Очки с носа профессора слетели на столешницу… Урманов заменил их на очки для чтения. Доселе серое лицо профессора сначала посветлело и, наконец, порозовело. Изучив вещицу с пристрастием, с какой менялы у обменных пунктов изучают стодолларовую купюру, он осторожно, словно боясь, что золото может разбиться, положил предмет на стол. Облизнул губы и снял очки.
– Как это к вам попало?
Ждан поморщился, но в этот раз бесцеремонность не проявил.
– Понимаете, если вам рассказать, как к нам попадают некоторые вещи и люди… Вряд ли эти нюансы вам, археологу и историку, покажутся увлекательными. Все, что мне сейчас хочется знать, это биографию этой маленькой золотой пластинки, имеющей овальную форму, ее ценность и возраст. Если вы не в состоянии ответить на эти вопросы, то скажите об этом, и мы закончим разговор.
– Я скажу, – просто бросил археолог. Увидев, как Ждан с разочарованием на лице протягивает к куску материи руку, профессор накрыл пластинку ладонью и прижал к столу. – Я вам скажу, что это такое. Это пайцза. Пайцза служила неким пропуском или паспортом, как вам угодно, в монгольском войске и на всей территории, им занятой. Имевший такую пайцзу пользовался помощью властей. Например, получал от них продовольствие, фураж для лошадей, телеги, самих лошадей. Пайцзы были различных степеней. Этим они имеют схожесть с вашими удостоверениями. А различаются тем, что в ваших корочках пишут должность, а монголы эти должности обозначали рисунками зверей.
Ждан, забыв о досаде, вскинул голову.
– Получается, она могла принадлежать Чингисхану или Мамаю?
– Нет, не могла… – задумчиво возразил профессор. Осторожно поворачивая пайцзу, он словно насквозь просматривал ее своим рентгеновским взглядом. – Джиганхирам, покорителям Вселенной, пайцза не нужна. Она им без надобности. Но она могла принадлежать кому-то из их приближенных. – Он снова положил пластинку на стол. – Тем, кого он отправлял в дальние страны своими представителями. Я подтверждаю подлинность раритета, в этом нет никаких сомнений. Тринадцатый век.
– Не смело ли? – усомнился Ждан, чувствуя влагу на спине. – Без экспертизы?
– Вы пришли ко мне как к специалисту, задали вопросы, а когда я на них ответил, усомнились в моих знаниях, – Урманов равнодушно поднял брови, однако глаза его блестели, и взгляд не отрывался от раритета. – Поищите другого. Такого, кто сможет отличить тюркское захоронение от скифского, даже не вскрывая его, кто распознает истинный клинок акинака из тысяч предложенных вариантов! Сядьте за этот компьютер!
Приказ прозвучал так воинственно, что Ждан на секунду опешил.
– Зачем?
– А я вам говорю – сядьте!
Пока профессор в запале, нужно этим пользоваться, думалось Ждану. Сейчас ученый муж подскажет что-то, и все выяснится. Интернет бесконечен, как Вселенная, и, кто знает, быть может, спецы из местного ФСБ не в той галактике искали. Он сел.
– И что сейчас? – голосом смиренного студента спросил Ждан.
Профессор злорадно сверкнул спаренной молнией выгнутых линз и прогрохотал:
– А сейчас зайдите в Интернет и поставьте вопрос ребром: кто лучше профессора Урманова разбирается в истории Руси времен татаро-монгольского ига!
Ждан подтянул кусок материи к себе, завернул в нее пластинку и вынул из кармана еще один сверток.
– Еще одна консультация, и мы поблагодарим вас за помощь. Что это?
И Урманов снова занялся разматыванием тряпочки. На этот раз к увиденному предмету он отнесся более спокойно, однако по всему было видно, что это спокойствие лишь предтеча азарта, охватившего его.
– То, что это монета, объяснять не нужно, да? – спросил он, осторожно разворачивая предмет перед своими глазами. Ответа он не получил, однако его он и не ждал. – Это римская монета. Первый-второй век нашей эры. Мелочь. Такими рассчитывались на рынках. Ручаюсь, что настоящая. Откуда у вас эти предметы?
Вместо ответа Ждан вынул третий сверток.
– То, что это перстень, объяснять нам тоже не нужно. Но, если вы обозначите время, когда он был изготовлен, мы будем вам весьма признательны.
Урманов принял в руку огромное золотое кольцо, словно щепотку праха дорогого человека. Медленно покрутил его перед собой, вынул из стола лупу и стал всматриваться в бирюзовый прямоугольный, выщербленный по граням камень.
– То же время. Бесценная вещь. Я прошу… Сорок лет, отданных мною истории, взывают к вашему милосердию. Как к вам попали эти предметы? Вы носите их в карманах, как ключи от квартиры, а между тем им нет цены!
– Скажите, вам что-нибудь известно о чудесной стране, в центре которой бьет Источник, превращающий обычную человеческую жизнь в вечную? – Ждан впился взглядом в лицо ученого.
– М-ммм… Вы имеете в виду обращение пресвитера к императору Мануилу? Вы о письме речь ведете? Было такое письмо. Но нет свидетельств, что Мануил это письмо прочел, и нет свидетельств, что такая страна есть. Почему вы спросили?
– Спасибо за помощь, – поместив сверток туда, откуда он появился, Ждан одернул пиджак и встал. – Профессор, я вынужден настоять на том, что наш разговор должен остаться в этих стенах. Ректор, конечно, спросит. Скажите ему, что мы интересовались шедеврами гончарного искусства Испании пятнадцатого века.
– Ваша уверенность в том, что вы – гений, а все остальные – дебилы, не имеет под собой никаких оснований. Старцев тоже доктор исторических наук, член-корреспондент Академии наук. И если вы думаете, что он не в курсе того, что гончарное искусство Испании в тот период находилось в том же состоянии, в каком сейчас находится футбол в России, то я вынужден вас разочаровать.
– Я для примера сказал, – пояснил Ждан.
– А я для примера ответил, – настоял Урманов.
– Мне все равно, что вы придумаете, – не выдержал Ждан. – Просто еще раз вам напоминаю, что наш разговор должен остаться между нами. На данный момент это является информацией под грифом секретности.
– Я вас не заставлял ею со мной делиться, – понимая, что жажда удовлетворения любопытства перевешивает, профессор решил пойти на попятную. Есть шанс, что кто-то из этих двоих смилостивится и скажет главное. – Ладно, я скажу Юлию Нестеровичу, что вы показали мне фальшивую пайцзу.
– Хорошо, скажите, что фальшивую! – рассердился Ждан и стал отворять дверь.
– Не корысти ради, а науки для, – взмолился археолог. – Вы нашли… страну? Ту, о которой писал пресвитер?
– Нет.
– А где взяли пайцзу?
– У фальшивопайцзовщика, – с улыбкой объяснил Ждан и закрыл за собой дверь.
Старцев не вызвал Урманова к себе сразу только потому, что занят был проводами странного гостя. Но сделал это сразу же, едва за спиной Ждана закрылась дверь вуза.
– Что ему было нужно, Герман Алексеевич? – в голосе ректора до сих пор чувствовалось потрясение от незаслуженного оскорбления.
Урманов рассмеялся и оперся на спинку стула. Со стороны могло показаться, окажись в этот момент в кабинете Старцева свидетели, что двое товарищей беседуют о мелочах.
– Представляете, Юлий Нестерович, – не скрывая сарказма, проговорил профессор, – он расспрашивал меня о задержанном в «Домодедове» грузе. Саблю с лакированной деревянной рукоятью они посчитали за оружие Хмельницкого. Представляю, как им хотелось бы, чтобы это было так. Вы поняли, да? – лакированной!
Ждан получил доказательства. И теперь ему стало ясно, что задолго до солдат и офицеров роты Черданского полка армии Ермолова, исчезнувших сто девяносто лет назад и появившихся в Другой Чечне, в этой стране побывали многие. И это та страна, где бьет Источник, дарующий вечную молодость…
Глава 11
Ирине не было грустно, когда она находилась в камере с Лоскутовым. Эта беседа позволяла ей представлять, что Лоскутов – неотъемлемая часть Стольникова. Это означало, что она сидит и разговаривает с Сашей… Это вносило в ее сердце тепло и волнение. Как туристы, оказываясь в Колизее, прикасаются к его камням, веря в то, что прикасаются к Титу или Тиберию, дышат воздухом, веря в то, что им здесь дышал и Цезарь, так и она старалась внять каждому слову Лоскутова, уверенная в том, что соприкасается с миром Стольникова.
Лоскутов приоткрывал для нее створки души человека, которого ранее она считала хамом и в которого была влюблена теперь. Но насколько сильным было это чувство – она толком не могла разобраться…
– Деньги для него – ничто, – заверял, скрашивая тоску их одиночества, Лоскутов. Он придумывал все, что хотела услышать Ирина. Уже сообразив, что речь идет об отношениях более близких, чем просто дружба, он подливал и подливал масла в огонь. Ну а чем ему было заняться в этом подвале?
Вот и теперь, оставшись с Пепелищевым, она верила, что снова общается с частью Саши.
– Наверное, он опять дрался? – спросила она фрика.
Вытянула из пачки последнюю сигарету и вопросительно посмотрела на собеседника.
– Как мужлан, – вздохнув, подтвердил Пепелищев. – Грубое животное. Но что-то есть в нем от неженки, поверьте. Он искусно это маскирует…
Дверь в каземат, выбранный ими для убежища, неожиданно распахнулась. В помещение с фонарем в руках вошел Ждан. За его спиной толпилось несколько человек, тоже в форме. Лицо полковника было сурово и лоснилось от пота, в движениях угадывалось плохое настроение. В Пепелищеве проснулся юморист.
– Господи, – вскричал он, – и вас арестовали?!
– Хватит придуриваться, машинист, – недовольно поморщился Ждан.
– Главного дурака я вижу перед собой, – стиснув зубы, процедила Ирина. – Ждан, вы не представляете, что вас ждет впереди.
– Оставьте свои шуточки для других дураков.
– Для других дураков у меня другие шуточки. Вас ищет Стольников. И он, поверьте, вас найдет.
Ждан многообещающе посмотрел на нее и скрипнул зубами. Больше всего на свете ему сейчас захотелось взять топор и изрубить пленников на куски. Он с самого начала думал, что не нужно ни с кем играть в интеллектуальные игры, но всякий раз надежда уничтожить разведгруппу брала верх, и он откладывал ликвидацию на потом.