Мы сейчас на террасе его дома едим сырники. Антон, немного приподнявшись над лавкой, наливает мне в стакан из большой пузатой кастрюли с нарисованными на боку клубничками компот.
– И что? Он стал с тобой разговаривать? – смотрю на брызги света на блестящем половнике.
– Я сунул ему под нос свои корочки адвоката, – слышу его голос сверху.
– Я и не знала, что ты адвокатом работаешь, – устремляю взгляд вверх и вижу его сосредоточенное лицо.
– Вот теперь знаешь, – мягко говорит он.
– И что тебе поведал сей представитель власти?
Он садится рядом со мной, совсем близко, так что я сразу же чувствую его запах. Это смесь аромата ночного костра где-нибудь в глуши и свежайшего аромата свежескошенной травы.
– Хороший дядька, – быстро произносит он. – Все мне рассказал. Смерть по результатам вскрытия наступила от ударной дозы азалептина.
– Это что такое? – напряженно спрашиваю.
– Это психотропное вещество вроде клофелина, – спокойно, без эмоций объясняет Антон. Выдержки его можно только позавидовать. А меня от всех этих новостей уже начинает мелко потряхивать. Все-таки это убийство. Как я и думала. Убийство у нас в деревеньке… Мало того, на дне рождения мамы Антона.
– Ничего себе, – больше и сказать ничего не могу.
– В вине, как и ожидалось, он тоже обнаружил следы азалептина, – добавляет он.
– То есть все-таки в бутылке был яд?
– Да. А вот тут начинается интересное.
Смотрю на него выжидающе.
– По закону этот препарат продается только в госаптеках и только по рецепту. Как-то так. А теперь давай подумаем. У кого была возможность достать это лекарство.
– Из тех, кто был на дне рождения? – уточняю я.
– Да. Для начала. Сузим круг подозреваемых.
Мы смотрим друг друга: мы оба знаем ответ.
– Юля.
Эта бледная моль выучилась на фармацевта и сейчас как раз работает в такой аптеке.
«Но ей-то зачем?» – мой невысказанный вопрос повисает в уголках разума, но я его еще не произнесла, но уже слышу на него ответ Антона. Он думает о том же.
– Да. Пока совершенно не понятно, зачем ей это надо было. У нее были возможности -да. Бесспорно. Но абсолютно никакого мотива. Надо разбираться. Тут вообще все непонятно и очень все запутано.
Я с ним абсолютно согласна. Ничего не понятно. Только одному Пиндилову все было предельно ясно с самого начала.
– Потом я переговорил с Виктором. Он Воротилова вообще не знает. И уж тем более Воротилов не был у него дома.
– И ты веришь ему?
– А зачем ему врать в этом случае?
– Согласна. А может Воротилов был у Людмилы? Где была бутылка? У кого стояла?
– Я задал этот вопрос Виктору. Он признал, что бутылка стояла у него дома, вместе с ней он пошел к Людмиле, чтобы потом сразу пойти к маме на день рождения.
– То есть бутылка всегда была под его присмотром?
– Типа того.
– Значит, у него одного были возможности отравить вино в бутылке, – торжественно ставлю жирную точку.
– Были. Но не спеши. Тут само собой напрашивается другой логический вопрос. Зачем было все усложнять?
– Что усложнять? – поворачиваюсь к нему всем корпусом, стараясь поймать выражение глаз.
– Если бы он хотел отравить Людмилу, он мог бы сделать это намного проще. И без осечек.
– Каких осечек?
– Ведь вино из бутылки в этом случае могла выпить и не Люда. И даже совсем не Люда. Его могла бы выпить моя мама. Ей же вино предназначалось.
Произнеся эти слова, он застывает с нечитаемым выражением в глазах. Он смотрит на меня. А я – на него.
То, что он сейчас неожиданно для себя сказал, повергает его в шок. И меня тоже. То, что давно крутилось где-то в закоулках мыслей и никак не находило выхода на поверхность, вдруг возымело вполне отчетливые очертания. Совершенно не размытые и ясно обозначенные.
Грохочущая пульсация в висках отсчитывает сбившиеся удары.
Действительно, бутылка-то явно была не для Людмилы предназначена, Люда явилась побочным непредвиденным эффектом. Как мы вообще об этом сразу не подумали?
Он вскакивает с места, взбудораженный, и начинает нервно мерить шагами террасу.
– Что же делать, Вер? Вдруг мама в опасности?
«Вот так пирожки, они же плюшечки».
– У нас один выход, Тош. Найти убийцу раньше, чем он попробует совершить новую попытку.
– Черт, Вера. Ты серьезно сейчас? – в его потрясенных глаза мелькает сумрак.
– Как никогда. И вообще, Антош, я думаю, тебе нужно убедить маму уехать куда-нибудь.
– Куда уехать? Она не поедет никуда. У нее огурцы и куры, – сокрушенно говорит он и снова садится рядом со мной.
Двумя руками взъерошивает светлые волосы.
Некоторое время мы просто молча сидим, переваривая свои мысли.
Я осторожно прикасаюсь к его напряженному плечу рукой и веду по крепкому бицепсу вниз. От моих прикосновений он немного расслабляется, и я чувствую, как натянутое напряжение мышц медленно уходит из его тела.
Неожиданно он перехватывает мою руку за запястье, и я чувствую теплый поцелуй на своей ладони. Его чувственные губы начинают медленно скользить по моей руке вверх, вызывая неподвластный мне танец гормонов, который пульсирует в темпе вальса по всему моему телу теплыми перекатывающими волнами.
«Это что такое сейчас происходит?» Реакция моего тела на его прикосновения звучит для меня неожиданно. Мы же просто друзья. С детства. Тут что-то не так. Все как-то запуталось. В голове – туман, мешающий трезво мыслить.
Но для Антона все, видимо, так. Потому что его губы, проделав горячую дорожку из поцелуев по моей руке, теперь уже находятся в паре сантиметров от моих губ.
Я ощущаю его рваное горячее дыхание на своих губах, горло пересыхает, а сердце просто не поддается разумному контролю, бешено отстукивает ритм. Неужели он хочет меня поцеловать?
Да, он хочет. И делает это. Его губы касаются моих губ, сначала с опаской, словно пробуя, словно ожидая пощечины. Но мои ладони замерли на его бицепсах. Ударов нет никаких.
Мои же губы, как ни странно, открываются в ответ, вопреки всем моим размышлениям. И тогда, осмелев, он уже более уверенно целует меня, проникая языком внутрь, собирая дрожь возбуждения искушающим танцем своего поцелуя. Первого для нас.
Удивительно, что первый поцелуй получился у нас не в пятнадцать и даже не в двадцать. А только сейчас. Созрели для других отношений?
Целуется он изумительно. Похоже, опыта у него намного больше, чем у меня. С ним поцелуй оказывается таким же естественным, как дыхание.
Его рот накрывает мои губы в глубоком поцелуе, который дурманит мне голову, будоражит тело и не отпускает. Наши языки сталкиваются и сплетаются в обжигающем вихре.
Он зарывается пальцами в мои волосы, что-то мычит в мои губы, притягивая к себе еще сильнее. Легкий чувственный поцелуй, начавшийся так осторожно, перетекает в жадное пожирание друг друга.
На самом деле я совсем не понимаю, что происходит сейчас. Но, возможно, этого и не надо? Тело само все решает за меня. Оно получает удовольствие.
– Эка, как хорошо устроились, – слышу смешок за спиной.
Это Никита.
«Нельзя же быть таким бесцеремонным».
Антон с глухим стоном разрывает поцелуй и напряженно смотрит на брата поверх моей головы:
– Ты куда шел? – говорит совершенно осипшим голосом, стараясь придать ему бесцветность.
Я сижу, опустив глаза вниз, не зная, куда деться от стыда. С другой стороны: «Ну чего здесь постыдного?» Как говорится, что естественно, то не позорно. Я ли это думаю? Поднимаю глаза к небу. Оно почти безоблачное. Только легкая полоска от пролетевшего недавно самолета все больше расползается по небу широкой белой линией.
– Я шел убийство расследовать, – не теряется Никита, отвечая на прозвучавший вопрос брата.
Здесь должна быть реплика Антона: «Ну и иди, куда шел». Может, грубо, конечно, но по делу.
Но этих слов Антон не произносит, потому что на последней фразе Никиты в калитку вкатывается Пиндилов. Он-то что тут забыл? Его настойчивость неприятно поражает.
– Фто за убийство? Не понял. Опять убийство? – не здороваясь, он сразу начинает сотрясать воздух своими визгами, удивленно моргая.
– Черт. Принесла нелегкая, – сквозь зубы цедит Антон.
– Фто? Не расслышал, – разглядывает участковый рыбьими глазами Антона. – Кого убили? Почему мне не доложили?
– Пока никого.
– Фто? Кого?
– Да вот тут один прилег, а уже заколачивают, – едва сдерживает смех Никита.
– Фто? Кого заколачивают? Поподробнее, – Пиндилов быстро передвигается в сторону Никиты и с грациозностью павиана вскарабкивается на террасу.
Я смотрю укоризненно на Никиту. Пиндилов явно шуток не понимает. Теперь этот малохольный от него не отстанет.
– Я, пожалуй, пойду, – хочет уйти Никита, но не все так просто.
За язык его никто не тянул, а вот Пиндилов шутить не намерен.
– Еще раз. Кого заколачивают? И где? – не унимается он, потом добавляет:
– Фто у вас за семейка неугомонная такая. Одни убийства у вас, – горланит он. – В деревне – тишь, благодать, а у вас тут… Мракобесие какое-то.
– Если вам хочется сделать глупость – поторопитесь, а то опередит, – слышу смешливый шепоток Никиты и вижу его озорно блестящие глаза, указывающие на Пиндилова.
Я прыскаю со смеху.
Пиндилов сразу переключает свое внимание на меня:
– Так. Тут фто смешного? Не пойму.
Наши взгляды скрещиваются в недоуменном поединке.
– Да, – мрачно говорит Антон. – У нас все умеют учить, лечить и расследовать убийства.
– Вот это сейчас не понял, – недоуменно моргает Пиндилов.
Наконец до него доходит, что над ним смеются, и он, вращая вытаращенными глазами, выплевывает слюни и слова:
– Ты зубы не скаль, а то пломб не досчитаешься.
Наверное, его гримасы имели целью произвести на нас впечатление, и мы, наверное, должны уже были, по его мнению, задрожать от страха. Но кроме смеха его поведение больше ничего не вызывает.
Тут к нам на помощь приходит рыбачок Зарубский. Прямо день встреч какой-то.