— О'кей, — сказала Хольт, наконец-то обнаружив Мартинес в их собственной столовой, — мы с грохотом врываемся к криминалистам и спрашиваем этого болвана Вийнблада, куда он подевал злосчастное полотенце.
— Не так все просто, — возразила Мартинес. Она уже знала, в чем дело.
Вийнблада и в то время, когда Хольт работала с ним по делу об убийстве Челя Йорана Эрикссона, трудно было назвать образцом здоровья и силы, а теперь он и вовсе сошел на нет. Он уже много лет коптил небо, получая полставки в так называемом «вещевом» отделе стокгольмской полиции, где сотрудники были якобы заняты розыском украденных и пропавших вещей. Но ни для кого не было секретом, что этот отдел представлял собой своего рода отстойник для проштрафившихся сотрудников, которых по каким-либо причинам невозможно было просто уволить.
Что касается Вийнблада, причиной его перемещения в вещевой отдел послужил весьма странный несчастный случай, произошедший с ним через несколько месяцев после окончания следствия по делу Эрикссона. Он загадочным образом отравился таллием и чуть не умер. В один прекрасный день прямо на работе у него начались судороги, неудержимая рвота, появилась спутанность сознания. Перепуганные сотрудники отвезли его в приемный покой Каролинского госпиталя, откуда Вийнблад был немедленно переведен в отделение интенсивной терапии.
Поначалу никто ничего не понял. Врачебный консилиум долго пребывал в недоумении, пока один из памятливых докторов не припомнил печальную историю, недавно произошедшую в Каролинском институте: один из студентов-медиков украл банку с таллием и отравил собственного отца. Из истории болезни Вийнблада следовало, что он работает экспертом-криминалистом в стокгольмской полиции, так что догадливый доктор быстро сложил два и два и получил в ответе четыре. Поскольку у самого Вийнблада узнать что-либо не представлялось возможным — он был, грубо говоря, в полной отключке и блуждал где-то в пограничной зоне между жизнью и смертью, — доктору пришлось позвонить начальнику отдела внутренних расследований полиции, с которым он сталкивался и ранее в сходных обстоятельствах, и поделиться своими подозрениями.
Банка с таллием хранилась, как и полагается, в запертом сейфе, но количество таллия в ней было заметно меньше указанного в протоколе изъятия. Недостающий таллий обнаружился в рабочем гардеробе Вийнблада. Кто-то, вероятнее всего сам Вийнблад, пересыпал несколько десятков граммов в баночку из-под растворимого кофе.
Учитывая, что для смертельного отравления достаточно всего нескольких миллиграммов, крупицы таллия, попавшие на кожу Вийнблада, когда он пересыпал яд, вполне могли послужить причиной тяжелого отравления. В криминалистическом отделе царила полная паника — не столько по поводу того, что произошло с Вийнбладом, сколько от мысли, что могло бы случиться с его психически нормальными коллегами в героическом батальоне комиссара Бленке.
— А зачем ему понадобился таллий? — удивилась Хольт.
— Коллеги из отдела внутренних расследований уверены, что Вийнблад собирался отравить собственную жену, — объяснила Мартинес.
— Что? — не поверила своим ушам Хольт.
Ах ты, червяк, подумала она. И ведь набрался храбрости!
— Эта его проблема решилась сама собой. Жена от него ушла, пока он лежал в больнице. Сейчас, мне кажется, он до нее не доберется. Таллия среди старого дерьма, с которым он теперь возится, уж точно не сыщешь. В основном украденные велики и телевизоры.
— А что с полотенцем? — спросила Хольт.
По словам Мартинес, заблеванное полотенце, по-видимому, «навсегда утрачено для научной криминалистики». Трудно было ожидать чего-то другого во всеобщем бардаке, возникшем по случаю внезапного заболевания Вийнблада. По правилам, Вийнблад должен был положить его в один из бесчисленных морозильников отдела на сохранение — на тот случай, если оно когда-нибудь понадобится, как сейчас например, или просто в ожидании истечения срока давности преступления, когда вещдок можно просто выбросить. Но правила в данном случае дали сбой.
Полотенце осталось лежать на рабочем столе Вийнблада и, поскольку оно было в полиэтиленовом пакете, за это время успело порядком подгнить. Когда вонь достигла ноздрей сотрудников, которые к тому времени стали особенно чувствительны ко всему, что касалось Вийнблада, один из них принял решительные меры.
— Полотенце просто-напросто выкинули, — закончила, пожав плечами, Мартинес. — Кто выкинул — неизвестно. Ясно, что кто-то из сотрудников отдела.
— Вот оно что, — протянула Хольт. — А ты говорила с Вийнбладом?
— Йес, — ответила Мартинес. — Я тебе не успела сказать, потому что ты как раз в это время беседовала с нашим любимым шефом.
— И что сказал Вийнблад? — спросила Хольт.
Наш пострел везде поспел, не без уважения подумала она о Мартинес.
— Немного. — Мартинес покачала головой. — Он совершенная развалина. Лысый, два зуба во рту, весь трясется, будто на маракасах играет, говорит еле-еле, ни слова не расслышать. И самое главное — ни хрена не помнит ни про полотенце, ни вообще про убийство какого-то Эрикссона. Сотни блистательно раскрытых им убийств за время работы в криминалистическом отделе помнит, а вот про Эрикссона — нет. Да, вот еще что: он просил передать привет некоему Бекстрёму. Я пообещала. А кто это? Ты его знаешь?
— Знаю, а лучше б не знать! — Хольт повела плечами. — Он руководил следствием по делу Эрикссона.
— А! Я почему-то так и подумала. Что он из себя представляет? — спросила Мартинес.
— Как тебе сказать… — Хольт помедлила с ответом. — Вийнблад, только наоборот. Но не лучше.
— Понимаю…
Мартинес считала, что, несмотря на выброшенное полотенце, им самим выбрасывать полотенце время пока не пришло. Один из криминалистов пообещал выжать все, что возможно, из имеющихся протоколов.
— Я рассказала Маттеи о пропавшем полотенце — она сделала стойку. Говорит, возникла идея, обещала попозже поделиться.
— А что за идея?
— Не сказала. Но, должно быть, хорошая, потому что она исчезла еще до ланча. А что с тобой? У тебя вид какой-то странноватый. — Мартинес внимательно поглядела на Хольт.
— У меня тоже идея, кое-что пришло в голову, — пробормотала Хольт.
Интересно, жив ли он еще, подумала она.
— Привидения, — нахмурилась Мартинес. — Кругом одни привидения.
Маттеи возвратилась из своей загадочной экспедиции к концу рабочего дня — с горящими щеками и историей, которую ей не терпелось рассказать.
— Где тебя носило? — спросила Хольт.
— На задании. Ты была занята с шефом, но я получила добро от Викландера.
— На каком задании? Где? — нетерпеливо переспросила Хольт. — В гостях у «Ангелов Ада»? В их симпатичном байкерском клубе в Сольне?
— Ладно тебе, — сказала Маттеи. — Я была в главной конторе САКО на Эстермальме. Успела, между прочим, в последнюю минуту.
Когда Маттеи читала протокол насчет заблеванного полотенца, который она, естественно, занесла в свой компьютер, у нее возникла простая мысль.
— Тот, кого вырвало в полотенце, ел рыбу, овощи и пил кофе, — поделилась она.
— Это я помню, — подтвердила Хольт.
— Поскольку это удалось установить, значит, ел он недавно, то есть незадолго перед тем, как его вырвало, — уточнила Маттеи.
Это даже я понимаю, подумала про себя Хольт.
— И тогда я вспомнила про эту конференцию.
Конференция продолжалась весь день, и совершенно естественно предположить, что после окончания организаторов и лекторов пригласили на ужин — в благодарность за труды, хотя этот пункт в программе, которую Хольт десять лет назад подшила к материалам следствия, указан не был.
— И ужин таки был! — сказала Матеи. — Было бы странно, если бы его не было. В столовой для руководства. Приглашенных было немного, и Штейн в их числе — как лектор. Мало того, у них сохранилось меню и список участников, потому что отчетные документы полагается хранить десять лет. Уже на следующей неделе они собирались чистить все бухгалтерские документы за восемьдесят девятый год, так что я действительно успела в последнюю минуту. — Выпалив всю эту тираду на одном дыхании, Маттеи шумно выдохнула.
— И на этом ужине их кормили рыбой, — полувопросительно, полуутвердительно сказала Хольт.
— Разумеется! На закуску была рыба, соленая морская треска с салатом руккола, и горячее блюдо — тоже рыба, красная камбала, запеченная с овощами, под соусом из лайма. Вот меню. — Маттеи протянула тонкую пластиковую папку.
— Рыба на закуску, рыба с овощами на горячее, — повторила Хольт, словно запоминая.
— Ну да! Там в основном были женщины, так что понятно… Наверное, очень вкусно. И Штейн тоже была там.
— Да, я поняла…
— Но она отказалась от продолжения, — прервала ее Маттеи.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Хольт.
— Она вычеркнута из этого списка. Они ужинали довольно рано, в шесть часов. Все одиннадцать есть в списке, и Штейн среди них. А попозже, около десяти, подали сыр, фрукты и красное вино. Записались только семь, остальные поспешили домой, уж не знаю что… детей укладывать. И среди этих семи Хелена Штейн.
— Однако потом ее вычеркнули, — уточнила Хольт скорее для себя, чтобы быть уверенной, что поняла все правильно.
— В том-то и дело! Я думаю, она отказалась в самый последний момент.
— Похоже на то, — медленно произнесла Хольт.
— Если она собиралась управиться с Эрикссоном к восьми часам, надо было поторапливаться.
Даже очень искушенный психолог не нашел бы в ее словах ни малейшего намека на сентиментальность.
Через полчаса позвонила Мартинес. Ее приятель из криминалистического отдела сказал, что у него кое-что для них есть, и просил зайти.
Очень кстати, подумала Хольт, хоть разомнусь немного. Она не привыкла работать за письменным столом, и, если бы совсем недавно кто-то сказал, что ей придется этим заниматься, она бы не поверила. Удовлетворение приносит только оперативная работа, это знает каждый полицейский, заслуживающий этого звания, но она не могла не признать, что до сих пор ей не приходилось участвовать в следствии, которое продвигалось бы так быстро и эффективно, а она вроде бы ничего и не делала, только сидела, уставившись в дисплей, или перебирала бумаги. То, что сейчас происходит, подумала она, это и есть настоящий прорыв в следствии, и скоро мы все рука об руку подойдем к триумфальной арке полицейской славы. Если, конечно, Юханссон не предпочтет проделать этот путь в одиночестве, охладила она собственный пыл.