— Поверьте, мы и сами хотели бы в этом разобраться, — сказал он. — Но сейчас просто примите это, как факт.
— Когда мы беседовали по телефону, вы говорили, что у вас есть выход из этой… ситуации, — сказал я. — То есть, так-то он у всех есть, но вы, вроде как, утверждаете, что можете обойтись без насилия.
— Разумеется, можем, — сказал Иван. — Для этого нам требуется только ваше согласие.
— Мое согласие на что?
— Вариант, на самом деле, здесь только один, — сказал он. — Для всеобщего спокойствия и благополучия требуется устранить вас из этого временного отрезка.
— Многие пытались, — сказал я.
— Мы пробовать не собираемся, — сказал он. — Вы уже доказали, что очень устойчивы к такого рода вызовам.
— Тогда в чем же ваш путь?
— «Устранить» не тождественно «уничтожить», — сказал он. — Мы предлагаем вас просто изъять.
— Куда?
— В наше время, разумеется.
Смелые, однако люди, и сильные духом. Не боятся, что я и там им все испорчу.
Или они справедливо считают, что в своем времени справиться со мной будет легче. Сначала изъять, а потом уже уничтожить.
Хороший план, мистер Фикс.
— И что у вас там за время?
— Обычное, — сказал он. — Люди живут, занимаются своими делами, как и везде. Уверен, что вы с вашими талантами будете весьма востребованы и займете достойное место в нашем обществе.
— Место лабораторной крысы?
— Ваш феномен важен здесь, в прошлом. В настоящем, полагаю, его влияние будет минимально.
— Если не считать того, что ваше настоящее для кого-то тоже является прошлым, — сказал я. — И они не явятся по мою душу.
— Это весьма маловероятно, — сказал он. — В нашем времени наличие провальней не зафиксировано.
Допустим, нашествие провальней связано с хроноштормом, который они в своем времени уже пережили, поэтому спонтанно, как я, в их эпоху никто не проваливается. Но машину времени-то, уже существующую в этой линии, они куда дели?
Или их потомки решили, что все вообще норм и не собираются ничего менять?
— Понимаю, что не могу настаивать на ознакомительной экскурсии, — сказал я. — Но вы бы хоть открыток каких-нибудь показали? На основании чего я должен принимать такое судьбоносное решение?
— На основании того, что этим вы спасете многие жизни? — вопросил он. — На основании того, что это прекратит охоту, развернувшуюся на вас здесь, и вы перестанете жить в шкуре загнанного зверя? Разве этого недостаточно? Чего вы опасаетесь, Василий? Я же не застрелиться вам предлагаю.
— И на том спасибо.
— Простите, но я не понимаю ваших терзаний, — сказал он. — Вы провели здесь не так много времени, чтобы к кому-то привязаться. На вас охотятся, вас постоянно пытаются убить. Разве для вас может быть время хуже, чем сейчас?
Звучало вот это вот все довольно логично, если бы не подозрения, что они попытаются ликвиднуть меня уже в своем времени. Ну, просто чтобы под ногами не путался.
Допустим, просто допустим хотя бы на мгновение, что кураторы играют честно и не собираются меня убивать? Что я теряю при этом раскладе? Еще раз придется начинать все с нуля, на этот раз в совершенно незнакомом мне обществе… Это неудобно, но не смертельно, в отличие от нахождения здесь.
А какие еще минусы?
В баре было душновато, и куратор вспотел. Машинально он вытер лоб рукой, и вместе с потом поплыл и его обильный автозагар, под которым проступили какие-то линии.
— Опа-опа, — сказал я.
— Простите? — не понял он.
До него так и не дошло, что происходит, пока я не взял салфетку, перегнулся через стол и потянулся к его лбу. Он попытался отшатнуться в последний момент, но не тут-то было. Встав со стула, одной рукой я схватил его за затылок, а другой, и мне для этого потребовалось всего несколько движений — стер автозагар с его физиономии.
Значит, не показалось.
На лбу куратора Ивана (у нас другая система имен, но вы называйте меня так) был вытатуирован знак радиационной опасности.
Такой же, как у ребят с бластерами и в серебристых комбинезонах, которые ну прямо совершенно не пытались меня убить всего пару дней назад.
Глава 40
Это была идеальная позиция для того, чтобы свернуть ему шею. Всего-то и надо было, что руки немного переставить, потом одно резкое движение, отработанное за годы практики до полного автоматизма, и поминай, как звали.
Но я не такой. Не в том смысле, что вообще не такой и головы людям больше не сворачиваю, конечно. Сворачивание голов напрашивающимся на это людям решает множество проблем, как бытовых, так и философских, а также значительно экономит патроны, но если тебе нужна информация, то лучше, пожалуй, пойти другим путем.
— Вы что вытворяете? — возмутился куратор.
— Уже ничего, — я убрал от него руки и сел на место. Судя по его реакциям и прочей моторике, он вряд ли боец, а значит, вернуться в исходную для скручивания шеи я всегда успею. — Не желаете ли объясниться?
Он потер лоб.
— А что, собственно говоря, я должен объяснить? — поинтересовался он. — Вы татуировок никогда не видели?
— За свою долгую и полную приключений жизнь я видел множество татуировок, — сообщил я. — Иногда даже и на лбу. И я успел убедиться, что татуировка у человека на лбу, как правило, свидетельствует, что с ним что-то не так. Либо с ним, либо с обществом, в котором он вращается.
— Сделал ее по молодости, — сказал он. — Просто дань моде. В нашем времени многие с такими ходят.
— Интересная у вас мода, — сказал я, не поверив ему ни на йоту. — А если перейти в режим максимальной открытости?
— Почему вы думаете, что я вам лгу?
— У вас глаз дергается, — сказал я. — И уголок рта дрожит.
— Ничего подобного, — сказал он и несколько раз моргнул.
— Не помогает, — сказал я. — Послушайте, Иван, или как вас там. Вы хотите договориться, я хочу договориться, но мы не сможем вести переговоры, если один из нас, и я даже не буду показывать пальцем в вашу сторону, о чем-то там темнит. Мне подобная стратегия не близка. Я вам могу объяснить, почему я занервничал. Все дело в том, что ребята с такими же модными татуировками всего пару дней назад принимали весьма деятельное участие в очередной попытке проделать не предусмотренные отверстия в моем теле.
— Мы никого не посылали, — сказал он, и похоже, что на этот раз он не лгал.
Просто недоговаривал.
— Значит, еще пошлете.
— Здесь и сейчас мы можем этого избежать.
— Не можем, — сказал я. — Это событие уже произошло.
— Будущее способно меняться, — сказал он. — При определенных условиях. Здесь и сейчас очень многое зависит от ваших решений, иначе меня бы здесь вообще не было.
— Вот вы бы на моем месте как поступили? — спросил я. — Можно ли принимать довольно важное решение, если вы ясно видите, что ваш собеседник вам врет? Так что или вы мне рассказываете правду, или мы расходимся, как в море корабли, и продолжаем наши танцы с саблями и пушками.
— Помимо всего прочего, посылать агентов в прошлое дорого, — сказал Иван. — Очень дорого. Создание темпорального пробоя требует огромного количества ресурсов, которые тратятся зря, если агент не достигает успеха. А если он при этом еще и гибнет… Скажем так, это не невосполнимая потеря, но очень и очень чувствительная.
Поэтому сначала они старались работать чужими руками, поддерживая телефонную связь с отделом Х. Звонить из будущего, наверное, дешевле, чем лично здесь присутствовать.
Теперь их логика стала понятна.
Изъятие меня из этого времени ненасильственным путем требовала куда меньше затрат, если учесть, сколько их ребят я уже перебил. Или перебью.
— Это печально, Иван, — сказал я. — Но я спрашивал не об этом.
— Я просто хочу объяснить вам, почему мы так стремимся к переговорам.
— Эту мысль я уловил. А теперь расскажите мне о татуировках.
— Это просто знак кастовой принадлежности, — сказал он. — Я — ученый-воитель.
— А я тогда — акушер-бульдозерист, — сказал я.
Похоже было, что на этот раз он не врал. Воитель из него, конечно, так себе, но и те, кого они присылали-пришлют за мной в прошлый раз, тоже были не огонь, возможно, такой у них средний уровень.
Но лучше бы он оказался сектантом из «Свидетелей Святой Радиации», конечно. Потому что слышать о том, что наши потомки умудрились построить в прекрасном будущем очередное кастовое общество, меня совершенно не радовало.
— Вы тоже можете стать одним из нас, Василий.
— А желтые штаны выдадут?
— Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Если в обществе нет цветовой дифференциации штанов, то нет цели, — сказал я. — А если нет цели… Как вас угораздило-то, потомки?
— Это оказалось единственным способом держать население под контролем, — сказал он.
— Какое несознательное у вас население, — сказал я. — А как же там демократия, равенство, вот это вот все?
— В середине двадцать первого века эта политическая модель продемонстрировала свою полную несостоятельность, поэтому было решено от нее отказаться.
— Лучше бы вы, скоты, коммунизм построили, — сказал я.
— Коммунизм — это идеальная теоретическая модель, которая ни разу не была воплощена на практике, — сказал он. — Построить же ее в наших условиях было бы абсолютно невозможно, даже если бы кто-то и хотел.
— Что же у вас там за условия такие? — спросил я. — Со средствами производства проблемы? Про… фукали все полимеры? И что у вас там теперь? Конституционная монархия? Империя? Каганат?
— Э… — он замялся.
— Прострелю колено, — сказал я. — Вот прямо сейчас возьму и прострелю. Не знаю, быстро ли у вас так такое лечат, и, может быть, вы даже не останетесь хромым на всю жизнь, но здесь и сейчас будет очень больно.
— Военная диктатура, — сказал он.
Говорят, что история развивается по спирали, но какого черта? Как за такой короткий по историческим меркам срок они успели проделать путь из «так себе сейчас» в это «мрачное где-то там»? В моем родном две тысячи девятнадцатом запрос на смену политического строя был уделом подавляющего меньшинства, и уж тем более они в большинстве своем отнюдь не за военный диктат топили. Те, кто за диктат, это вообще были маргинальные единицы, причем отнюдь не из военной среды…