Посмотрев новости, он пошел в спальню и немедленно заснул — такая у него привычка. С Эрикссоном знаком не был. Как-то обменялся парой слов, и никакого желания еще раз заговаривать с Эрикссоном не имел. У него сложилось впечатление, что убитый — человек ненадежный. Чересчур уж приторный. Внезапная гибель Эрикссона никаких чувств в нем не вызвала. Он и не такое повидал.
— Что именно? — спросила Хольт.
Он повидал на своем веку многих настоящих мужчин, людей куда как получше Эрикссона, сам был ранен в битве при Салла, когда в двадцать лет сражался в одном строю с братьями финнами против русских большевиков.
— Рана была неопасной, — скромно заметил майор, — уже через неделю я был на ногах. Не всем так повезло. Это довольно необычное чувство, когда тебя подстрелили, — сказал он, почему-то глядя на Ярнебринга.
— Могу себе представить, — поддакнул Ярнебринг.
— Пуля угодила в левую сторону груди и задела ребро. Кровотечение было — дай бог, а кровь хорошо видна на снегу, особенно когда она твоя собственная.
Ярнебринг промолчал. Его по какой-то причине заинтересовал старинный черный телефон с наборным диском на письменном столе майора.
— Меня нашли не сразу, — продолжал майор. — Никогда в жизни я не чувствовал такого одиночества… И после этого я стал другим человеком. Не лучше, не хуже — другим.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Ярнебринг.
— Вижу, что понимаете. Я это чувствую.
По этой причине, а также и по ряду других, сходных с этой, майор не собирался лишать себя сна, потому что некий Эрикссон имел скверных знакомых и даже умереть не сумел прилично, не тревожа других людей. А что еще ожидать от таких, как он?
— От каких «таких»? — спросила Хольт.
— Переодетый пролетарий, пытающийся разыгрывать аристократа. Меня не обманешь.
— Как вы это узнали?
— По запаху. Он был подонок, — хмыкнул майор.
— Ну и ну… Обаятельный дедушка, — хихикнула Хольт, когда они сели в машину. — Что скажешь? Интересно, сколько раз он рассказывал эту свою геройскую историю на их собраниях?
Наверное, часто, хотя речь не об этом, подумал Ярнебринг, но не сказал: вряд ли Хольт поймет.
— Не думаю, что это он прикончил Эрикссона, хотя мог бы запросто, — вместо этого произнес он. — Не получается. У Эрикссона уже кто-то был, когда старик побузил в городе и пришел домой.
— Мне кажется, он что-то знает.
— А может, он тебе просто не нравится, — сказал Ярнебринг, у которого опыта было куда больше, чем у Хольт.
— Я почти уверена, что он что-то скрывает, — настаивала Хольт.
— Может быть. Но если и так, помогать он нам не будет.
— Мерзкий тип, — заключила Хольт.
Что ты можешь об этом знать, ты же никогда не была в армии!..
— Где ты проходила военную службу, Хольт? — спросил Ярнебринг и улыбнулся по-волчьи.
В этот серый, тоскливый день в начале декабря Бекстрёму так и не представилась возможность кого-либо припугнуть, хоть он и обещал. Когда они с Альмом появились в роскошном, со вкусом отделанном офисе Тишлера на Нюбруплане, дежурный в приемной сообщил, что с директором фирмы по управлению фондами встретиться сейчас невозможно. Бекстрём был не из тех, кто при слове «нет» поворачивается и уходит, он настоял на беседе с личным секретарем Тишлера. Безупречно элегантная дама лет пятидесяти, прекрасно вписывающаяся в изысканную обстановку, сказала, что очень сожалеет, но директор в настоящее время в Нью-Йорке на переговорах и вернется в пятницу утром.
— Он очень хотел бы поговорить с господами, — сказала она. — Так что я бы предложила позвонить в пятницу примерно во время ланча, и я попытаюсь организовать встречу как можно быстрее.
Чертова задавака, подумал Бекстрём. Кого она из себя корчит?
В Доме радио и телевидения на Уксеншернсгатан, где они рассчитывали застать Веландера, их тоже постигла неудача. Их удостоверения не произвели на дежурного никакого впечатления, и только после долгих переговоров их наконец соединили с еще одним секретарем, на этот раз, правда, всего лишь по телефону. Стен Веландер сидит на важном совещании, беспокоить его нельзя. Если вы хотите с ним встретиться, позвоните по телефону и договоритесь. После чего она спокойно положила трубку.
Коммунистическая шлюха, определил Бекстрём. Кого она из себя корчит?
В машине по дороге в управление этот болван Альм начал что-то бормотать о том, как им надо было бы поступить по-умному.
— Я же тебе говорил, Эверт, надо сначала позвонить, — ныл он.
Чертов идиот! А этот-то кого из себя корчит?
Он выскочил из машины — пусть Альм отгонит ее в гараж, а сам схватил такси и поехал домой. В каком поганом обществе мы живем и какие кругом поганцы! — подумал он, откидываясь на сиденье.
Вернувшись в уютную квартиру своей будущей жены на Кунгсхольмене, Ярнебринг тут же позвонил своему приятелю, обер-интенданту полиции Ларсу Мартину Юханссону.
Юханссон взял трубку после первого же звонка и очень обрадовался, услышав голос Ярнебринга.
— Замечательно, что ты позвонил, Бу! Я тебе звонил несколько раз, но ты все время на работе!
— Да, — сказал Ярнебринг, — так вот уж…
— Что, если нам встретиться в пятницу и пойти поесть? — прервал его Юханссон. — В мое любимое местечко, в семь часов. Годится?
— Годится, — согласился Ярнебринг. — Я и сам…
— Вот и отлично. Значит, договорились. У меня есть что тебе рассказать.
Интересно, подумал Ярнебринг. Что он собирается мне рассказать? Вряд ли он слышал, что я собираюсь жениться…
11
Хольт пришла на работу рано — еще семи не было. Нике ночевал у отца, и тот обещал отвести его в садик. Она проснулась в обычное время, приняла душ, позавтракала, просмотрела утреннюю газету, но даже и после всего этого у нее оставалось время, так что она решила поехать на работу и в ожидании Ярнебринга за неимением лучшего заняться загадочными книгами с посвящениями.
Через полчаса она нашла адреса четверых из тех, кому были надписаны книги, но от этого легче не стало, наоборот, туман только сгустился. Одна из книг была посвящена даме — женщине 1935 года рождения. Она умерла два года назад, муж по-прежнему живет в их общей квартире на Страндвеген. В1974 году известный шведский писатель, член Шведской академии, надписал и подарил ей свою новую книгу. Писатель жив и здоров, хотя он намного старше своей музы, и совершенно очевидно, что в то время у них был роман.
Ай-ай-ай, улыбнулась Хольт и погрузилась в свои списки.
Еще три адресата жили в одном и том же районе. Восьмидесятилетний директор банка получил экземпляр книги о крахе Кройгера[22] с автографом автора — другого известного финансиста. Менеджер с Юргордсвеген получил книгу о шведских дешевых песенниках — автор, некий историк, благодарил его за вклад в изыскания. И, наконец, известный издатель, тоже живущий на острове Юргорден, получил в подарок сборник стихов поэта, имени которого Хольт в жизни не слышала. Поэт намекал, что он не прочь сменить издателя.
Женщина и трое мужчин, все достойные люди, все живут в престижном районе, к тому же почти соседи: Страндвеген, Нарвавеген, Юргорден.
Настоящий детектив, подумала Хольт — и в эту секунду появился Ярнебринг. Его огромное тело просто вибрировало от желания работать — такое бывает, когда начинаешь утро с секса на полную катушку с любимой женщиной, после чего получаешь обильный и вкусный завтрак.
— Доброе утро, инспектор, — приветствовал ее Ярнебринг. — Кого-нибудь уже задержали?
— Пока нет, — весело сказала Хольт и быстро подсунула свои бумаги под стопу старых распечаток.
С утра они вновь поговорили с сослуживцами Эрикссона. Теперь у людей развязался язык, и их высказывания во многом совпадали с характеристикой вахтера, хотя они выражались менее колоритно. Эрикссона трудно было назвать хорошим человеком. Он был достаточно противен, чтобы его избегать, но все же не настолько, чтобы пришить на месте.
— Крайне неприятный субъект, — подвела итог одна из сотрудниц. — Все время что-то разнюхивал. Да он, собственно, ничем другим и не занимался.
Но общей картины новые показания не изменили: никто с Эрикссоном не общался, никто не знал о его личной жизни, ни у кого не было ни мотива, ни возможности убить Эрикссона в его собственной квартире.
Как это может быть? — думала Хольт по дороге на Кунгсхольмен. Человек же не остров…
Вернувшись после ланча, они обнаружили, что непревзойденная Гунсан решила все загадки с надписанными книгами, даже не подозревая, что она их решает. На столе Ярнебринга лежала распечатка, где Гунсан с помощью полицейских телефонов и компьютеров собрала из кусочков биографию Эрикссона. Ярнебринг стал читать, а Хольт — в который уже раз — принялась разбирать свои бесчисленные бумаги.
— Теперь ясно! — внезапно воскликнул Ярнебринг. — Он их просто спер.
— Кто спер? И что? — уставилась на него Хольт.
— Эрикссон. Посмотри. — Он протянул ей листок.
Среди всего прочего там было написано, что Эрикссон с 1964 по 1975 год подрабатывал почтальоном в двух почтовых конторах в центре Стокгольма, обслуживающих районы Юргорден и Эстермальм. В 31 год он окончил Стокгольмский университет по специальности социология, криминология и педагогика, уволился с почты и начал службу в Центральном статистическом управлении.
— Но почему он воровал книги? — Хольт вопросительно уставилась на Ярнебринга.
— А может, и не только книги, — ухмыльнулся Ярнебринг. — Нам-то теперь на это наплевать, преступление за давностью ненаказуемо, к тому же подозреваемый мертв.
— Но книги! — настаивала Хольт.
— Читать любил, — улыбнулся Ярнебринг.
Хольт покачала головой и задумалась.
— Мне кажется, он шпионил. Я почти уверена, на Эрикссона это очень похоже.
На вечерней оперативке выяснилось, что ничего похожего на прорыв в следствии пока не намечается.