Вырвавшийся из легких свист привел майора в ужас. Огромные руки стиснули его и начали давить, как удав давит пойманную мартышку-ревуна. Стольников бился всем телом, сбивая кроссовками графин, стаканы и что-то еще, звонкое, бил амбала головой без остановки, но от этого ничего не менялось. Если бы была свободна хотя бы одна рука, можно было постараться выдавить глаз или, на худой конец, попробовать оторвать ухо. Ни в глаз, ни в ухо пластин не вставишь, но амбал, видимо, хорошо знал, что делал. Урок с лопатой пошел впрок, и теперь, обхватив Стольникова как дерево, он выдавливал из майора последние молекулы воздуха.
Все, что удалось сделать Саше напоследок, это изловчиться и из последних сил всадить кроссовку в чужое колено. Та удачно врезалась в коленный сустав здоровяка, и тот, качнувшись, поплыл. Добавив корпусом, Стольников заставил его окончательно распрощаться с точкой опоры.
Они так и упали – вместе. Но от этого стало еще хуже. Кинетическая энергия падающих тел тем выше, чем тяжелее падающие тела. Когда на Сашу рухнуло сто килограммов живого веса, он задохнулся и едва не потерял сознание. И вдруг все стало еще хуже: теперь в бок майора давила чужая рука, а сверху давил непомерный вес.
И вдруг стало легко, и в легкие прорвался свежий воздух…
Разлепив безвольные веки, Стольников посмотрел прямо перед собой.
Чья-то расплывающаяся рожа висела над ним, и длинные волосы цвета спелой ржи щекотали его лицо.
Несколько раз моргнув, Стольников заставил себя поймать фокус.
На нем сидел Пепелищев, он-то и пытался сделать дыхание рот в рот своему спасителю.
Впервые за последние несколько минут Стольников едва не сошел с ума от ужаса. Яростно перебирая руками, он стал рваться из-под фрика.
«Стой, ты еще не живой!» – кричал ему Пепелищев, а майор, теряя силы, сбрасывал с себя груз, кажущийся ему непомерно тяжелее предыдущего.
– Признавайся – успел дохнуть хоть раз?! – зарычал он, вскакивая на ноги.
Не дождавшись ответа, он влепил Пепелищеву затрещину, после которой тот упал на пол как кукла. Затем ринулся к двери. Выбил ногой и вошел в темную комнату. Нащупал на стене выключатель. Свет вспыхнул, и Саша увидел на полу человека. Мужчина лет тридцати сидел, подобрав под себя ноги и обхватив голову руками.
– Кто такой?
– Я… не убивайте.
– Вопрос слышал?
– Я начальник хозчасти НИИ…
– Пошли, – Стольников схватил майора за шиворот и поставил на ноги. – Хозчасть… Веди к кабинету Ждана!
– Нам придется идти через два поста охраны!
– Это мое любимое занятие!
– Подтверждаю, – встрял Пепелищев.
– Заткнись! – бросил в его сторону Стольников. – Веди быстрее и отдавай приказ опустить оружие всем, кого встретим!
Выведя майора из комнаты, Стольников наклонился и поднял пистолет.
– Ствол у тебя под ребрами, – интимно сообщил начальнику хозяйственной части. – Ты понимаешь, насколько это опасно для жизни?
– Да-да, – заверил тот. – Можете на меня положиться.
Пепелищев хохотнул.
– Когда первый пост? – спросил Стольников.
– В конце коридора блока «А». Рядом с камерой.
– Какой такой камерой?
– Одиночной.
– Зачем ты о ней упомянул?
– Там охрана у двери!
– А кто в камере?
– Дочь генерала Зубова и один неизвестный…
– Дочь… генерала Зубова? – Стольников почувствовал, что ему не хватает воздуха. – Как она там оказалась, в камере?
– Был приказ полковника Ждана!
– Ждана?.. – Саша покусал губу. – Ну конечно… Кого же еще… Убить отца, а дочь – на нары… Это в его стиле.
– О чем вы?
– Ты тоже заткнись! Веди к камере!
Через пять минут они вышли в узкий короткий коридор, где вместо прохода дальше был тупик. Тупиком была крепкая металлическая дверь. Рядом стоял стол, за которым сидел «грузин» в камуфлированной форме. Второй боец Ждана сидел на столе со стаканом апельсинового сока в руке. Рядом стояла коробка.
Ни слова не говоря, Стольников поднял пистолет и дважды нажал на спуск.
Первая пуля раздробила сержанту висок и отбросила к стене. Вторая разнесла в брызги стакан в руке его приятеля и пробила любителю сока шею. Кровь мгновенно залила стены и дверь камеры.
– Открывай!
– Я сейчас… – шептал губами цвета сырых котлет хозяйственник, трясущимися руками пытаясь вставить пластиковую ключ-карточку в электронный замок. – Я сейчас…
Когда дверь была открыта, Стольников рванул ее на себя и вошел.
На нарах у стены сидела с залепленным скотчем ртом Ирина.
Сев рядом, Стольников убрал скотч, посмотрел в ее глаза и неожиданно для всех наклонился и стал искать ртом ее губы…
– Потрясающе, – тихо и хрипло констатировал в дверях Пепелищев. – Я плачу…
– Зачем ты это сделал? – едва слышно спросила девушка.
– Зачем убрал скотч?
– Зачем поцеловал. Ты ведь женоненавистник.
– Не знаю. Просто захотелось.
Ирина мгновение молчала, а потом, переходя на шепот, обещавший скорые рыдания, заговорила:
– Это в тебе гуляет средневековое мужское эго, Стольников. Три дня на разграбление захваченного города…
– Во мне бродит что-то другое, дать название чему я пока не умею.
Убрав упавшие на лицо девушки пряди, он осторожно взял ее ладони в руки.
– Вы меня простите, конечно, – нервно затоптался в дверях Пепелищев, – я сам не чужд душевного контакта, но даже при таких шелковых обстоятельствах в первую очередь я подумал бы о стремительном бегстве.
– Прости меня, прости… – бормотала Ирина. – Я здесь такого натерпелась… Я несу чушь и выгляжу полной дурой…
– Нам пора убираться отсюда, Перепелищев прав.
– Я не Перепелищев! Я Пепелищев!
– Кто бы вы ни были, я люблю вас! – вскричала Ирина и, вскочив, поцеловала фрика в губы.
– А вот это лишнее, – заметил Стольников.
– Ты ревнуешь?
– Не думаю, – и он обернулся в сторону сидевшего на нарах человека.
– А вы… – замолчав, Саша округлившимися глазами стал рассматривать лицо неизвестного. – Пресвятая Богородица…
– Привет, Саша.
Лоскутов поднялся с нар и смущенно улыбнулся.
– Лоскут… Лоскут!.. Ты что здесь делаешь?! – Стольников ринулся к нему и едва не задавил в объятиях.
– Я приехал на встречу по твоему объявлению, командир.
– Нам нужно валить отсюда к чертовой бабушке, господа настоящие мужчины! – напомнил Пепелищев.
Они вышли из камеры и быстро пошли в обратном направлении. Впереди всех семенил майор-комендант и, когда возникала необходимость, разворачивался и коротко докладывал о маршруте.
Боец между тем рассказал обо всем, что с ним случилось.
– Зачем же он тебя вызвал? – пробормотал Стольников, имея в виду Ждана. – Зачем?
– Понятия не имею.
– Он точно так мог вызвать и Пловцова с Крикуновым. И они прибыли, думая, что это я протрубил сбор!
– Пловцов и Крик? – Лоскутов удивленно вскинул брови.
– Они оба в Другой Чечне. Только есть основания полагать, что Крик погиб.
– Вот как… – Лоскутов задумался. – Интересно, что Ждан задумал. Мне тут Ирина рассказала о событиях последних лет. По всему выходит, что наш лейтенант рулит в Другой Чечне не хуже князя киевского… Но зачем ему понадобились Пловцов и Крик?
– Они ищут Источник. – Чтобы Лоскутов окончательно разобрался в ситуации, Саша коротко рассказал ему о находках и записях штурмана. – А не хотел ли он Крика заменить тобой?
– Почему же не заменил?
– Потому что в Другой Чечне были мы. Встреча могла произойти, и тогда секрет перестал бы быть секретом.
Стольников ошибался. Ждан хотел убрать Лоскутова как ненужного свидетеля. Но развязавшаяся в Другой Чечне война отвлекла полковника от ликвидации. Ведь убит Лоскутов должен быть именно в Другой Чечне, а для этого нужно было бойца туда переместить…
– За этой дверью последний пост охраны, – сообщил комендант, указывая на массивные створки в тупике. – Двойные решетки и – дверь в НИИ.
– Дверь с замком?
– Конечно, – подтвердил комендант. – Вот ключ, – и он решительно протянул пластиковую карточку.
– Пепелищев, возьмешь Ирину и укроетесь в одной из комнат. Не появляться. Не кричать. Не визжать. Не рваться наверх. Все ясно? Просто закрыться и сидеть молча. Я вас отыщу, когда все закончится.
– Я пойду с тобой! – вскричала девушка. – Рядом с тобой самое безопасное место в этой крысиной норе!
– Нет, ты останешься с Пепелищевым!
– Это разумно, Ирочка, – подтвердил фрик. – Не наше это дело…
Саша подошел и провел рукой по щеке Ирины.
– Так надо. Подчинись, прошу тебя.
– Я подчиняюсь, – она вдруг поняла, что не сможет не подчиниться. – Пошли, красавчик.
И, взяв фрика за руку, она повела его в глубь лабиринта.
Глава 10
Пройдясь по комнате, Ждан в раздумье стряхнул пепел на пушистый ковер. Больше всего на свете он любил сигары из Гаваны и иранские ковры ручной работы. Желательно, чтобы сигары при этом были только что привезенными, а коврам не менее двухсот лет. Возраст, считал Ждан, убивает одни вещи и молодит другие. То же самое, полагал он, происходит и с людьми. Для некоторых тридцать пять – предел возможностей. Груз прожитых лет тянет назад, начинается подсчет ошибок и пройденных дорог, словом, с тридцати пяти мужчина начинает задумываться над тем, как ему более удачно прожить оставшуюся часть жизни. Другие же никаких расчетов не делают, просто живут. В свои тридцать пять Ждан вынужден был признаться, что относится к первой половине. Именно по этой причине он ненавидел представителей второй группы и для пущей убедительности преимущества первых над вторыми подсознательно пользовался вещами, ценность которых зависела именно от возраста. Так легче убеждать себя в глупой мнительности и верить в то, что твой век только начинается.
Вот, к примеру, сигара. Она хороша, но что с нею случается… Она превращается в пепел. Стольников живет именно такой жизнью. Он пышет энергией, он палит жизнь, как сигару. Что-то теперь будет с ним?