Допустим, мы правы, Эрикссона убила она, рассуждала Хольт. И что мы теперь делаем? Мы собираемся стереть ее в порошок, искалечить ей жизнь — и все из-за Эрикссона? Что десять лет назад сказал про него вахтер в Центральном статистическом управлении? Не человек, а гнида, дерьмо, причем выдающееся. Теперь она увидела Хелену Штейн… Определение вахтера к ней никак не подходило.
Вареная картошка — вовсе не так плохо, решил Юханссон. Особенно если она молодая, вроде той, что лежит перед ним на тарелке. Французская молодая картошка, конечно, не идет ни в какое сравнение со шведской… Но съедобно, ничего не скажешь, вполне съедобно. В конце концов, чего можно ожидать от французов, они ни бельмеса не смыслят в картошке!
— Я хотела тебя кое о чем спросить, — сказала Пиа, поглядывая на него живыми черными глазами.
— Слушаю.
Наконец-то ты проснулась, подумал он.
— Есть ли у вас сотрудник по фамилии Вальтин?
— Вальтин? Ты имеешь в виду Клеса Вальтина? Того франтоватого малого с напомаженными волосами, от которого за версту несет одеколоном?
Маленький подонок, подумал он.
— Он ведь интендант полиции?
— Обер-интендант, — поправил Юханссон. — Нет, он уже больше не работает. Давным-давно уволился. А почему ты им интересуешься?
— Да так, — покачала головой Пиа. — Я несколько раз с ним сталкивалась, но это было очень давно, еще до того, как мы с тобой познакомились.
Так что ты зря насторожился, подумала она.
— Он уволился лет сто назад, думаю, в восемьдесят седьмом или восемьдесят восьмом, вскоре после убийства Пальме.
Интересно, что у нее на уме? — подумал он.
— Но он все еще работает в полиции?
— Никак нет, — удивился Юханссон ее настойчивости. — Он умер.
— Умер? — Вид у нее был ошарашенный. — Как это случилось?
— Довольно странная история, я деталей не знаю, это произошло через несколько лет после его ухода. Так, слышал от кого-то… В девяносто втором или девяносто третьем, в общем, в начале девяностых. Вроде бы был в отпуске в Испании и утонул. А ты хорошо его знала?
Странная штука — ревность к прошлому, подумал он. Хотя вряд ли они были близки: она даже не знает, что его нет в живых.
— Раз уж ты спрашиваешь… Я встречалась с ним раз пять-шесть. Первый раз в ресторане — я была там с подругой. Потом он позвонил и пригласил поужинать… Тогда, помню, я чмокнула его в подъезде: все-таки он отвез меня на такси. Помню, он был вежлив и предупредителен — настоящий ухажер. Средний швед так себя не ведет. Что еще… Ну, пару раз мы встретились, последний раз — у него дома. После этого я с ним не виделась, хотя он долго звонил, пока наконец не отлип.
— Почему ты решила с ним расстаться?
Что-то тут не склеивается, подумал он, хотя что именно, понять не мог.
— Я разобралась, что он за человек, — пожала она плечами, — и сказала ему, что не хочу с ним больше видеться. Вот и все.
— А что в нем тебе не понравилось? — спросил Юханссон.
Если не считать, что он выглядел и вел себя так, словно ему в задницу вставили еловый сук.
— Наплюй, — сказала жена. — Просто я поняла, что он не мой тип. Что здесь странного?
— Ничего, — согласился Юханссон.
Со мной тоже такое бывало, вспомнил он.
— Со мной тоже такое бывало, — сказал он вслух и улыбнулся.
— Значит, говорили, что он утонул. А вы уверены, что это правда? — с любопытством спросила Пиа.
— О боже! — Юханссон вдруг разозлился. — Или ты объяснишь, в чем дело, или давай сменим тему. Я ведь уже сказал: я слышал, что коллега Вальтин утонул, когда отдыхал в Испании, причем слышал краем уха… Я с ним и пересекался-то редко. Этого достаточно?
— А ты не думаешь, что его могли убить?
— Убить? — удивился Юханссон. — С какого перепугу его должны были убить?
— Ну-у, как тебе сказать… — Жену его тон не смутил. — Если учесть его бывшую работу и все такое прочее…
Это всё, наверное, старые детективы, которые она читает, подумал Юханссон, не собираясь делиться с ней своими мыслями.
— Я перебираю все возможные мотивы, — вместо этого, ухмыльнувшись, сказал он, — и не могу найти ничего разумного. Разве что он не заплатил своему портному вовремя, но это вряд ли имеет отношение к его бывшей работе.
— Я тебя поняла, — сказала Пиа и тоже улыбнулась.
— И что скажешь?
— Что самое время сменить тему.
Она не просто красива, с ней и разговаривать интересно. Она еще и не глупа, в который раз решил Юханссон. Не успев прийти на работу, он позвонил Викландеру и попросил оказать ему еще одну маленькую услугу: когда Викландер будет говорить с Перссоном и с другими, с кем должен сегодня встретиться, заодно узнать, что произошло с бывшим обер-интендантом полиции Клесом Вальтином.
— Вальтин? — Викландер явно удивился. — Это тот хлыщ, который утонул на Майорке?
— Именно он. Он уволился через пару лет после убийства Пальме, а потом вроде бы утонул в Испании.
— Обязательно спрошу, — пообещал Викландер. — Шеф считает, что он имеет отношение к нашему делу?
— Ни под каким видом! — с чувством ответил Юханссон. — С какого боку?
Я интересуюсь им по чисто личным причинам, а по каким — не твое дело, подумал он.
— Будет сделано.
Интересно, что задумал шеф, мысленно поинтересовался Викландер.
32
В восемь часов утра Хольт позвонила своему шефу Ларсу Мартину Юханссону, чтобы получить разрешение продолжать разработку Хелены Штейн обычным путем, ставшим для нее вполне привычным за десять лет работы в следственном отделе: наружное наблюдение, прослушивание телефонов — традиционный балет, в результате которого, как правило, что-нибудь да вылезет на поверхность. Сидеть и щелкать по клавиатуре или с головой зарыться в папки с документами могут и другие — Лиза Маттеи, к примеру. Она это любит, и к тому же умеет лучше, чем кто-либо другой.
Не в пример вчерашнему дню Юханссон взял трубку только после третьего сигнала и был, если это только возможно, еще более лаконичным, чем в первый раз.
— Доброе утро, Хольт, — проворчал он. — Чем могу служить?
— Мне бы хотелось начать наружное наблюдение за Хеленой Штейн, — сказала она.
Только бы он не подумал, что я выслуживаюсь, подумала она. Звонки по утрам в выходные — не чересчур ли?
— Забудь, — вежливо буркнул Юханссон. — Пока не докажешь ее присутствие в квартире Эрикссона и не приведешь мне как минимум три веские причины для размышления.
Без церемоний, подумала Хольт.
— И телефон ее тоже забудь, — отрубил он.
Несмотря на полное неумение вести светский разговор, Юханссон, очевидно, обладал даром чтения мыслей.
— Спасибо, шеф. От всей души надеюсь, что не причинила вас особого беспокойства в воскресное утро, — подчеркнуто светским тоном произнесла Хольт.
Куда деваться от тебя и таких, как ты, с горечью подумала она.
— И никуда ты от меня не денешься. Если хочешь хороший совет, запомни: на меня и таких, как я, эти штуки не действуют. — Он повесил трубку.
Ничего себе, подумала Хольт. Он и в самом деле ясновидец. Мне ясно одно: надо торопиться.
Мартинес тоже увязла в бюрократическом болоте. Ни одного из дежурных экспертов из криминалистического отдела СЭПО на месте не было: все уехали по какому-то в высшей степени важному делу такой неописуемой секретности, что никто даже не пожелал сообщить, когда можно ждать их возвращения в здание управления на Польхемсгатан.
Дежурного криминалиста в Стокгольмском отделении полиции поймать тоже не удалось: в отделе просто никого не было, во всяком случае, трубку никто не поднял, а значит, никакой информации насчет того, когда и с кем можно будет поговорить, получить не удалось.
Под конец она позвонила в отдел полиции Центрального района.
— Меня не спрашивай, — раздраженно отозвался комиссар. — Один черт знает, где они, как всегда, шляются.
— Большое спасибо за помощь, — сказала Мартинес с выражением.
Мудила стоеросовый, подумала она, кладя трубку.
И Хольт, и Мартинес пришлось подчиниться судьбе. Чтобы чем-то заняться, они составили общество Маттеи. Та была в демонстрационном зале, сидела перед компьютерами в проекторной, куда они для надежности перенесли все относящиеся к делу материалы. В стороне от мониторов на столе лежала аккуратная стопка толстых папок. Маттеи была весела, как птица. Она пообещала после ланча показать им новые программы («если они вас интересуют, разумеется»). Хольт подумала, что во всем можно найти положительные стороны, и решила просмотреть еще раз все дело об убийстве Эрикссона. Что делала Мартинес, сидя за своим компьютером, неизвестно, однако можно было предположить, что она шерстит внутреннюю сеть полиции безопасности, максимально эффективно используя временный доступ.
Юханссон посвятил день общению с женой Пией. В минуты хорошего расположения духа он называл ее Живчик-Пифчик, впрочем, только когда она тоже была в соответствующем настроении.
Они встретились почти пятнадцать лет назад. Она проходила по делу о загадочном самоубийстве: какой-то американский журналист, как утверждали, покончил с собой, выбросившись из окна пятнадцатого этажа.
Юханссон заинтересовался этим делом не столько из профессиональных, сколько из личных соображений: он принимал участие в опросе свидетелей, и Пиа ему очень понравилась — ее внешность, манера себя держать и разговаривать. Это беспокоило его, потому что она понравилась ему куда больше, чем следовало. В этом вопросе Юханссон придерживался в высшей степени старомодных принципов: к женщинам, которых он встречал по службе, он относился не как мужчина, а как полицейский. Даже если они были только свидетелями.
Когда вся история с журналистом разъяснилась (не самоубийство, а самое настоящее убийство), он попытался вновь завязать с ней знакомство, на этот раз не как полицейский, а как мужчина, но она явно была занята чем-то (или кем-то) други