Мама Антона вышла на террасу с громоздким альбомом фотографий. Она убиралась в доме. Когда пришел Андрей Зарубский «порыбачить», она, видимо, протирала пыль с увесистого переплета, и вышла на звук его голоса, держа его в руках. Сейчас альбом лежал на столе. Антон подтянул его к себе поближе и стал пролистывать страницы.
Чтобы отвлечься от местных гостей, я тоже залипаю на плотных, местами потускневших от времени фотографиях на страницах альбома.
Вот Антон совсем маленький. А на этой фотографии идет в первый класс. Вот Никита только родился. Фотография с выписки. На ней уже есть Вячеслав.
А вот Антон уже заканчивает школу.
Половина человеческой жизни уместилась в одном альбоме.
И тут мое внимание на последнем листе привлекает пожелтевшая от времени фотокарточка. Ее здесь раньше не было. Я уже смотрела этот альбом раньше. Он заканчивался совместной фотографией с Антошиного дня рождения в прошлом году. Я тоже есть на той фотке. Но теперь после нее появилась еще одна. Откуда она вдруг неожиданно взялась здесь? Ей лет сорок, если не больше.
На ней изображена ослепительно красивая улыбающаяся девушка. Ее нежно обнимает за талию не менее красивый молодой человек. Даже по фотографии видно, что они влюблены.
Не надо иметь особую наблюдательность, чтобы понять, что девушка одета простенько, как, впрочем основная масса людей в то время. Но вот юноша явно отличается от серой безликой массы советских граждан. По его виду можно сообразить, что он – из обеспеченной высокопоставленной семьи. Одет в явно не доступные простому советскому человеку, скорее всего, импортные шмотки. Как там? «Пиджак замшевый…»
Фотограф запечатлел счастливое мгновение их жизни. Кадр застыл в вечности, как будто растворив все то, что было в их жизни потом, оставив навсегда молодыми и переполненными ликующего счастья, даже сейчас, сквозь годы, выплескивающего с пожелтевшего фото.
– Что за фотография? Это кто? – спрашиваю Антона с Никитой.
Ответ Никиты меня удивил:
– Это бабушка с нашим дедом.
– С дедом?
– Да. С дедом, – напряженно подтверждает Антон.
– Но он же… Вы же…
Я хочу сказать, что их бабушка никогда не хотела рассказывать им про свою молодость, про свою любовь. Про того, кто был отцом Ларисы.
Но слова замирают на моих губах. Думаю, не этично обсуждать это.
– Тут такое дело, – неохотно цедит слова Антон. Он явно не хочет развивать тему. Но, понимая, что я ни за что от него не отстану в силу своего неимоверного природного любопытства, обреченно вздыхает:
– Бабушка оставила нам письмо. Мы получили его после ее смерти. В нем она поведала нам, что тайна, которую она всю свою жизнь скрывала от нас, должна быть рассказана. Ею же.
– Тайна о деде?
– Да. Она написала, что у нее с дедом была очень сильная любовь. Одна на всю жизнь. Только, видимо, это касалось только ее жизни, – он прочищает горло от горького осадка, а потом опять продолжает:
– Они познакомились, когда бабушка училась в Питере. Тогда еще -Ленинграде. Но он был из очень высокопоставленной семьи. И, понятное дело, родители его, узнав о выборе сына, были очень недовольны. Но вида не подали. Поступили хитрее. Все вроде как мирно должно было разрешиться. Свадьба намечалась. Но тут его отправили работать за границу. В то время это был настоящий джек пот. Понятное дело, здесь не обошлось без связей высокопоставленного папаши. Бабушка в амбициозные планы родителей совсем не вписывалась.
Антон замолчал, переводя дух.
– И что было дальше? – с тоской спрашиваю я. Так хочется, чтобы конец истории был хороший, хотя я прекрасно знаю, что это не так.
– Все, как в самом грустном кино. Он уехал, клятвенно обещая вернуться через полгода. Обещал, что они поженятся.
– Но не вернулся?
– Нет. Не вернулся. Ты и сама знаешь. Он нашел другую. Ему нашли. А бабушка узнала, что беременна.
Сердце болезненно сжимается, непрошенные слезы жгут глаза, хотя все это предсказуемо было с самого начала. Финал-то известен. Бабушка Антона всю жизнь прожила одна. Так и не вышла замуж.
– Его родители прогнали ее? – хочу добить уж себя совсем.
– Да. На порог ее не пустили, когда узнали о ее беременности. Они же и сказали ей, что их замечательный сыночек скоро женится на подходящей ему девушке. И добавили, чтобы она не мешала его счастью.
– Почему она не нашла его? Не сообщила ему о ребенке?
– Видимо, гордая была.
– Гордая? Уместна ли тут гордость?
– Получилось так, что она писала ему постоянно, а он не отвечал ей ни разу. Про ребенка она тоже сообщила в письме, но ответа не получила. Она подумала, что, может, его перевели в другое место, и он не получает ее писем. И она решилась сходить к его родителям, чтобы узнать новый адрес. И тут она поняла причину, почему он ей не пишет. Они разъяснили ей. Как в наивном черно-белом фильме. У него другая любовь и другая жизнь, в которой ей больше нет места. «Зачем навязываться тому, кому больше не нужна». Это слова бабушки из письма.
Я с трудом могу представить, как тяжело было тогда Анне Петровне. Да и потом тоже.
– Все равно надо было попытаться как-то рассказать ему…
Смешно, но я не могу смириться со случившимся сорок один год назад.
– Ничего не изменить уже, Вера, – с надрывом говорит Антон. – И ничего не вернуть. Бабушки нет уже. Все сложилось так, как сложилось.
– Может, стоит разыскать его сейчас?
– Зачем? – я вижу напряжение на его лице.
– Чтобы… – даже и не знаю, что сказать.
Кому сейчас он нужен? Дети все выросли.
Лариса, не знавшая никогда, кто ее отец, носившая отчество по имени своего деда, неожиданно узнала, что ее отца зовут Виталий. И больше ничего.
Бабушка, видимо, не намерена была воссоединять семью, потому что кроме имени и пожелтевшей фотокарточки ничего не оставила. Видимо, сильно обидел ее в свое время этот статный красавец с белоснежной пленительной улыбкой, как у Юрия Гагарина.
Не понятно только, зачем вообще она решилась вдруг рассказать эту драматическую историю? Видимо, всю жизнь она цепляла петли в ее душе и сердце, и она не смогла ее оставить при себе навечно.
– Нам этот предатель здесь ни под каким соусом не нужен. Ни под кетчупом, ни под сахарной пудрой, – твердо заявляет Антон.
А Никита подтверждает:
– Да. Сплошной нервяк с этими новостями был. Сейчас все улеглось. Мама успокоилась.
– Ну. Просто супер все, – с досадой говорю я.
– Ты чего? Вер? – Антон приобнимает меня за плечи, притягивая к себе. Я чувствую его обжигающее дыхание на своем виске. Конечно, он не в первый раз по-дружески обнимает меня, и его прикосновения обычно ничего для меня не значат.
Но сегодня какой-то особенный день? Сегодня его дружеские объятия почему-то действуют на меня иначе. Запускают сбивчивый ритм сердца и мелкую дрожь коленей. Я смущаюсь собственного эмоционального восприятия его так рядом с собой. Кровь приливает к моим щекам. «Нет-нет, я не дам ему себя сконфузить».
Но парень, похоже, не замечает, что я вдруг стала искрящимся проводком в его руках. Тем лучше.
Заглядывает мне в глаза, мягко переводит мое внимание на другую тему:
–Вер, у нас сейчас совсем другое дело есть, чего отвлеклась? Забыла, что ли? Хватит ворошить далекое прошлое.
– А я вот все-таки думаю, что это Виктор, – с радостью переключаюсь я. Действительно, зачем тревожить сердце, если основным заинтересованным лицам это не нужно. – Кому выгодна смерть Людмилы еще, кроме него?
– А ему чем выгодна ее смерть?
– Не знаю. Чем-то выгодна, значит.
– Так тогда можно про любого в деревне сказать, что каждому чем-то, да выгодна смерть Людмилы, – не соглашается со мной Антон. – Мне кажется, все это сильно притянуто за уши.
– Ага. Пиндиловым, – хрюкает Никита.
Евдокия к этому времени уже давно ушла, и мы вернулись к оранжевому фирменному велосипеду.
– Так ты уверен, Никитос, что это был велосипед Степана Воротилова?
– Безусловно, – кивает он.
– А что ему понадобилось у Машки, интересно? – задаю я вопрос то ли себе, то ли окружающим.
Нам всем хорошо известно, что Воротилов был в огромной ссоре с Людмилой. А с Марией у него вообще никогда ничего общего не было. Почему вдруг появилось?
– Воротилов ведь не поделил с Людмилой хороший участок земли? Я правильно помню? «Я тоже в курсе всех местных сплетен, между прочим, хотя и не живу постоянно в деревне. Сама себе удивляюсь. Хотя… чем я хуже Евдокии? Тоже хочу все знать».
–Да. Правильно помнишь, – ухмыляется Антон.
Речь идет об участке заманчивой казенной земли на хорошем месте, на котором можно удобно поставить ларек для бойкой торговли. А если деньги позволят, можно и магазин было выстроить.
Воротилов у нас типа бизнесмена сельского. Магазин захотел на этом месте выстроить. Удивительно вообще, что на велосипед пересел. Видимо, по деревне все же так удобнее передвигаться. Даже ему. Тем более для здоровья опять же полезнее, чем на машине ездить, разбивая вхлам и без того натруженные поселковые дороги.
– А вот вам и мотив вырисовывается, – ликующе обвожу взглядом Антона и Никиту.
– В чем мотив? – поражаются они моим словам.
– Как же в чем? Людмила, которая работала в администрации, отжала участок себе за бесценок. А Воротилов готов был за него хорошие деньги заплатить, но ему не дали.
– И зачем убивать ее? – брови Антона удивленно взлетают. – Вопрос земли таким способом не решить.
Никита, принявшийся было за второе яблоко, застывает с ним в руке, так и не откусив. Внимательно слушает, что я дальше скажу.
А я победоносно заявляю:
– Чтобы отомстить.
Никитины плечи облегченно опускаются, и он протягивает мне сочный плод:
– Вер, съешь яблочко. Успокойся.
Антон без малейшего колебания изрекает:
– Глупость какая. Отомстить. За что? Сомнительный повод для того, чтобы убить человека.
– Он же угрожал ей прилюдно! – потрясаю я застывший воздух своим возмущенным тоном. – Бабушка рассказывала, – деловито и без зазрения совести выдаю информатора.