Девяносто девятый, черт побери.
Шесть лет. Какого черта прошло целых шесть лет? Почему эти чертовы возвращения работают именно так? Почему я не вернулся раньше, пусть не в тот же день, когда отбыл, но хотя бы через неделю или около того? За шесть лет тут могло измениться примерно все…
И где, черт побери, Петруха? Его в какой момент выбросило? Он уже здесь или только на подходе? И если здесь, то как давно?
Убедившись, что молодежь осталась где-то далеко позади и уже не видит, чем я занимаюсь, я спрятал автомат в высокой траве (надеюсь, рассосется) и двинул к жилым домам.
Больше всего мне хотелось зайти к Ирине, она и жила тут недалеко, но это, черт побери, было шесть лет назад, шесть очень долгих и трудных лет назад, и теперь, вполне возможно, у нее новая жизнь, семья и все такое, и я для нее существую только в качестве забавного воспоминания…
А идти-то мне было и некуда. Так-то, конечно, дела были, нужно было выяснить, вернулся ли Петруха, связаться с Виталиком, выйти на контакт с профессором Колокольцевым, и выяснить, достроил ли он свою машину времени, но все это лучше было делать утром, чтобы не беспокоить людей в столь поздний час. А пока… квартиры у меня здесь, скорее всего, уже нет, а если и есть, то там меня наверняка ждет очередная засада, а желание пострелять в плохих парней я оставил в не столь отдаленном будущем.
Я на самом деле не особенно люблю стрелять, но плохие парни встречаются на моем пути с завидным постоянством, никак не желая применить его в какой-нибудь другой области, и когда это случается, рука сама тянется к пистолету.
Как, например, она потянулась сейчас, когда рядом со мной остановился черный внедорожник с затонированными окнами.
И то правда, я уже минут двадцать, как в снова в Люберцах, а меня все еще не попытались убить…
Дверь внедорожника открылась (это они зря, надо было стрелять через стекло, хоть какой-то элемент внезапности), я чисто не рефлексах ткнул ей навстречу пистолетом и едва не отстрелил нос выпрыгнувшему из машины Петрухе.
Ну ладно, насчет «чуть не отстрелил» я слегка преувеличиваю, конечно. Я всегда готов к неожиданностям, особенно к неприятным, но все же контролирую ситуацию, и риски пристрелить кого не надо обычно минимальны (хотя и не равны нулю).
Я убрал ладонь с пистолета, и мы обменялись крепким рукопожатием.
— Давно вернулся?
— Уже полгода как, — сказал он. — А вот ты заставил понервничать.
— Само так получилось, — сказал я.
— Покрошил их всех в капусту?
— Не успел.
— Теряешь хватку, Чапай?
— У меня было-то всего полчаса, — сказал я.
— Полчаса там и полгода здесь? — недоверчиво сказал Петруха. — Откуда бы такая разница?
— Само так получилось, — снова сказал я. — Может быть, мой темпоральный страховочный трос слишком растянулся. А может быть, дело в том, что я изначально не местный.
— Ну да, феномен физрука никогда не стоит сбрасывать со счетов, — сказал он. — Садись, поехали к Колокольцеву.
— Как вы меня здесь нашли? — спросил я.
— Место встречи изменить нельзя, — сказал он. — В смысле, точка выброса у тебя не меняется, так что мы с парнями просто сняли квартиру здесь неподалеку, чтобы прикрыть тебя в случае чего. А то после прошлого твоего возвращения, сам помнишь, что было.
— Помню, — подтвердил я.
— А как в этот раз? — поинтересовался Петруха. — Если что, мы можем помочь закапывать. У нас и лопаты с собой.
— Хотя я лично от земляных работ вообще ни разу, сука, не тащусь, — сказал Виталик, который, как оказалось, все это время сидел за рулем внедорожника. — Что, Чапай, получается, что ты за меня так и не отомстил?
— Еще отомщу, — машинально пообещал я.
— Мое сердце исполнено горечью, а душа — печалью, — сообщил Виталик. — И, кстати, мы уже будем куда-нибудь ехать, или вы тут до утра стоять намерены, к хренам? Вы не думали, что какая-нибудь хроногнида вас уже с крыши выцеливает?
Устами Виталика глаголила истина, поэтому мы с Петрухой забрались на заднее сиденье, а Виталик ударил по газам и стартанул с места с пробуксовкой, прямо как я люблю.
— Ну, с местом-то все понятно, — сказал я. — А время вы как подгадали?
— Мы уже три года, как выяснилось, способны отслеживать все подозрительные флуктуации пространственно-временного континуума, — сказал Петруха. — Спасибо профессору Колокольцеву и нашему общему другу Виталику, который занимается программным обеспечением всех процессов и разработал алгоритмы поиска.
— Ого, — сказал я.
— Мой отец всю жизнь потратил на борьбу с хронопидорами, — сказал Виталик. — И я собираюсь довести это дело до логичного, сука, конца.
— В общем, пока нас не было, ребята сильно продвинулись, — сказал Петруха.
— Отслеживание отслеживанием, — сказал я. — Отслеживание, это, конечно, хорошо, но как обстоят дела с практической стороной вопроса?
— Чисто технически проблем нет, — сказал Петруха. — Мы можем зашвырнуть человека… ну, практически куда угодно, исключая времена динозавров, наверное. Энергии этот процесс жрет целую уйму, но проф же на территории оборонного завода сидит, там с подключением никаких проблем отродясь не было. А то, что район пару раз без света оставляли, так это ничего страшного, полчаса можно и в темноте посидеть.
— Или полдня, — сказал Виталик. — Впрочем, это был эксцесс, такого больше повториться не должно. А если и повторится, то тоже ничего страшного, если учесть, какие цели мы, к хренам, преследуем.
— Возможности, в общем, есть, — сказал Петруха, но голос его при этом был совсем не веселый.
— И в чем тогда сложность? — подыграл я.
— Сложность, Чапай, в том, что мы понятия не имеем, куда все это великолепие на хрен применить, — сказал Виталик. — Чтобы не напортачить, и ситуацию спасти, а не усугубить. Бабочек в прошлом много, сам понимаешь, и если раздавить не ту, то хрен его знает, что вообще произойдет.
— Мы в отделе Х, как ты помнишь, прямо противоположным занимались, — сказал Петруха. — Следили, чтобы никаких перемен не было, а это куда проще, потому как направление уже задано и тебе остается только его придерживаться. Теперь же выяснилось, что это в корне неверное направление и надо бы с него свернуть, но мы понятия не имеем, где может быть подходящая развилка.
— Надо тщательно дозировать вмешательство, как я понимаю, — сказал Виталик. — Историческая инерция — страшная сила, и просто так эту махину не подвинешь, значит, толчок должен быть достаточно сильный, чтобы выбить ее из колеи. И в то же время, не настолько мощный, чтобы выбросить ее, сука, в кювет. Смекаешь, физрук?
— Смекаю, — сказал я. — И что вы уже пробовали?
— А ничего мы, сука, не пробовали, — сказал Виталик. — Старшее поколение перестраховываться изволит.
Местному Виталику было лет тридцать. Он был умеренно и весьма аккуратно бородат, пивное пузо еще не давало о себе знать, он сквернословил, как его отец, и, что самое главное, он все еще был жив, и осознавать это было приятно.
— Старшее поколение не хочет накосячить и предпочитает просчитывать последствия, — сказал Петруха.
— Пока вы будете считать, нас всех и накроет, — сказал Виталик. — Чапай, ну хоть ты им объясни. На тебя вся надежда.
Я устало вздохнул. Вот так всегда. И часа не прошло, как я здесь появился, а на меня опять уже вся надежда. И за что мне вот это вот все?
— Ты понимаешь, что обидно, Чапай? — продолжал Виталик. — У них есть машина, сука, времени. Инструмент, при помощи которого можно изменить прошлое и бороздить просторы, сука, будущего, а они дальше прошлой недели ни разу не выбирались.
— Это штатные испытания, тестовые запуски.
— Тестовый запуск, дядь Петь, это когда вы крысу в завтрашний день засунули и убедились, что у нее мозги от этого не спеклись. Все остальное это, сука, профанация и забивание гвоздей ядерной, сука, боеголовкой.
— Как бы там ни было, у нас есть машина времени, — сказал Петруха. — А значит, мы не можем опоздать.
— Это сегодня она у вас есть, — сказал Виталик. — А завтра какие-нибудь хронопидоры точечным ударом по площадям расхреначат ее к… хренам, и что вы тогда будете делать?
— Между прочим, он прав, — сказал я. — То, что сегодня у нас есть машина времени, совершенно не означает, что и завтра у нас будет машина времени.
— Да мы это прекрасно понимаем, — сказал Петруха. — Но…
— Хоть какой-то план у вас есть?
— Про Горбачева мы думали, — сказал Петруха.
— И что вы про него думали?
— Да ничего хорошего они не думали, разумеется, — сказал Виталик. — Хотят похоронить его где-нибудь в кубанских степях, чтобы, значится, перестройку отменить и Союз сохранить. Типа, двухполярный мир, факторы сдерживания, все такое и ядерной войны точно не будет.
Звучало логично, но, судя по тону, Виталик в эту теорию не верил.
— И что не так? — спросил Петруха.
— То есть, вы и правда верите, что все было устойчиво и зашибись, а потом пришел один человек и развалил все к хренам? — уточнил Виталик.
— Разумеется, все сложнее, — сказал Петруха. — Но если устранить ключевую фигуру, а потом точечно воздействовать на историю в ключевых местах…
— Инерция, дядь Петь, инерция, — сказал Виталик. — Убери ты Горбачева, появится какой-нибудь Пугачев или Рогачев, и родимое пятно у него будет не на лбу, а на затылке, но сделает он все равно то же самое. Ты пытаешься остановить лавину, взрывая у нее на пути противопехотную мину. Но шутка в том, что эта чертова масса снега уже летит вниз, и никуда ты от нее не денешься.
— Виталик предлагает копать глубже, — сказал Петруха.
— И в этом есть смысл, — согласился я.
— Вы оба не понимаете очевидных вещей, — сказал Петруха. — Чем дальше в прошлом будет отстоять событие, в которое мы попытаемся вмешаться, тем выше будет волна изменений, тем глобальнее будут последствия и тем сложнее будет их просчитать. Сложность таких расчетов вырастает на порядок с каждым лишним десятилетием.