Конечно, мой руководитель предупредил меня, что человек этот очень влиятельный, но я даже не осознаю в настоящий момент -насколько. И тогда, наверное, может быть удивительно, как вообще мой профессор смог с ним договориться о встрече. Совершенно разные весовые категории. Но в общем-то здесь все как раз просто: могущественному господину просто нравится оказывать покровительство умным студентам, он состоит в диссертационном совете. Это у него благотворительность, видимо, такая.
В последний момент моих сборов дверь в мою комнату энергично распахивается и с грохотом ударяется о стену. В дверной проем влетает Антон. По его виду совершенно нетрудно понять, что случилось что-то ужасное. Я отчетливо осознаю, что мне не понравится сейчас то, что он скажет. На всякий случай сажусь на свою кровать.
Он встает посередине моей небольшой комнаты, занимая собой почти все пространство.
– Смотри, что я нашел в рыбацком ящичке отчима, – без предисловий начинает он, раскрывая передо мной зажатую ладонь.
В его руке лежит упаковка азалептина.
– Что это значит? – в ужасе смотрю на него.
– Хотел бы и я это знать, – его обычно голубые глаза сейчас темны, как ночь. Губы сжаты в жесткую линию. Мне кажется, что я еще не видела его в таком грозовом состоянии никогда.
– Все сложные вопросы, возможно, имеют простые ответы, – протягиваю я.
– Я не думаю, что ответ на этот сложный вопрос нам понравится, – он проводит рукой по волосам, явно нервничая. – Как бы не хотелось уйти от действительности, но тут ясно одно: это отчим изводит маму.
– Но зачем ему это надо? – я пытаюсь защитить Вячеслава, хотя понимаю всю бессмысленность моих усилий. Вот дерьмо.
– Он в последнее время вообще какой-то странный стал, замкнутый, – объясняет Антон. – Я думаю, у него – любовница.
– Ну это ты гонишь, – живо реагирую я. – Мне не показался он другим. Как обычно он себя ведет.
Он смотрит на меня ничего не выражающим взглядом. И мне от этого взгляда становится страшно.
– Ты просто не присматривалась, а я заметил.
– Ты накручиваешь себя, – пытаюсь его успокоить. – А потом. Даже если вдруг…в чем я очень сомневаюсь, он завел любовницу, то зачем убивать? Можно ведь просто развестись. Разводы у нас, вроде, не запрещены в стране, – неуверенно пожимаю плечами.
Огромный клубок из сплетенных воедино злобы и ярости мешает Антону грамотно мыслить. Наконец, он все-таки выдавливает из жестких губ:
– Но как тогда объяснить эту упаковку в его неприкосновенной собственности, куда никто никогда не может лазить, кроме него?
– А ты чего тогда нос туда сунул? Раз никто не может?
– Я случайно уронил чертов ящик, он оказался почему-то открыт, -сверкает глазами из-под ярко очерченных бровей. – Все из него высыпалось. Я стал собирать. И вот наткнулся, – еще раз демонстрирует мне коробку.
– Не знаю, как объяснить, но моя интуиция подсказывает мне, что это не он.
Антон издает недовольный звук, похожий на фырканье лошади.
– Он, кстати, очень обеспокоен был, чтобы вино из той злополучной бутылки выпила именно мама, – зло усмехается он, и озноб проходит по моей коже. – Помнишь, он говорил, чтобы никто не пил его?
– Да, припоминаю, – с опаской гляжу на него. – Возможно, моя интуиция меня и подводит.
– Знаешь, убери пока эту коробку на место, откуда взял. Я сейчас уезжаю. Дождись меня, когда приеду, а там будем дальше думать, что делать.
– Я так не могу все спустить на тормозах, – жестко отвечает он. Куда делся теплый улыбчивый парень?
– А что ты хочешь? Слить отчима? Настучать на него?
– Но ведь если он опять попытается убить маму…
– А если не он? Ты не подумал? Он ведь уже никогда не сможет оправдаться, – горячо восклицаю.
– Я не могу так рисковать жизнью мамы.
– Я не думаю, что ты рискуешь.
– Откуда в тебе такая уверенность? – на редкость спокойно спрашивает он.
– Во-первых, пока твоя мама в больнице, он не посмеет что-либо сделать.
– А что во-вторых? – угрюмо смотрит на меня. Он со мной не согласен. Это факт.
– А, во-вторых… Я хорошо знаю твоего отчима, – начинаю объяснять, но и сама слабо как-то верю в то, что говорю. Но горячку тоже не хочется пороть. – И знаю, что он очень сильно всегда любил твою маму. Он не способен на такой кошмар.
– Вот именно. Любил, – губы складываются в горькую ухмылку. – В прошедшем времени. Что, если все сейчас не так совсем? Я сейчас живу отдельно, практически не в курсе, что происходит дома. Только на словах знаю, что все хорошо. Но мама ведь не будет жаловаться. Ты же знаешь ее.
– А ты спроси Никиту, – подсказываю я. – Он очень наблюдательный. Если что-то происходит не то, он точно в курсе.
– Да. Постараюсь у него как-нибудь ненавязчиво выспросить, – соглашается Антон.
– Ладно. Проявляй бдительность. А мне пора уже, – я смотрю на часы, – скоро уже автобус приедет. Не опоздать бы, а то электричка без меня в Питер уедет.
– Хорошо, удачи тебя, – он легко прикасается к моей щеке губами, а потом уверенным хватом берет мой рюкзачок, кидая на плечо:
– Я тебя провожу, – не терпящим возражений тоном сообщает, вставая рядом со мной.
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть в его немного посветлевшие глаза, в которых чуть теплятся искорки прежнего Антона. Мне хочется, чтобы он меня поцеловал. Но по его виду видно, что ему сейчас совсем не до романтических настроений.
Я уныло вздыхаю и опускаю вниз глаза.
– Не вздыхай, Каштанка, прорвемся, – шепчет он мне в самое ухо, приобняв за плечи и прижав к себе плотнее.
«Опять эта Каштанка!» – я поднимаю глаза к потолку. Но в любом случае таким он мне больше нравится.
– Бабуль, я ушла, – выползая из комнаты, кидаю в сторону кухни.
Бабушка суетливо выскакивает из дверей, на ходу вытирая руки о полотенце:
– Поехала уже, Верусь? Видно, что она нервничает.
– Ты чего? Не переживай так. Я через два дня приеду уже.
Целую бабашку, и мы уходим.
По дороге Антон еще раз инструктирует меня, как добраться до его квартиры.
Он дал мне ключи от нее, что оказалось очень кстати, а то бы пришлось тратиться на гостиницу. Он разрывается между желанием поехать со мной и остаться охранять маму. Выбрал он, конечно, второе. Совершить прогулки по Питеру можно и потом.
Мы молча стоим на остановке, ожидая автобус. Мне кажется, что мы думаем об одном и том же.
Автобус подъезжает, он снова мягко целует меня в щеку, легонько подталкивая к распахнувшимся дверям. Я захожу внутрь, и оглядываюсь, чтобы помахать ему со ступенек. Он стоит, засунув руки в карманы светло-голубых джинсов, чуть приподняв плечи. Теплый ветер с энтузиазмом развевает его выправленную поверх джинсов рубаху и светлые волосы.
Он подбадривающе улыбается мне в ответ, голубые глаза смотрят с легким прищуром исподлобья, сливаясь с небом за его спиной. О, как я люблю его этот взгляд. Он сейчас как никогда напоминает мне модель с обложки журнала, решившую неожиданно засняться в жанре деревенского пастораля. Похоже, шторм улегся.
Но все-таки мой совет ничего не предпринимать, наверное, был неверным.
***
Антон кладет коробку с азалептином на место.
– Ты чего тут хозяйничаешь? – слышит он недовольный оклик за спиной своего отчима.
Он вздрагивает: «Черт. Попался».
Да, он нарушил запрет отчима. Но ведь он уже не пацан, чтобы его пугаться. Он и в детстве-то его никогда не боялся.
Антон расправляет плечи и разворачивается к нему лицом, уверенно встречаясь с ним взглядом в непримиримой схватке. Сейчас он ему выскажет все свои подозрения, подкрепленные уликами, раз уж дело так обернулось. Он все скажет, несмотря на свою договоренность с Верой быть осторожным и пока наблюдать со стороны. Не получилось быть осторожным. Так бывает.
– Ты же знаешь, что я не разрешаю подходить к моему ящику, – цедит отчим слова.
Он просто не узнаваем. Куда вдруг делся тот обходительный душка, которого знает вся деревня?
У его отчима всегда была одна-единственная просьба ко всем родным: никогда не лазить в его рыбацкий ящик. Вот что за прихоть такая?
– У меня нет кабинета, зато есть ящик. Это мое личное пространство,– так он объяснил своей семье свою странную просьбу-приказ. А так он вообще человек – исключительно душевный. Наверное.
Антон занимает оборонительную позу и открывает рот, чтобы сказать отчиму обвинения, а главное – послушать на них ответ…
Что скажет Вячеслав в свое оправдание?
Но Антон этого не узнает, потому что всего этого разговора не выходит.
Так могло бы произойти, но все случилось по-другому.
Отчим молча смотрит из-за приоткрытой двери на то, как его пасынок по-хозяйски открывает его рыбацкий ящик, что-то там достает из кармана, кладет в ящик, шуршит в нем, снова закрывает крышку.
Вячеслав просто молча наблюдает за всем происходящим, потом разворачивается и тихо отходит от сарая.
Глава 21
Другая жизнь Веры
Вера вышла на улицу и вдохнула влажный и шумный от проезжающих машин воздух в легкие. Как чудесен этот гул, этот пропитанный запахом мокрого асфальта подвижный воздух. Раскрашенные яркими красками листья редких деревьев мерно покачивались от легкого прикосновения ветерка в такт ее настроению.
С нее сняли предъявленное обвинение. Она не верила своей удаче. Или что это такое было?
Тревожный мужчина с лысиной в центре головы, имя которого она так и не запомнила, объяснять ей ничего не стал. Сказал только, что со всем разобрались. Она ни при чем и может быть свободна.
Она не стала ничего уточнять, хотя очень хотелось. Как удалось разобраться? Кто в этом поспособствовал?
Сейчас главное, что она свободна. Нечего ковыряться в подробностях.
Она предпочла быстрее дать деру, пока они не передумали.
Она вышла за калитку и уткнулась в Свердловского. Он встречал ее.
– Что без цветов? – холодно бросила она и попыталась обойти мужчину с правого бока.