Но вот теперь мамы не стало.
Горький комок моментально встрял в горле, придушив дыхание, заглушив его мысли. Страдание жесткой когтистой лапой требовательно сжало его молодое сердце, и ему стало трудно дышать.
Словно тысячи тонких иголок в одно мгновение пронзили его сердце, вызывая слишком неуемную боль.
Мамы не стало…
Кто бы мог подумать, что тетя Люда окажется такой ревнивицей и убьет свою лучшую подругу? Никогда не замечал Антон, что тетя Люда как-то неровно дышит к его отчиму. Но так авторитетно заявил Пиндилов, их участковый. Назвал это убийством на почве ревности. Или страсти. Но Антон еще хотел разобраться с этими мотивациями. Не верилось ему, что это Люда виновата.
Люда притащила со своим хахалем эту отравленную смертельной дозой азалептина бутылку. Мама выпила совсем немного, похвалила еще. И больше ее не было.
Тот, кто подсыпал азалептин в бутылку, а Антон сомневался, что все-таки это была Люда, точно знал, что алкоголь ни в коем случае нельзя сочетать с этим лекарственным препаратом. И этот некто точно рассчитал смертельную дозу. Действие психотропного аппарата сработало аналогично всем известному клофелину.
В своей другой жизни Вера не попала на день рождении Ларисы, мамы Антона. Поэтому девушка не имела возможности сообщить Людмиле об интрижке ее ухажера Виктора с деревенской Марией. Дальше цепочки взаимосвязанных событий, катализатором которых было сообщение Веры, не произошло.
Людмила просто осталась стоять на террасе в ожидании, когда найдется Виктор. И осталась жива.
Она не пошла с ревнивым сердцем в дом и не выпила за один присест в горестных мыслях все вино из бутылки, первой попавшейся ей на глаза. Из бутылки, ею же подаренной имениннице. Что это было за вино, она не разглядела затуманенными влажной пеленой глазами. Вкуса вина она тоже не почувствовала.
По случайности или нет это оказалась бутылка эксклюзивного вина со смертельной дозой азалептина.
Но всего этого не произошло, потому что Веры на дне рождения Ларисы не было.
Все произошло иначе.
Через некоторое время вино пила та, кому его подарили. Муж Ларисы ревностно оберегал бутылку от своих и чужих поползновений. И эксклюзива в скором времени испробовала уже не Людмила, а та, которой оно, скорее всего, и предназначалось изначально. Лариса.
Антон молча созерцал пустоту, разливавшуюся по его телу.
И в этот момент дверь кафе открылась и в нее впорхнула рыжеволосая птичка. Он даже не узнал ее сначала. От его Веры остался только тонкий силуэт гибкого стана.
Пауза в груди: его сердце на мгновение затихло. А потом, сбившееся с привычного ритма, начало громко стучаться о грудную клетку.
Она сильно изменилась. Он даже не знал, в лучшую ли сторону. Он не готов был увидеть ее …. такой. Память бережно хранила совсем другой образ.
На ней был очень дорогой, приглушенного оливкового цвета костюм из тонкого кашемира с узкой юбкой чуть пониже колен, очерчивающей линию изящного бедра. Невероятно дорогие туфли на высокой шпильке, дорогая изящная сумка. По роду своей деятельности он сталкивался с разными людьми, и по одному взгляду мог определить дорогостоящий внешний вид. Здесь все было ооочень дорого. Его царапнула беспощадная мысль, что начальник отдела вряд ли сможет позволить себе столь эксклюзивные вещи.
Вера, обводя взглядом кафе в поисках Антона, провела рукой по волосам. На запястье ослепительными, разбегающимися во все стороны искорками сверкнул бриллиантовый браслет.
Антон не заметил, как перестал дышать. Сердце сковало ледяным щемящим оскалом. Он понял, что опоздал.
На зарплату начальника пусть даже самого большого отдела, пусть даже в самой крупной компании мира, нельзя купить такой дорогой браслет. Это совершенно другой уровень доходов.
Увидев Антона, Вера, улыбаясь яркой солнечной улыбкой на красивых губах, энергично направилась к его столику. Восхитительно покачивались в такт ее движениям гладкие волосы, ровной линией, как у царицы Клеопатры, касавшиеся плеч.
«Видимо, сделала укладку у стилиста. В обычном состоянии волосы у нее пушистые и волнистые», – с горечью подумал Антон.
И потом этот цвет волос. Прическа. Совсем другие. Не его Веры. От его Веры осталась только родинка на щечке, которую он всегда так любил. Уныние охватило его сердце. Не его Вера. Не его.
Она подошла, наклонилась и чмокнула друга в щеку, обволакивая его таким знакомым и до боли родным запахом, теперь почти утонувшем в запахе дорогого парфюма. Он почувствовал, что его накрыло. Ему захотелось обхватить Веру за талию, вплотную прижать к себе и никуда не отпускать. Но он остался сидеть на месте, давя в себе страстные порывы. Боясь вызвать в ней испуг своим эмоциональным поведением, ему не свойственном.
– Привет, – проворковала сладким голосом, с легкой знакомой дрожащей низкой ноткой, безотказно действующей не только на его сердце, но и на другое мужское сердце тоже.
Села напротив, еще раз улыбнулась, освещая его солнечным сиянием. А, может, северным? Потянулась к нему и положила теплую ладонь на его руки, замком лежащие на столе. Маленькой испуганной птичкой показалась ему эта девчачья ладонь на его массивных кулаках.
Теплым медом потекли слова девушки в его уши, проникая в холодную душу:
– Очень рада тебя видеть, – улыбка, предназначенная только ему, согревала его получше камина в холодный вечер.
– Мне было грустно без тебя этим летом, – заговорил он, волнуясь.
Он хотел рассказать ей о сердце, которое продолжало учащенно биться о сталь грудной клетки. О том, что его накрыло с головой. О том, что он задыхается от одного взгляда на нее, от одного ее присутствия рядом. О том, что ему нужен, просто необходим глоток воздуха, чтобы выжить, чтобы суметь справиться с волнами, захлестнувшими его тело и душу.
Но он ничего этого не сказал, а она его слова истолковала по-своему.
– Мне очень грустно, что все это случилось. Но беда приходит без предупреждения. Ты же знаешь.
Вера не могла найти слов, которые могли бы сейчас помочь ему. Все слова казались ей сейчас бессмысленными и банальными. Только время способно залечить боль утраты.
Она смотрела на него своими наивными голубыми глазами, полными теплого, искреннего участия. А он таял сосулькой в солнечных весенних лучах. В ее глазах он увидел отражение своей Веры. Не испорченной, мягкой, доброй девочки, с которой было так приятно просто помолчать.
Рядом с ней было комфортно ничего не говорить. Это такая редкость. Рядом с ней не было необходимости заботиться о внешнем виде и имидже, контролировать свои эмоции и слова, как со всеми женщинами, с которыми ему сейчас приходилось встречаться в Питере. Он боялся этих женщин с оскалом хищниц, за перьями и яркими фантиками которых была пустая невкусная начинка.
И ему показалось, что Вера тоже стала такой. Но нет. Он ошибся. Она такая же, как была. Искренняя и настоящая.
– Заказывать что-то собираетесь? – вырвал из солнечного сияния недовольный голос официантки.
– Ты что будешь? – спросил ее.
У нее как раз был обеденный перерыв. Она согласилась встретиться всего на часок. А ему столько всего нужно было ей сказать за этот час. Но есть ли теперь в его словах какой-то смысл? Похоже, все его слова теперь будут не уместны. Он опоздал.
«Но попытаться все-таки стоит, – подбодрил он себя. – Лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано».
Вера взяла бизнес-ланч. Салат, суп-пюре и лапшу с курицей.
– Что пить будете? – уже более вежливым тоном спросила официантка, углядев ослепляющий браслет на руке клиентки.
– Чайничек зеленого чая. Согласен? – она взглянула на Антона.
Он заказал бы сейчас вина. А лучше – шампанского, чтобы отметить встречу. На мгновение он даже забыл все, что случилось в последнее время, размечтавшись.
Он обнял бы ее, притянул ее трепетное тельце к своей широкой груди. Поцеловал бы в медовые губы. Почему он не сделал всего этого раньше? Куда он вообще смотрел все эти годы? Все думал, что она всегда будет для него доступна и никуда не денется. Так, наверное, рассчитывал. Как глубоко он заблуждался. Все нужно делать вовремя.
– Согласен, конечно. Со всем, что ты скажешь. Что говоришь. Согласен.
Она почувствовала себя неуютно под его пронзительным взглядом. Она разглядела волнительный посыл, посылаемый его жарким телом, сверкающими глазами. Но ее сердце, когда-то свободное, теперь билось в унисон с другим мужским сердцем. И оно, к сожалению для Антона, было не его.
Стрелка часов неумолимо приближалась к двум часам: ее обед заканчивался. А он все медлил, никак не мог набраться решимости сказать о главном.
«Ну же. Другого шанса, возможно, и не будет. Ты должен хотя бы намекнуть ей о своем отношении к ней. О том, что она тебе небезразлична. Сейчас или никогда».
– Верунчик, – сорвавшимся голосом хрипло произнес Антон. – А как ты смотришь на то, чтобы сходить на выставку испанского живописца? Картины недавно привезли в Москву. Народу уйма.
Дрожащее волнение сочилось из каждого его слова.
Она изумленно-ласково подняла брови, заметив, как нервно вибрирует его голос.
Несколько секунд помолчала, будто обдумывая его предложение.
Эти несколько секунд были самыми долгими секундами в его жизни. Сердце колошматило о грудную клетку, напрочь забыв свой привычный ритм.
– Извини, Антон, не могу.
Его сердце пропустило удар и остановилось. Тонкий лучик надежды погас и свернулся: сеанс просмотра фильма в кинотеатре закончился. Всем пора покинуть уютный кинозал.
Она еще что-то хотела сказать, но в этот момент ее телефон завибрировал на столе. Дорогой телефон. Последняя модель. Только завтра начнутся массовые продажи. Была агрессивная реклама. А у нее уже есть. Он до скрипа сжал зубы.
– Да, милый, – низкие нотки ее голоса с легкой хрипотцой взволнованно задрожали.
Милый. Она специально так назвала его. Того, кто ей звонил. Сказала так, чтобы Антон все сразу понял и не доставал ее больше своими приглашениями. Умело расставила точки над всеми проблемными буквами. В глазах потемнело.