Так вот, в спокойном состоянии, без внешних, так сказать, раздражителей, я абсолютно миролюбив и готов принимать мир таким, каков он есть, вместе со всеми его проблемами, несовершенствами и электросамокатчиками, хорошо хоть, что здесь эту гадость еще не придумали.
Но если меня что-то достает, то я становлюсь нервным и раздражительным, и мне срочно нужно отправиться на поиски ответственного за это мое состояние и сделать ему что-нибудь нехорошее. И ситуация, когда сделать это решительно невозможно, делает меня еще более нервным и раздражительным.
Я все-таки человек действия. Я не ищу проблем, но если они появляются, то я стараюсь решить их как можно быстрее. Пока они не накопились и не превратились в большие проблемы.
Поэтому нынешнее мое положение меня бесило. Добраться до источника проблем я не мог по вполне объективным причинам — он находился не просто очень далеко, он находился в полной от меня недосягаемости, скрытый от меня не расстоянием, но временем. Как бороться с врагом, который засел в будущем? Разве что найти его далекого предка и презерватив ему подарить…
Сказать, что на текущей картине мира были белые пятна, было бы чудовищным преувеличением. Скорее, она была одним большим белым пятном, на котором кое-где проступали цветные фрагменты, но вычислить по ним всю экспозицию было невозможно.
Допустим, в будущем есть две организации, которые конкурируют между собой в стремлении воздействовать на прошлое. Одни стоят на сохранении статус-кво, плюс-минус, и при этом настаивают на моей ликвидации. Другие хотят что-то изменить, и не просто настаивают на моей ликвидации, но и предпринимают неиллюзорные попытки склеить мне ласты. Из этого можно сделать однозначный вывод — я что-то изменю, и изменения эти вторых не устраивают от слова «ни хрена».
Это самый простой вывод, что еще не значит, что он верный.
Если, кончено, слова сотрудников отдела Х вообще можно на веру принимать. Ведь вполне может оказаться и так, что они скормили мне очередной уровень легенды, а на самом деле продолжают разыгрывать меня втемную.
Это же комитет, от него всего можно ожидать.
Или вот, допустим, Седьмой. Допустим, он — хронодиверсант, и у него существует совершенная система эвакуации, способная выдернуть его из нашего времени в родное за секунды до смерти, почему его в машине и не оказалось. А тогда какого черта он вообще убегал от меня наземными, так сказать, средствами, а сразу спасительной кнопкой не воспользовался?
И это никоим образом не объясняло того факта, что на даче Лобастого Седьмой был мной убит. Он был мертв, у меня в этом не было никаких сомнений. Я его осматривал, а уж мертвое тело от живого я отличить все еще способен.
Вот с кем мне точно стоит поговорить, так это с Седьмым, но как устроить наш диалог?
В общем, все воскресенье я кругами ходил по квартире и изводил себя сам в тщетных попытках придумать, как можно добраться до источника проблем. Но источник проблем засел в будущем, и отсюда я никак не мог до него достать, и выводы, которые можно было сделать из этого вот всего, мне не нравились.
Инициатива все еще была за теми ребятами, и единственное, что я мог сделать, это реагировать на их ходы. Но при этом, что самое отвратительное, очередного их хода еще надо было дождаться.
А ждать я не люблю.
— Василий, а чем вы занимаетесь в свободное от работы время, если в школу приходите еще более уставшим, а иногда и побитым?
Ну, насчет побитого — это она преувеличила, конечно. Была за все время лишь пара синяков, да вот еще царапина на плече прибавилась, так ее под пластырем и не видно…
— Надеваю плащ и борюсь с преступностью, — сказал я. — Ведь на самом деле я — Бэтмен.
— Преступность, я смотрю, пока побеждает, — сказала Ирина.
— Вовсе нет, — сказал я. — Если присмотреться, то она выглядит еще хуже, чем я.
— Только не говорите мне, что на самом деле разделяете эту теорию, — сказала она.
— Какую именно теорию?
— Про то, что добро должно быть с кулаками.
— С тех пор, как умер Махатма Ганди, мне и поговорить-то об этом не с кем, — вздохнул я. — Выходит, вы за непротивление злу насилием?
— Я еще не определилась.
— А пора бы.
— Но разве не вся жизнь дана нам для моральных исканий? — поинтересовалась она.
— Ну, наверное, можно и так использовать, — сказал я.
— Но вы, я так полагаю, все ответы уже нашли?
— Не все, но некоторые.
— Может быть, поделитесь знанием с той, кто еще ищет?
— А смысл? — спросил я. — Ответы зависят от вопросов, а вопросы — штука индивидуальная.
— Разве они не вечны?
— Вечны, но индивидуальны, — сказал я. — Я знаю только один вечный ответ, который подходит всем.
— Сорок два?
— Сорок два, — согласился я.
— Но какой был вопрос?
— Может быть, мы никогда этого не узнаем, — сказал я.
Тут прозвенел звонок и нам пришлось закончить эту беседу и отправиться на уроки.
Отличник Макаров бежал кросс.
Это было мучительное занятие для него и не менее мучительное зрелище для всех остальных. В частности, для меня.
Он пыхтел, он сопел, он хрипел так, что его было слышно с другого края стадиона. Он был весь красный, он вспотел так, что оставлял на земле мокрый след. Все остальные пацаны уже прибежали и переговаривались между собой, а ему оставался еще почти целый круг.
И при всем при этом он вполне укладывался по времени, чтобы получить честную тройку. Я решил, что если он добежит, то добавлю ему балл.
А ведь вырастет, получит хорошее образование, заработает кучу денег и часть из них по настоянию молодой красивой жены потратит на личного фитнес-инструктора… Хотя тоже не факт.
Кто его знает, что там произойдет в этом будущем.
Мысли мои сами по себе вернулись к Седьмому, как главному потенциальному источнику достоверной информации. Не так уж важно, был ли это один человек или два разных, просто похожих друг на друга. Я пытался найти в его действиях систему. Он появлялся дважды и дважды пытался меня убить, но ведь должно же быть хоть что-то еще…
Макаров добежал.
— Молодец, четыре, — сказал я, даже не глядя на секундомер.
Одноклассники принялись хлопать его по плечам. До конца занятий оставалось еще минут двадцать, так что я выдал им футбольный мяч, чтобы они заняли себя сами, а сам присел на скамейку и принялся вносить оценки в журнал, чтобы потом время на это не тратить.
Чего же такого я должен сделать в начале следующего года, если сидящие в будущем кураторы отдела Х настаивают на моей ликвидации? Что вообще может сделать обычный школьный физрук?
Может быть, кто-то из моих учеников — историческая личность? Фамилии, вроде бы, незнакомые… Или наоборот, кто-то из моих учеников может стать исторической личностью, и я могу этому либо поспособствовать, либо помешать, а кураторам этого не надо? Или я просто должен на новогодней вечеринке соль кому-то передать?
В задумчивости я закончил вести занятия, в задумчивости я переделал все бумажные дела в учительской, в задумчивости я вышел из школы, развернув свои стопы в сторону дома, намереваясь в задумчивости зайти в магазин, обстоятельно поужинать и пораньше лечь спать, терзаемый сомнениями.
Из задумчивости меня вырвала сцена ссорившихся Артема и Ирины. Они стояли друг напротив друга и разговаривали на повышенных тонах. Обычная, в общем-то, ситуация, в которую посторонним лучше не вмешиваться. Потому что они-то потом помирятся, а ты навсегда останешься крайним и лезущим не в свое дело.
А мне-то тем более лучше пройти мимо, я и так не в настроении. Точнее, в том настроении, в котором я могу сломать кому-нибудь что-нибудь важное, о чем потом даже не пожалею.
Так что я сунул руки в карманы куртки и ускорил шаг. Мне оставалось сделать всего десяток шагов, чтобы перестать видеть их даже периферийным зрением, после чего этот случай окончательно перешел бы в разряд «не мои проблемы», когда он ударил ее по лицу.
Тыльной стороной ладони, наотмашь. У нее аж волосы от удара взметнулась.
Она бросила ему короткую резкую фразу, развернулась и пошла прочь, и, в общем-то, я все еще мог пройти мимо и сделать вид, что ничего не заметил, как он догнал ее, схватил за руку и развернул лицом к себе.
Я резко повернул в их сторону.
— Это все, — сказала она ему.
— Ни хрена, — сказал он. — Я с тобой еще не закончил. Все будет, когда я решу…
— Эй ты, ушлепок, — дипломатично сказал я, подходя ближе. — Убери грабли, садись в свою машину и тихонько вали отсюда.
— А то что? — спросил он.
— А то будет плохо, — сказал я.
— Не вмешивайтесь в это, Василий, — попросила Ирина. Как будто это в принципе было возможно.
— Слышал ее, Вася? — ухмыльнулся Артем. — Не вмешивайся в это. Мы сами разберемся.
— Нет, — сказал я. — Я твои методы уже видел, дальше ты будешь разбираться с человеком твоей весовой категории.
— Ты хоть знаешь, на кого прешь? — спросил он.
— В сортах ушлепков не разбираюсь, — сказал я.
Обычно я не стесняюсь бить первым, но сейчас мне почему-то было важно, чтобы начал он. Наверное, я не хотел выглядеть агрессором в глазах Ирины, это иррациональное.
По счастью, Артем был не из тех, кто заставляет себя ждать. Он выпустил ее руку и попытался двинуть мне в челюсть, и стало понятно, что определенную технику ему поставили, а вот скорости не довезли.
Я легко уклонился от удара, а потом съездил ему по носу. Судя по ошеломленному выражению его лица, для него это стало полной неожиданностью. Но я считаю, что это был полезный жизненный урок. Каждый раз, когда человеку прилетает в нос, он должен задаться вечным вопросом, а не заслужил ли он этого своим поведением?
— Ты… — сказал он. — Тебе конец.
— Люди в твоем положении удручающе неоригинальны, — сказал я. — И любят сыпать угрозами, которые не в состоянии привести в исполнение.
Он бросился к своей машине, но это была отнюдь не разумная попытка отступления, он просто перегруппировывался и вооружался для следующего этапа конфликта. Баллонный ключ — неплохой выбор, если ты ничего специфического в багажнике не возишь.