рта им на самом деле нужно, — вздохнул я.
— Узнал?
— Ну так, в общих чертах.
— И что же им на самом деле нужно?
— Они пытались спасти свой мир от катастрофы, — сказал я.
— Выходит, не такие уж они и диверсанты?
— Ну, это сложный вопрос, — сказал я. — Суть проблемы заключается в том, что они такие не одни.
— Сейчас стало немного непонятно, — сказала она.
— Вероятных будущих много, — объяснил я. — И почти каждое из них старается заслать к нам сюда своих агентов влияния.
— Зачем?
— Чтобы стать единственно возможным будущим.
— Звучит логично, — согласилась она, видимо, вспомнив, что с психами спорить не стоит. Какой бы бред они ни несли, лучше всего с ними соглашаться и во всем поддакивать, чтобы они не стали агрессивными. — Спасибо, что рассказал правду, Василий. Можно, я теперь пойду?
— Звучит невероятно, я понимаю, — сказал я. — Но зачем бы мне нужно все это придумывать?
— Я могла бы предположить несколько вариантов, но все они довольно для тебя обидные.
— Или я просто говорю правду.
— Отлично, — сказала она. — Я же уже сказала, что все понимаю. Еще раз спасибо, что поделился. А теперь мне пора.
— Да, конечно, — сказал я.
Не силой же мне ее удерживать. По крайней мере, теперь она будет считать меня тихим безобидным сумасшедшим, а не опасным агрессивным психопатом.
Она развернулась и пошла прочь по улице своей прежней летящей походкой, а я стоял и смотрел ей вслед, и у меня было такое чувство, будто она уходит навсегда.
Я лежал на большом кожаном диване в однокомнатной конспиративной квартире Петрухи, пил холодную «баварию» из двухкамерного конспиративного холодильника Петрухи и думал о том, почему мне не везет с женщинами.
Наверное, все дело в том, что женщинам, по крайней мере женщинам того типа, который нравился мне, хотелось надежности, стабильности и вот этого вот всего, а я, в силу своих специфических занятий, не мог им этого дать. Ну потому что какая может быть стабильность, если завтра тебя могут послать в очередную командировку, из которой ты вернешься похудевший, загорелый и с новыми шрамами, о происхождении которых нельзя рассказывать?
Позже, когда я завязал с прежней работой, в моей жизни появилась Марина, но там тоже все было не гладко. Она работала менеджером в крупной международной корпорации, местный офис которой базировался в центре Москвы, соответственно, зарабатывала больше меня и периодически намекала, что я должен сменить свое место работы.
Я думаю, что дело там было даже не в деньгах, точнее, не только в них. Быть женой простого школьного учителя — это не престижно, а у Марины были амбиции, пусть и слегка подпорченные возрастом. Полагаю, я был для нее запасным вариантом, тем парнем, с которым можно попробовать, если все олигархи и тактические менеджеры таки пройдут мимо и достанутся конкуренткам, целое поколение которых тогда как раз заканчивало свои университеты.
А может быть, это я просто себя накручиваю.
Зазвонил телефон. Телефон был новомодный, со стационарной базой и радиотрубкой, таких здесь и сейчас, наверное, считанные единицы, но Петруха мог себе это позволить. У него и мобильник, наверное, через пару лет появится.
— У аппарата, — сказал я.
— А поехали бухать, — предложил Петруха.
— Прости, я не в настроении, — сказал я, хотя отказывать человеку, который уже столько всего для меня сделал, было натуральным свинством.
Другие бы сказали, что пить в такой ситуации — это самое оно, традиционный путь русского мужчины, которого только что отшила женщина, которая ему нравится, но я-то себя знаю.
Алкоголь в принципе не способен решать проблемы, а у меня не получается даже о них забыть. Алкоголь не улучшает настроения, он усиливает то, которое есть, и если я начинаю пить спокойный, расслабленный и довольный, то получается вообще отлично. Но если вот как сейчас, то во время загула я погружусь в черную депрессию с желанием убивать людей, что для этих самых людей может плохо закончиться.
Ну а потом и для меня.
— Чего-то не похоже, что для тебя эти годы отсутствия всего за два дня пролетели, — сказал Петруха.
— Это почему же?
— Потому что ведешь себя, как старпер, — сообщил он.
— Ну извини, не все могут быть вечно молодыми и вечно пьяными, — сказал я.
— Но все должны к этому стремиться, — сказал Петруха. — Ладно, это все лирика, хочешь быть старым и скучным, будь им. Теперь по делу. О встрече с экспертом я договорился. Завтра в десять. Между прочим, пришлось все свои дела отложить, а дел у меня, сам понимаешь, немало.
— Ценю, — сказал я. — Куда подскочить?
— Не надо никуда подскакивать, я за тобой машину пришлю. В девять будь готов, карета будет у подъезда.
— Да я и сам могу, — сказал я.
— Сам ты туда дорогу полтора часа искать будешь, — сказал Петруха. Ну да, навигаторы-то еще не изобрели. Точнее, может уже и изобрели, но в широком доступе их еще нет. — И потом тебя все равно на тачке на территорию не пустят.
— А тебя пустят?
— А меня пустят, потому что я там главный спонсор и филантроп, — сказал Петруха. — Попробовали бы они меня не пустить.
С одной стороны, было немного любопытно, каким же бизнесом он занимался, что сумел так подняться всего за пару лет, но с другой я понимал, что спрашивать об этом не стоит. И для собственного спокойствия, и чтобы его в неловкое положение не ставить.
— Тогда давай так и сделаем, — согласился я.
Конечно, я предпочел бы поехать за рулем, но искать какой-нибудь засекреченный НИИ в дебрях еще не превращенной в сборище арт-объектов промзоны мне не улыбалось.
— Ладно, тогда отдыхай пока, — сказал Петруха.
— До скорого, — сказал я, нажал кнопку отбоя и положил телефон на пол рядом с диваном.
И едва я отнял руку от трубки, как телефон зазвонил вновь.
— Забыл чего? — поинтересовался я.
— Здравствуйте, Василий. Нам нужно поговорить, — и это оказался не Петруха.
Голос был незнакомый, но говоривший знал меня по имени, отчего сразу запахло хронодиверсантами, парадоксами и перестрелками в ночи.
— Мы уже разговариваем, — резонно сказал я.
Я попытался вспомнить, сколько нужно времени, чтобы узнать адрес, по которому установлен телефонным аппарат с известным тебе номером, а потом сообразил, что в этом нет никакого смысла. Если это те, кто я думаю, а не наш родной КГБ, решивший поставить на прослушку телефон одного из своих бывших сотрудников, то времени у них вообще вагон, и это значит, что адрес им уже известен.
— Не по телефону.
— Допустим, — сказал я. — А вы из какого времени звоните?
— Из настоящего.
Это был так себе ответ, поэтому я уточнил.
— Из настоящего для вас или настоящего для меня? — в конце концов, Сашка рассказывал, что их кураторы умудрялись звонить им из будущего. Правда, не уточнял, требовался ли им для этого в прошлом специальный телефонным аппарат или нет. Может, и не требовался. Может, тогда требовался, а сейчас уже нет. Будущее же тоже на месте не стоит. — Год у вас сейчас какой?
— Такой же, какой и у вас, разумеется. Девяносто третий.
Как узнать, врет он или нет? Телевизор попросить включить, и чтоб трубку поближе к динамику поднес? Да и какая разница, из какого он времени, если он хронодиверсант и в любой момент может в другое прыгнуть?
— Ладно, с этим разобрались, — сказал я. — Теперь к следующей проблеме. Вы меня знаете, а я вас — нет.
— На самом деле, заочно мы уже довольно давно знакомы, — сказал он. — Вы наверняка слышали о нашей организации, когда мы сотрудничали с небезызвестным вам отделом Х.
Ого.
Никак, сами кураторы до меня дозвонились. Значит, Петруха был прав, они не убрались из нашего времени насовсем, они просто ушли в тень, и неизвестно, как это сказалось на их возможностях. Они потеряли влияние на огромный репрессивный аппарат, принадлежавший государству, зато теперь у них развязаны руки, и они могут сами делать, что захотят, не спуская приказы по инстанциям, а сразу переходя к делу.
Наверное, это должно было даже повысить их эффективность в отдельных случаях, хотя поглощало куда больше ресурсов и потребовало увеличения операционных расходов. Или как там у этих бюрократов принято говорить.
— И чего вы хотите?
— Как я уже и сказал, просто поговорить, — сказал куратор. — В восемьдесят девятом у нас не получилось достичь взаимопонимания, так почему бы не попробовать сейчас? Я хотел бы разъяснить нашу позицию. Объяснить, чем чревато ваше нахождение в этом временном потоке и предложить альтернативные варианты решения этой проблемы.
— Альтернативные? Это такой эвфемизм для пули в затылок?
— Мы стараемся обойтись без насилия там, где это только возможно, — сказал он. — И я гарантирую, что на этой встрече вам ничего не будет угрожать.
— А вы бы сказали, если бы это было не так?
— Я понимаю, что вы испытываете проблемы с доверием, и понимаю, почему они возникли, — сказал куратор. — Но я еще раз заверяю, что нам нужен просто разговор.
— Все так говорят, — сказал я.
— Поверьте, эта встреча и в ваших интересах тоже.
— И так все говорят.
— Вас пытались убить, — сказал он, и это был не вопрос. — Мы оба знаем, что такие попытки будут повторяться, и это будет продолжаться до тех пор, пока одна из них не увенчается успехом. Или пока вы не покинете этот временной поток. Вы на самом деле хотите так жить, Василий? Подвергаясь постоянной опасности, не будучи уверенным не то, чтобы в завтрашнем дне, но и в следующем часе? Минуте? И даже если вы будете отбиваться каждый раз, то что с того? Будь вы хоть тысячу раз авантюристом, привыкшим смеяться в лицо опасности, рано или поздно такое развитие событий скажется на вашей психике самым неблагоприятным образом.
— А вы, получается, меня убивать не хотите и вообще желаете только добра?
— Не хотим, — сказал куратор. — В том числе и потому что вы — очень любопытный научный феномен, и нам хотелось бы получить больше времени для наблюдения.