Допрос продолжался. Точно такой же, как и предыдущие четыре. Или пять. Редкостные по тупости вопросы, перемежающиеся с более-менее осмысленными, спокойные ответы. Опять вопросы, те же самые, перефразированные, новые… Опять ответы. Каждый допрос — часа четыре. Потом в камеру, а через пару часов опять на допрос.
Следователи работали в паре. Два допроса у этого следака, еще два — у другого. Первый монотонно мотает нервы. Второй суетится, кричит, изображает крутого. Неестественно изображает, хреновый из него актер. Но вот спать, сволочи, не дают. Ждут, пока Егор от усталости начнет путаться в показаниях. Вот тут и пригодился совет Влада: в правде не запутаешься. И спасибо аксакалу, хоть немного поспать удалось после спуска. Вторые сутки идут, как их привезли сюда. Или третьи? Черт, сдыхаю… Что они нам шьют-то? Шпионаж в пользу Китая, организация временного катаклизма, покушение на кого-то с помощью альпинистского снаряжения. Что еще? Ладно, пусть сами придумывают…
Дверь распахнулась. Без стука. Вошедший был в такой же форме. Только на кубарь больше на петлицах.
— Здорово, торопыга, — бросил он следаку. — Это у тебя кто? Дитя гор?
— Он, — ответил тот.
— И что шьешь? — подследственного вновь прибывший совершенно не стеснялся.
— Я ничего не шью, товарищ старший лейтенант! — возмутился следак. — Явный случай шпионажа в пользу ряда империалистических и оппортунистских стран…
— Вот только мне это нести не надо, ладно? — поморщился старлей. — Ваша группа уже всех достала. Три из четырех дел даже тройки назад заворачивают. Короче. «Приказ об иновременниках» читал? Так хрен ли же…?! Забираю у тебя товарища, — он сделал упор на последнее слово. — А ты вали в канцелярию. Будете всей командой пистоны получать. Круто вы вляпались.
Лагерные бараки гудели. Слишком уж много новостей и слишком мало точных данных. В объявленный, пусть и высокопоставленным чекистом, перенос в будущее верилось слабо. Фантастика какая-то. Те, кто читал в свое время английского писателя Герберта Вэллса, уверяли, что даже если путешествие во времени возможно, то только для одного человека, а не огромной территории. Кто-то доказывал, что большевики разыгрывают какую-то хитрую комбинацию, в результате которой все поляки будут расстреляны. Для американцев и англичан в этом случае будет выдана версия, что все заключенные сошли с ума и разбежались. Противники этой версии указывали, что напечатать на столь высоком типографском уровне столько журналов и специально создать выпуски новостей только для лагерей — будет стоить большевикам не меньше, чем хорошо оснащенная пехотная дивизия или сеть школ в большом воеводстве. Идти на такие расходы только для того, чтобы расстрелять людей, которые и так находятся в полном их распоряжении, это полная бессмыслица. Збигнев слушал и тех и других, и, кажется, мысленно соглашался со всеми. Но молчал. Это его непривычное молчание сильно удивляло Марека, который не раз пытался разговорить своего товарища. Но пока неудачно.
И только вечером, после того, как русские объявили, что на следующий день начинается погрузка всех уезжающих в автомобили и перевозка к железной дороге, он наконец-то заговорил.
— Матка Боска Ченстоховска! Я верил, что все это не пройдет даром.
— О чем вы, пан Збигнев?
— Я обдумывал все произошедшее. И я понял, что все это случилось не зря! Иисус Сладчайший! Наша Ржечь Посполита получила шанс вернуть все утерянное и снова стать той довоенной державой, с которой считались и которую боялись все окружающие.
— А Германия? — удивленный до глубины души, спросил Марек.
— А что Германия? Даже Гитлер побоялся напасть на нашу страну один. И если бы не предательский удар большевиков в спину нашего доблестного войска, то наши жолнежи прошли бы парадом по Берлину.
Марек, помнивший несколько иное, потрясенно молчал.[53]
— Пан Марек, мы, настоящая шляхта, помнящая времена истинного величия и возрождения польского народа, должны помочь нынешним полякам осознать их предназначение, о котором мы с паном директором говорили еще до войны — нести цивилизацию на Восток! Именно мы, все мы должны этим заняться…
— Э-хм, — откашлялся Кшипшицюльский, — а с паном полковником вы уже говорили?
— Говорил, — понурился Збигнев, — он меня не понимает. У него сейчас только одна мысль — вернуться домой. Вот вы, пан Марек, тоже, как и я, из запаса. Не кажется ли вам, что эти кадровые офицеры совершенно не хотят не то, что воевать, даже просто за возрождение Отчизны побороться. Как будто и не поляки. Вспомните, сколько они денег получили от нашей Польши в мирное время, как нас заверяли, что разобьют немцев в считанные дни. Помните песню?
Марек кивнул и напел:
Одетые в сталь и броню,
Ведомые Рыдзом-Смиглы,
Мы маршем пойдём на Рейн…
— Вот! Зато когда пришла пора идти на Рейн и маршировать по улицам Берлина, они побежали к Варшаве. Оказывается, они лишь петь умеют, а умирать за Польшу не хотят. Только там, где мы, призванная из запаса шляхта, составляли большинство, Войско Польское сражалось со славой. Как на Вестерплятте и на Бзуре.
— Но… — попытался возразить Марек, но был прерван взмахом руки разошедшегося Жепы.
— Только мы, истинная соль польского народа, потомственная шляхта должны иметь права голоса и управлять государством. Об этом мы не раз разговаривали с паном директором еще до войны, — добавил он свой неотразимый аргумент, — и я нашел подтверждение правильности наших взглядов в журналах потомков. Там совершенно правильно написано, что только небольшая часть народа состоит из интеллигентных, имеющих правильные взгляды на жизнь, самостоятельно мыслящих людей. Остальные — хлопы, быдло уже по своей натуре. Они с удовольствием подчиняются любому начальству и поэтому должны слушать нас… — новые откровения Збигнева прервал вошедший подпоручик Гайос, объявивший, что обед уже готов. Сразу прекратив свою речь, Збигнев буквально побежал в столовую.
Грести… Не спать… Правым… Левым… Еще… Не спать, Елизавета Андреевна, не спать… Нельзя спать. Дашуньке можно, а тебе нельзя! Эти, которые стреляли, они могут… через границу. Сейчас нас потеряли, но могут, и будут, искать. В прибрежных оврагах, спящих… А там пусто. Мы плывем. Гребем. Немного совсем осталось. Боже, как спать хочется… И руки болят. Плечи… Терпи, Лиза, терпи… Нельзя спать. Опусти руку в воду. Она морская, соленая, прогонит сон… А-ув-ва! Как больно! Мазохистка чертова!..
Правым… Левым… От пещеры до реки пятнадцать километров было. А там уже рядом… Сколько прошли? Три часа гребем. Должны были уже дойти. Где же эта река? Неужели пропустила? Нет, не могла. Я же не спала ни минутки! Нельзя спать. Заснешь — выбросит на берег. Или унесет обратно в Турцию. Нет, не спала… Наверное, медленнее идем. Сил нет… Надо… Не спать… Нет, теперь не засну. Руку так жжет! Бинты мокрые, солью прямо на мясо. Не заснешь. Это хорошо. Догребу. Совсем немного осталось… Главное — не уснуть. Нельзя. Никак нельзя…
Дашуньке можно. Спи, девочка моя, спи… Ты у меня молодец, гребла всю дорогу, и не заплакала ни разу. Папа будет тобой гордиться. Вот увидишь… Спи, маленькая… Нет, мама тоже не плачет. Это брызги… С весел летит… Мама не плачет… Водичка в глаза попала… И весло стало такое тяжелое… руки отнимаются… Как тогда, в Тольятти… Ничего… Ты спи, доча, мама справится… Мама обязательно справится… Тут совсем немного… Только глаза закрываются… Нельзя… руку в воду… И вторую… Не спать, Лиза, нельзя спать… Надо грести… Правым… Левым…
Почему море поворачивает? Море не должно поворачивать. Там, наверное, бухта. Очередная бухта. Может пристать? Вылезти на берег, поспать. Здесь уже далеко, не могут же за нами гнаться до самого Батуми. Сейчас выйдем напротив, посмотрим. Наверное, не стоит… Черт, сносит! Отлив, наверное. Грести… Грести… Правым… Левым… Правым… Левым… Еще левым… Заглянуть. Какая странная бухта. А где берег… Дашунька! Это река. Река! Мы дошли!!! Еще километр. Или два. Совсем мало…
Куда? Ближе к берегу, но куда?! Островок? Обойти. Справа, чтобы не было видно с моря. Хотя, здесь уже не рискнут… Дальше? Еще немного. Город виден. Или это деревня? Домики какие-то маленькие… Неважно… Какая разница?.. Там Россия… То есть Грузия, но теперь это то же самое… Поворачиваем. Наискосок. Вон за те камни, там должен быть песчаный берег… Туда… Туда… Левым… Левым… Левым… Двумя…
Берег!.. Всё!.. Ой, как мокро! Черт с ними, со штанами, высохнут! Дашунька! Просыпайся, девочка!.. Мы приплыли! Слышишь, мы приплыли! Сейчас! Надо вытащить байдарку. Я знаю, что больно, доченька… Сейчас мама тебе ручки перебинтует. У нас еще есть сухой бинтик… Черт, последний! Ничего, Дашеньке хватит. Сама потерплю. Сейчас, я тебе ручки обмою, чтобы соль смыть. Потерпи…
Ребята, не поможете разобрать байдарку?.. Спасибо!.. Вот тут надо муфту сдвинуть. И тут. И вот здесь потянуть… Вот так… Не могу сама, сил не хватает… Спасибо… Сейчас… Вот, в упаковку… Нет, это я в рюкзак уберу… Донести поможете? Спасибо! Куда?.. Не знаю… А где здесь деньги меняют?.. У меня евро… И лиры турецкие… Русских рублей совсем мало… Байдарку могу продать. Она мне больше не нужна… Кто я?.. Человек. Лиза… Какой смешной парень… И форма на нем смешная… Старомодная такая… Еще один… Есть документы… Куда? В милицию? Конечно! Наверное, мне туда… Мне надо мужа найти… Нет, много не надо… Моего мужа… Егора… На машине? Как здорово! Только вместе с дочкой!.. Дашунька, ты где? А, да, поехали… Вы, это, везите, а я пока посплю, вот!