Помутнение прошло. Но с этого момента осталось неизбежное знание – мегазвезда Элисон покинула Россию, и какая-то часть Тани Элисон отправилась странствовать с мегазвездой Элисон по миру. На этот раз впереди была Франция…
– Так вот – не было никакого вчера, – еще раз повторила Таня Элисон, сидевшая теперь на моей кухне, и добавила: – И не было никакой Франции. Если только не называть Францией три визита в областную психиатрию.
Я вздохнул с облегчением, потому что рассказ Тани меня нисколько не напугал.
– А что было? Кроме тебя, конечно, – спросил я как бы между прочим.
Элисон потянулась к бутылке.
– Я ведь не знаю, правильно ли делаю, – вздохнула Таня, отхлебнув изрядный глоток кофеинового пунша.
«Сейчас она опять закурит», – подумал я.
Таня Элисон опять закурила. И закинула ногу на ногу. Потом посмотрела на меня с видом человека, которому уже нечего терять, и выпалила:
– Страшный сон приснился Мистеру X, который в сотый раз пытался завязать и не пил уже вторые сутки.
Я рухнул на пол и закрыл голову руками, а Таня все вбивала и вбивала увесистым молотком мою голову в плечи.
– Он шел по улице карнавального города. Какого? Непонятно.
Была весна. То самое время, когда снег становится тяжелым, рыхлым и много опасных мест, где под тоненькими корочками темного непрозрачного льда бездны холодной и грязной воды.
Навстречу попадались самые разные ряженые: проститутки, братья-пьяницы, другие сомнительные личности, о роде занятий которых нетрудно было догадаться…
Из окон голые женщины с огромными налитыми грудями махали ему руками и кричали непристойности, вызывавшие у Мистера X желания, в которых не было ничего человеческого…
– Ты кто? Почему так плохо одет?..
Он стоял в колодце каких-то девятиэтажных домов. На него с подозрением смотрел неприятный и неопрятный старик.
– Я? Я здесь случайно оказался. Это город…
– Это не твой город.
– Ну, не мой, так не мой…
И он полез от страшного старика вверх по сугробу. Сугроб оказался дутым, и Мистер X провалился в воду по грудь.
Старик гнусно заблеял, показывая коричневатые пеньки зубов, тыча в него пальцем, крича:
– Смотрите! Скорее смотрите на этого идиота!
Он выбрался из воды и в ужасе бросился прочь, пытаясь вновь выбежать на веселую улицу с полуголыми девицами, но все глубже увязал в трущобах многоэтажек. И ряженые были другими: на смену потешным клоунам пришли карлики, уроды, лилипуты, визгливые голоса которых вселяли в Мистера X ужас. Он упал на ближайшую скамейку и в страхе закрыл голову руками.
А когда Мистер X открыл глаза, было уже утро. Противно светило солнце, которое сменилось лицом милиционера, нависшим над проснувшимся человеком. Мистер X сел, потом встал и оглядел себя. На нем были драные фиолетовые спортивки, ботинки с отвалившимися каблуками и грязный, рваный на рукавах пиджак. Милиционер долго и внушительно смотрел на него, а потом сказал отрывисто:
– Убирайся откуда пришел.
…Мистер X закричал и в ужасе проснулся.
Он находился в гостинице. Была глубокая ночь. Рядом спала жена, и он прижался к ней, стараясь раствориться в спокойном тепле, исходившем от ее тела. Но забытье не приходило. Чувствовался какой-то недовес, который надо было забить ложным. Он сел на постели, подобрал с пола пачку сигарет, вытянул одну, выкурил в три затяжки, так же прибил вторую и третью, а потом стремительно прижался к жене и снова провалился в кошмар…
…На этот раз он ехал домой, в поезде. Тогда как в его родном городе не было железнодорожной станции, поезд следовал именно туда.
И вот вагон дернулся, как в предсмертной судороге, и замер. Мистер X увидел в окно пятиэтажные дома.
– Это же не мой город… – громко сказал он.
Пассажиры, бесшумно двигавшиеся по перрону, не обращали на него никакого внимания. И сам он через минуту скользил так же вдоль полотна, а потом пошел по улице, пытаясь увидеть в ней черты знакомого пространства. Но ничего не получалось.
Внезапно раздалась громкая музыка, и он понял, что вновь невольно приехал на карнавал.
Но словно бы чья-то злая рука сорвала украшения с домов. И настолько грязными были люди, попадавшиеся навстречу, что складывалось впечатление, будто всех их эта же злая рука искупала в зловонной болотной жиже.
Он остановился у какого-то двухэтажного дома. Остановился, потому что почувствовал: здесь есть глубокий подвал, в котором скрывается нечто… Злой клоун с желтым лицом ткнул его в плечо:
– Чего тебе надо здесь?
– Я хочу пройти внутрь, но у меня нет денег на билет.
Клоун отвратительно захохотал:
– Оу! Это не проблема, если ты действительно хочешь попасть внутрь этого старого-старого здания!
А потом он мерзко завизжал, словно пушинку подхватил Мистера X и с чудовищной силой швырнул в дверной проем. Мистер X обо что-то ударился головой и на пару минут потерял сознание. А когда открыл глаза, то обнаружил, что находится не то в каком-то цехе, не то на цирковой арене. Неожиданно он отметил, что стало тихо, абсолютно тихо. И в этой тишине раздался негромкий болезненный голос, полный страдания и печали:
– Так погибла русская поэтесса Таня Элисон!..
А потом чудовищные механизмы цеха-арены заработали. Под потолком в клетке возник человек. Он душераздирающе кричал, клетка снижалась, и Мистер X увидел, что голого человека втягивает в основание, причем вниз головой – он извивается, как червь, и уже не кричит, а из клетки на пол валится дерьмо.
Мистер X в ужасе закричал и очнулся. На этот раз окончательно. Начинался новый день страданий…
– Ты чего?
Это жена. Проснулась, полная жизни и сил. Не понимала она мужних проблем. Просто не понимала, как абсолютно нормальный в отношениях с алкоголем человек.
– Ничего. Приснилось.
– Такое может быть. Врач сказал. Это глюк алкогольный на выходе.
– Да. Пойду сигарет куплю.
– Смотри только.
– Нет. Все уже. Пора завязывать.
Он натянул футболку, джинсы, чмокнул жену и, не умываясь, вышел из гостиничного номера. В голове крутилось имя – Таня Элисон…
…Он вернулся в гостиницу, изрядно продрогнув. Стянул дубленку, чмокнул дочку. Маша облегченно вздохнула:
– Я уж заволновалась…
За последнюю фразу я уцепился как утопающий за соломинку.
Вскочил на ноги и заорал:
– Минуточку, какая Маша, какая дочка и какая дубленка? И какой еще Мистер X!!!
Таня Элисон засмеялась и стала медленно задирать юбку:
– Да ладно. Хватит уже про Таню Элисон, и про карнавальный город, и про огромный окровавленный топор, и про отрубленную ногу в красном носке, которую кудрявый мужик в вельветовой майке натирал на стиральной доске…
И она показала мне культю, к которой был плотно пристегнут протез.
Затем отстегнула протез, занесла над головой – и грохнула им по кухонному столу…
Таня Элисон била меня по щекам.
Смачно, с оттяжкой.
Я сидел на стуле, и руки мои были привязаны к нему. Стулу.
– Очнулся?
Я кивнул.
Таня Элисон облегченно вздохнула и посмотрела на меня с нескрываемым любопытством.
– А ты что, правда, не помнишь?
– Чего не помню? – вздрогнул я.
– НИИ, пробирки, весна за окном, молодой ученый, приехавший по своим делам в нашу жуткую контору, молоденькая лаборантка, которая набралась смелости и увязалась за ним. И что ты потом со мною сделал. Погоди-ка, щас из плаща кое-что достану…
И она упрыгала на одной ноге в прихожую.
Я решил не смотреть, что она достанет из кармана своего стильного плаща. Вместе со стулом просеменил к кухонному окну и неуклюже вывалился наружу, продавив шаткую раму.
Перевалившись через подоконник наполовину, так, что ходу назад уже не было, я вдруг понял, от чего Таня хотела меня спасти…
Очнулся под капельницей.
Над кроватью склонилось заботливое лицо Анатолия Валентиновича.
– Ничего получилось, – подмигнул он мне. – Я думал, концы отдашь.
– А…
– Таня Элисон абсолютно реальна, как твоя белая горячка. Подумай на досуге. Поймешь, если мозги еще не усохли.
– Что…
– … дальше? Что дальше, Штейн?
– Я не…
– Ты – Штейн. Лет десять с небольшим назад ты пережил нечто. Что именно с тобой случилось в чудной деревеньке на краю мира, об этом никто, кроме тебя, не знает. А ты говоришь разное.
То убегал от мертвого висельника. То искал кого-то в лесу. То размахивал топором. То еще что-нибудь. Никто этому, ясное дело, не верит. И сам ты изверился. И запил. И оскотинился. И вот что я могу сказать по этому поводу. Возвращайся в эту деревню. Возвращайся, пока остались еще хотя бы ее руины. Пока есть сотая доля шанса узнать всю правду или хотя бы часть правды…
– Далее? – холодно осведомился я.
– Далее – все. Через час можешь отсюда валить. Потом сам смотри. Или на стакан. Или…
Сначала мы с папой хорошенько собрались в дорогу.
Нет, начать нужно не с этого. Вообще живу я с мамой. Хотя и с папой я тоже иногда живу. А тут как раз приспели летние каникулы, и подошла папина очередь жить со мной. Он к этому очень серьезно относится! Даже подавал на маму в суд и проходил специальное медицинское обследование, чтобы со мной жить два раза в год по десять дней. И победил! Такой у меня папа. А меня зовут Ленчик. Сначала моя фамилия была Штейн. Потом мама и папа развелись, потому что папа пил и вел непотребный образ. Как-то так.
С папой мы проводим двадцать дней в году следующим образом. Десять дней занимаемся рыбалкой. Десять дней играем по сетке в компьютерный футбол. Однако на этот раз все получилось по-другому.
Во-первых, когда папа встретил меня на вокзале, от него пахнуло спиртным. От папы. Хотя от вокзала спиртным тоже попахивало. Я папу так и спросил:
– Ты че, забухал?
Папа подмигнул мне и, выставив указательный палец правой руки, сказал:
– Кх!
Настроение у меня, понятно, испортилось.
Я даже в футбол играть не стал. К тому же папа лег спать. Я вышел было во двор, но два имбецила, которые до моего выхода комментировали, как спариваются собаки, встали и начали стучать мне по балде. Прямо без разговоров. А свой пистолет, который больно стреляет пульками, я как назло забыл дома. Пришлось отмахиваться. Я им стукнул по разу и убежал. Папа говорит, что если ты хотя бы раз в ответ стукнул, то ты уже подрался, а не был побит.