил? — спросил Костя Вяткин.
— Это у нас ребята так шутят, — пояснил Гутман. — Не подумайте чего.
Это он уже обращался не только ко мне, а и к подошедшим к сцене моим «друзьям».
— Сейчас накроем. Маша, накрой стол.
— Стоп! — Остановил его цыган. — Банкую я.
[1] Удар в печень заменяет пять кружек пива (пословица).
[2] Юрий Антонов — «Если любовь не сбудется» — https://ok.ru/video/1474899151398
Глава 23
Примерно в час ночи двери ресторана открылись и в зал вошло сначала трое, потом ещё двое посетителей. Последний был, судя по коробке, с баяном.
— Пи*дец, — мягко выговаривая звуки, выругался Гутман.
— О! Братва! А скрипач тут! — воскликнул один из вошедших первыми. — Сейчас Моню заделаем.
— Пи*дец мне, — сообщил Гончаров.
— Что такое? — спросил я, хотя ответ знал.
Блатари, пасшиеся в «Волне» заставляли Сашку играть на скрипке, обзывая евреем или жидом, и грозя переломать ему пальцы, если откажется.
— Сейчас полночи на них батрачить придётся. Хотел же свалить по-быстрому, да что-то заболтался с вами.
— Порешаем! — неуверенно сказал цыган.
— Лучше не лезьте, Роман Григорьевич, — покрутил головой Гончаров. — Они, наверняка, под «ханкой» или под какой другой «дурью».
— Ерунда, Сашка, — усмехнулся я. — В обиду не дадим.
— Что ты, что ты, — испугался и замахал на меня руками Гончаров. — Не вздумайте драться. Ты-то их тут положишь, а они меня потом точно покалечат.
— Да… Не надо вмешиваться, ребята, — предостерёг Гутман. — Тогда нам всем не поздоровится.
— У меня есть для них аргумент, кроме кулаков, — криво усмехнулся я.
Первый вошедший в зал уголовник подошёл к нашему, собранному из трёх частей, столу и, светя одной фиксой, спросил:
— Что празднуете, шелупонь пархатая? Нарубили капусту? Налог заплатить не забудьте.
— О, как, — подумал я. — Уже начался рэкет? В восемьдесят третьем? Или он тут и был, в ресторанах, да я об этом не знал? Возможно-возможно…
— Готовь инструмент, жидёнок, — приказным тоном сказал урка.
— Ты чего барагозишь, Егоза? — мягким голосом спросил Роман. — Ты видишь, я с ними отдыхаю.
— Тебе, Барон, никто не мешает отдыхать. Наоборот! Мы пришли тоже отдыхать после дел праведных. Пришли со своим баянистом, а скрипача мы тут постоянно припахиваем и он не против. Ты же не против, скрипач? Он не против!
Уголовник, щерясь жёлтыми, почти коричневыми, зубами, и щурясь, словно от ветра, смотрел не на Гончарова, или Романа, а как-то на всех сразу.