Я плавал, наверное, минут пятнадцать, а потом увидел в полосе прибоя выброшенный волнами труп, и настроение у меня окончательно испортилось. Я вспомнил, зачем я здесь.
Ни оружия, ни доспехов при трупе не обнаружилось. Может быть, он вообще не был военным и не имел к происходящим здесь безобразиям никакого отношения. Труп был одет в какую-то хламиду, и я аккуратно снял с него тряпки и разложил их на песке, чтобы хоть немного просохли. Я не очень люблю такие штуки, но иногда без них не обойтись. Не мог же я явиться в греческий военный лагерь в чем мать родила. В смысле, явиться, я, конечно, мог, но мне было бы неловко.
Я растянулся на песке и подставил тело легкому горячему ветерку, практически мгновенно высушившему кожу. Загорать было почти так же приятно, как плавать, и в другой ситуации я бы наверняка задержался на этом пляже. Но сейчас надо мной довлела необходимость разрушать Трою и спасать мир, и нельзя сказать, что на все это у меня было так уж много времени.
Я кое-как замотался в снятые с трупа тряпки и побрел в сторону лагеря.
Надо сказать, что воевали греки на расслабоне. То ли утомились за почти десять лет войны, то ли с самого начала были такие безалаберные.
За все эти несколько километров, которые я прошел вдоль берега, я не встретил ни одного патруля, а часовые вокруг лагеря стояли настолько редко, что я без проблем проник за линию охранения. Будь я троянским лазутчиком, то мог бы беспрепятственно отравить полевые кухни или перерезать глотку какому-нибудь местному генералу.
Дальше должно было начаться самое сложное. Мне надо было раздобыть где-то оружие и доспехи, потому что выходить на битву в тряпках, снятых с валяющегося на побережье трупа, было как-то не комильфо, но тут ведь все должны знать друг друга в лицо и…
— Эй, — окликнул меня какой-то гоплит. — Потерялся, пастух?
— Я из ополчения, — сказал я.
— Иди туда, — он махнул рукой. — Где ты был? Раздача оружия закончилась еще утром.
— Заблудился, — сказал я.
— Сбежать пытался? — усмехнулся он. — Драпать здесь некуда, пастух. Здесь только мы и троянцы. Либо ты с нами, либо ты отправишься в царство Аида. Троянцы таких, как ты, в плен не берут, пленных кормить надо. Или ты высокородный, а, козопас?
Будь я высокородным, на этой фразе он, наверное, распрощался бы со своими зубами. Но поскольку благородных кровей за мной не водилось, а иметь дело с местным аналогом военной полиции, разбирающейся с последствиями драки, мне совершенно не хотелось, я отправился в указанном направлении, нашел там какого-то мелкого командира и сообщил, что пришел за оружием и доспехами.
Выслушав длительную и очень эмоциональную тираду, больше чем наполовину состоявшую из незнакомых мне слов, я таки получил оружие и доспехи — хлипкие сандалии, тупой меч и тот самый деревянный щит, и был отправлен к прочим бедолагам, которые отнюдь не являлись элитой местного войска.
А уже через несколько часов состоялась моя первая битва, в которой мне удалось решить только одну, но зато самую важную для воина моего класса задачу — выжить. Многим моим однополчанам и этого не удалось.
На следующий день состоялся мой второй бой, тот самый, в котором у меня упала планка и после которого царь Диомед позвал меня в свой шатер.
Чем больше я слушал про Гектора, тем более странным мне казалось это ответвление истории. Казалось, что все мифы, которые раньше были связаны с Ахиллесом, теперь окутывали троянского царевича.
Говорили, что на самом деле его отец не Приам, намекая, что он сын кого-то из олимпийцев, чуть ли не самого Ареса. Говорили, что он часто впадает в боевое безумие и рубит всех без разбора, и в этот момент даже троянские воины стараются держаться от него подальше.
Говорили, что он неуязвим, причем обходились без подробностей о купании в Стиксе и уязвимой пятке.
Все это, конечно, было вранье.
Просто когда ты слишком хорош, другие стараются объяснить это наименее обидным для себя образом. Типа, это не я мало тренировался, просто у него наследственность слишком хорошая, и деньги на нормальный шмот в семье водятся.
— В завтрашней битве держись рядом со мной, Ахиллес, — сказал Диомед. — А пока выбери себе какие-нибудь доспехи и меч поприличнее. Если уж ты умудрился обратить троянцев в бегство, наряженный в обноски и размахивающий этой рухлядью, завтра их будет ждать очень неприятный подарок.
— Бойтесь данайцев, дары приносящих, — пробормотал Одиссей.
— Нам бы только за ворота зацепиться, — сказал Диомед.
— Ты на самом деле в это веришь? — спросил Одиссей. — Ворота — это узкий проход, в котором наше численное преимущество не будет играть никакой роли. Триста человек встанут там, и три тысячи не смогут пробиться. Эта задача не решается через ворота. Надо разрушать стены.
— Эти стены сложили сами боги. Аполлон с Посейдоном работали без устали…
— Ни разу не видел богов во время строительства, — сказал Одиссей. — Впрочем, я вообще их ни разу не видел. Если боги и существуют, они не снисходят с Олимпа, где объедаются амброзией и упиваются нектаром, предоставляя смертным самим решать свои проблемы. Не боги строили этот город, Тидид, и не боги его защищают.
— Тогда почему же мы уже десять лет бьемся о его стены?
— Потому что вы — герои, — сказал Одиссей. — Вы хотите сделать все красиво и по правилам, и с этим наследием остаться в веках. А войны выигрывают не герои, и победа не всегда красива.
Слушая их перебранку, я вяло ковырялся в груде доспехов. Подобрал себе сандалии чуть прочнее тех, что у меня были, и легкую кожаную кирасу. Или как она тут называется.
— Я предпочитаю доспехи потяжелее, — заметил Диомед.
— Тяжелые доспехи мешают подвижности, — сказал Одиссей. — Хороший выбор, Ахиллес. Лучше быть быстрым, чем мертвым.
— Не слушай его, Ахиллес, он лучник и предпочитает не лезть в гущу сражений.
Я примерил какой-то шлем. Он закрывал половину обзора, вдобавок, у меня сразу же начала чесаться голова, так что я сразу его снял и вернул в груду железа и кожи.
— Возьми мой меч, — предложил Диомед, протягивая мне царский клинок. Он, кстати, был поистине царский, без всякого преувеличения, ибо был выкован из очень дорогого в эту пору железа. Довольно дрянного по нашим меркам, но здесь этот клинок стоил целое состояние.
— Я не могу принять такой подарок, — сказал я.
— Бери, — продолжал настаивать Диомед. — Считай это своей наградой за сегодняшнюю доблесть, которую ты проявил в бою. А мне все равно привычнее копье.
Я не стал выпендриваться и взял меч.
— А теперь давайте выпьем, — сказал Диомед, хватая со стола новую амфору и разливая ее содержимое по кубкам. На этот раз он обошёлся без воды. — За нашу победу!
— За падение Трои, — сказал я.
— За возвращение домой, — сказал Одиссей.
Диомед выплеснул часть содержимого кубка на землю, как подношение богам. Мы с Одиссеем этого делать не стали.
— Ориск! — кликнул Диомед своего адъютанта. — Пригласи музыкантов и гетер! Мы желаем усладить наши уши славными песнями, а взоры — изысканными танцами.
Одиссей поморщился.
Я не помнил, был ли Диомед женат, скорее всего, был, он же царь, ему нужны наследники, но вряд ли он был счастлив в этом браке.
Десять лет здесь торчит, с вином, песнями и гетерами. Чего бы и не повоевать в таких условиях?
Наверняка все местные вожди так живут, и наиболее прославленные воины тоже. Утром взял в плен какого-нибудь троянца, стряс с него выкуп, вечером потратил все деньги на вино и гетер…
А троянец тем временем вернулся домой и занял свое место на стене. С такими маневрами тут еще десять лет провоевать можно, если не больше.
Прошло всего полчаса после начала песен и плясок, как Одиссей начал ссылаться на усталость и собираться в свой шатер.
— Каждый раз одно и то же, — упрекнул его Диомед. — Скучный ты человек, Лаэртид.
— Зато ты веселый за нас двоих, — сказал Одиссей, поднимая с земли свой лук и колчан со стрелами. Говорили, что когда-то этот колчан принадлежал самому Гераклу. А может, я что-то путаю.
— Ты-то меня не оставишь, Ахиллес? — спросил Диомед. — Конечно, не оставишь, ведь твой корабль утонул и идти тебе некуда. Завтра распоряжусь, чтобы тебе разбили шатер рядом с моим, а сегодня ты будешь ночевать здесь.
Ну, скажем так, это был не самый плохой вариант, наверное. Лучше, чем спать под открытым небом, как это было прошлой ночью.
При условии, что Диомед и его гетеры в принципе дадут мне поспать.
На битву мы оба вышли с похмелья.
Глава 61
Скейские ворота были открыты.
С холма, на котором находилась ставка Диомеда, это было отлично видно. Тяжелые деревянные створки, укрепленные бронзой, проем, в котором могли бы разъехаться два «камаза», тяжелый засов, который оттаскивал в сторону добрый десяток стражников…
Скейские ворота были открыты.
И все остальные ворота на этой стороне стен тоже были открыты. Город лежал перед нами, как на ладони, город словно издевался над ахейцами, стоявшими под его стенами уже почти десять лет. Он словно говорил им, заходите и берите, если сможете.
И они бы зашли и взяли, если бы не один нюанс.
Между ахейцами и городом стояла троянская армия.
Гектор играл от обороны, но вместе с тем, если можно так выразиться, он не играл от обороны. Он не собирался отсиживаться за стенами и раз за разом выводил своих людей в поле. В этом была своя логика. Пока ахейцы бьются с троянцами в поле, они не могут задействовать тараны и осадные башни, и значит, стены остаются в безопасности.
Кроме того, лучники Гектора, стоящие на этих самых безопасных стенах, имели огромное преимущество в дальности стрельбы и выборе мишеней. Все это выглядело так, будто для того, чтобы подобраться к городу, Агамемнону придется положить половину своих людей.
Я зевнул.
— И вот так раз за разом, — сказал Диомед.