А потом следующую:
- Кто свободен от вахты наверх… Полчаса… И опять в глубину… Свято верим, что ждёт нас успех, но глаза: в облаков белизну…
И следом другую:
- Синее море, только море за кормой…
Я родился в семье моряка, я жил среди моряков, я дружил с моряками и любил море. Поэтому я знал эти песни. В смысле… Э-э-э… Я - «будущий» знал эти песни. И, хотя, я не разучивал их, но, погрузившись в транс, достал эти песни из своей теперь уже памяти.
- Лодка вдаль выходит ночью, разрывая море в клочья, разрывая узы счастья с берегом родным…
- Постой-постой, - прервал меня «суровый гость», прежде чем я начал очередную песню. – Ты откуда столько песен про моряков-подводников знаешь? Это же надо?! Подтянуть стальные пояса… Кто-то слышал такие песни?
- Кроме «Усталой подлодки» я ничего не слышал, - сказал кто-то.
- И я…
- И я…
- Новые песни…
- Это он, наверное, в Женькиных записях нашёл, - сказал, глядящий на всё это действо, Андрей Тиханов.
Оказалось, что и все ребята как-то пытаются разглядеть, что происходит в большом зале, хе-хе, театра…
- Так и есть, - кивнул головой я. – Там у него целая бобина с обеих сторон записанная. Думал, разучу к девятому мая. Вдруг пригодиться? Да и вообще… Хорошие песни…
- Не то слово, да, отцы – командиры? Ты нам перепишешь ту плёнку?
- Не вопрос, - пожал плечами я, думая, как потом выйти из ситуации.
- У тебя ещё, похоже, есть песни?
- Я же говорю… Ещё на час примерно.
- Послушаем ещё?
- Только выпить надо!
- Это мы разом. Раз-два взяли!
Гости выпили-закусили и я продолжил. А гости послушали-послушали и ещё потихоньку налили-выпили, а потом ещё. Завязался тихий разговор. Но я не протестовал, а наоборот сбавил громкость своего пения. А ещё через минут двадцать, я потихоньку «пошёл попить водички» и в зал не вернулся.
- Ну, ты и выдал, Мишка. Концерт по заявкам, - пробасил Андрей Тиханов. - Почти целый час пел. Пальцы ничего?
- Пальцы в ауте! – сказал я. – Стёр до локтей.
- Ну, ничего! Знаешь, кому пел? Это же капраз Филипьев. Ему за какую-то секретную операцию в семьдесят третьем году звезду героя вручили. Какую-то новую подводную технику испытывал. Они с отцом дружат давно. Отца же с Балтики сюда перевели. Удружил ты им. Спасибо тебе.
- Да брось ты, Андрюха. Делов-то, - сказал я и подумал. - Это я им ещё про К-19 не спел
* * *
Песни про подводников и моряков пришлось записывать на следующий день в своём исполнении, благо, что в коробке с плёнками, Женькин студийный микрофон лежал, а «Нота» имела функцию наложения, то есть, воспроизведения одного канала с синхронной записью на другой канал. Поэтому я немного «поизгалялся», вспомнив, как делал это Женька со своими первыми записями: сначала записал гитару на один канал, потом записал соло-гитару на другой. Потом на второй канал записал голос, потом записал бас-гитару на первый канал и ещё голос в унисон. В общем, с одним микрофоном, что-то похожее на Женькину стерео-запись получилось, ха-ха…
Урокам я в этот день уделил мало времени, но своё вечернее семичасовое у-шу не пропустил. На удивление, пришёл физрук, да не один, а с физручкой. Я уже двигался и они просто пристроились за мной и стали повторять мои движения. Физрук некоторое время поубеждал физручку, что так и должна проходить тренировка. Без объяснений.
- Это какое-то обезъяничание, - сквозь транс слышал я её голос.
-Так и есть, - соглашался физрук. – Это такой принцип. Постепенно всё получится. Правда тут много форм…
Я понял, что он прав. И вторым заходом сделал комплекс из двадцати четырёх форм.
- Это что-то другое? – спросил физрук.
- Это короткий комплекс. Длинный - предназначен для более глубокой проработки определённых групп мышц, нервных окончаний и более глубокого психофизического погружения. В нём есть повторы. В этом повторов нет.
Мы очень медленно и несколько раз прокрутили эти формы и я, предупредив, переключился на большой комплекс, а учителя, оба удовлетворённые и что-то между собой обсуждающие, покинули стадион, не отвлекая меня формулой прощания. Я же стабилизировал свой дух с телом, только после пятого цикла. У меня из головы не выходил допрос, который учинила мне оперативник. Сглупил я, согласившись на опрос в присутствии.
Как сказала мне завуч, следователь попросила оперативного работника предварительно опросить меня, чтобы потом всё быстренько перенести в протокол. И у опера действительно имелся документ под названием «отдельное поручение», выписанное следователем по уголовному делу такому-то. Приехавший опер сказал мне, что опрос это не допрос и я могу отказаться от опроса в любой момент, но лучше этого не делать, так как допрос – процесс медленный, скрупулёзный и волнительный, как для потерпевшего, так и для его взрослых представителей. И к нему нужно привыкать постепенно. Чем мы, говорит, сейчас и займёмся.
И я, дурак, повёлся на эти оперские штучки. И меня спасло то, что милиционер проговорился, что у Людмилы Давыдовны тоже повреждения средней тяжести, поэтому, де она не ходит в школу. И вот тут меня словно током ударило. Я вспомнил про слова директрисы, о том, что за мои телесные повреждения кто-то должен ответить.
- А за её телесные повреждения кто ответит? Не я ли? – вдруг подумалось мне.
А опер крутил меня вокруг моего приёма с падением, когда я, но, слава всем Богам, я как-то сразу с ним не очень откровенничал. Именно поэтому больше приходилось говорить ему и он ляпнул лишнего.
- Так что там за приём ты применил против Людмилы Давыдовны, спросил он, и я вдруг понял, что наш разговор записывается.
Дело то проходило в кабинете директора, и следователь сидел за её столом. А что лежало в столе?
- Какой приём?
- Ты ведь рассказывал директору, что захватил Людмилу Фёдоровну за руки и крутанул вокруг тела. От этого она и упала не на парту, а на пол.
- Ха-ха, - мысленно рассмеялся я, а вслух произнёс. – Во-первых, ничего подобного я никому не говорил, во-вторых, - Людмила Давыдовна упала не на пол, а на меня. В третьих, я просто пытался её удержать от падения на парту, потому, что она летела головой прямо в угол стола.
- Ты успел это заметить? – с ехидной улыбочкой спросил меня милиционер.
- Да. Я смотрел прямо на стол и траектория полёта Людмилы Давыдовны мне была ясна. Это она, пролетая мимо, схватилась за мою правую руку и потянула меня за собой и как-то так получилось, что я оказался под Людмилой Давыдовной.
Поняв, что меня играют в тёмную, я послал джентльменство в задницу. Чего это я решил выгораживать кого-то? И чего выдумывать? Кто там кого спасал? Всё неслось, как в сумасшедшей карусели. Да, я пытался её перехватить, но ведь она первая схватила меня за руку, пролетая мимо. Она хотела задержатся за директрису, но промазала и схватила меня. А закрутило меня от того, что она, как утопающий, схватилась за мою левую руку правой и потянула. Вот я и ударился головой вместо неё.
Про то, что учительница потянула меня за руку, я говорить оперу не стал.
Милиционер попытался провести следственный эксперимент, но я категорически отказался, сказав, что рисковать снова упасть и стать дураком у меня желания нет.
- Ну… Дураком можно стать и просто получив по голое, - скривив в ухмылке губы, сказал милиционер.
- Ничего себе заявка, - сказал мой «внутренний голос». – А ведь это угроза. Что тут творится в этой школе? Я же помню и директора, и Людмилу Давыдовну… Это же были милые люди. Даже Рагиня была не особо злобной.
- Её Женька Дряхлов довёл до белого каления. Да и всех довёл до РОНО. Тут такая проверка была… Сначала из Райкома партии, потом в райкоме партии. Там сняли кого-то. Рагиню чуть не уволили.
- Из-за Женьки сняли? – удивился «внутренний голос».
- Говорили, что да. Кажется, Попова Виктора брата и какого-то секретаря. А меня они, наверное, из-за Женьки и не любят. Дружили мы с ним.
- Так прошло три года! – мысленно воскликнул «внутренний голос».
- Прошло. И было всё хорошо, пока не появился ты, а я не попал головой в угол парты и не впал в кому. Ты появился и всё пошло не так. Я сильно изменился с тобой внутри. Ты же помнишь, как отреагировали ученики на мои поступки. Да я прежний вряд ли бы попытался удержать Людмилу Давыдовну. Падала бы она и падала…
- Ты жалеешь, что я в тебе? – спросил обиженно «предок».
- Ты обижаешься? А говорил, что у тебя нет эмоций.
- Это ты перекладываешь в своей голове мои слова на эмоции. И это даже и не слова вовсе, а мысли, а ты интерпретируешь их как слова. Тебе так привычнее. Эта наша «беседа» промелькнула, как вспышка света. Её даже милиционер не заметил. Который, кстати, сейчас тебя спросит. Видишь, как напрягся и покраснел.
- Ты не боишься, что тебя старшеклассники накажут? Я слышал. Что у тебя в школе много недоброжелателей. Тебе нужно дружить с милицией. Я могу с ними поговорить. Только ты мне всю правду расскажи.
- Да, какая же вам правда нужна, товарищ милиционер?
- Ну как какая? Ты ещё вчера говорил директору, что провел приём, накрутив математичку, ой, Людмилу Давыдовну на себя. И обещал показать это на следственном эксперименте. Сегодня ты утверждаешь, что ничего этого не говорил и следственный эксперимент проводить не хочешь.
- Так, э-э-э, у нас следственные действия, или опрос?
- А что ты понимаешь в следственных действиях?
- Ничего не понимаю. Вы сами сказали, что это разные вещи. И на ваши вопросы я могу отвечать, а могу и не отвечать. А допрос – это совсем другое.
- Ты про ваших хулиганов понял? Не хочешь под мою зщиту?
- Ну, защищать вы меня так и так должны и если что-то знаете о готовящемся преступлении, или даже правонарушении, обязаны оное пресечь.
Милиционер выпучил глаза.
- Оное? Пресечь?
Он посмотрел на директрису. Та развела руки и промолчала.
- Да-а-а… Ну ты и фру-у-у-кт…
Я посмотрел на опера и промолчал, помня про запись беседы.