Потом, конечно, я кое-что понял, повзрослел, стал умнее, особенно когда начал с курсантами возиться, но тогда, в шестнадцать лет, максимализм во мне бил ключом, хотелось свершений и геройства, и я свершал и геройствовал как умел, как оно тогда и требовалось, и не было чему-то другому места в моей душе.
Мещанин, интеллигент вшивый — хуже ругательства для нас не было, и боялся я показаться слабаком, боялся отстать от своих товарищей — а больше ничего я не боялся. И вот таким, заряженным и несгибаемым, меня отправили в лётное училище, на этих же старых дрожжах я пошёл на фронт, так чего я сейчас-то расслабился?
Не целая жизнь же прошла, всего лишь несколько месяцев, а смотри ты, уже наш Саня и не Саня, уже он прямо настоящий дэнди, и расслабленно пьёт шампанское в компании настоящей леди, и уже он к кому-то заранее снисходителен, и уже он готов кого-то пожалеть раньше времени, вот это да!
Так уж сложилось, непредставимым образом сложилось, что я сейчас — капитан корабля, вот я и буду этим капитаном, и сегодня, сейчас, я так протащу экипаж и корабль по испытательной программе, что Колька, мой первый бригадир, был бы мной доволен.
— Да, — сказал я себе, поднимаясь на ноги и успокаивая дыхание, — так и сделаем. Надо же понять, на что мы способны.
— Вы что-то сказали, капитан? — тут же откликнулась Кэлпи, уж она-то всё слышала и всё замечала, но я предпочёл просто отмахнуться, ничего не объясняя.
Так просто ведь это не объяснишь, не поймёт, тут нужно воспоминания показывать, с полным погружением, а я не был уверен, что это пойдёт ей на пользу. Тут надо быть помоложе и даже, наверное, немного если и не поглупее, то полегкомысленнее уж точно, чтобы правильно всё воспринять, всякому же овощу своё время, а то получим какую-нибудь новую Розалию Землячку в виде боевого корабля, всем чертям в галактике тошно станет, и первому — мне самому.
— Нет, ничего, — успокоил её я, — так, мысли вслух.
— Тогда хочу напомнить вам, что через сорок минут обед, — и в моём расписании загорелось получасовое окно, — экипаж приглашает капитана в кают-компанию.
— Спасибо, — отозвался я, — обязательно буду.
Следовало поспешить, ведь я хотел не только принять душ и переодеться, но и закинуть себе в библиотеку кое-какие материалы по Зевсу, этому самому газовому гиганту с кольцами, радиационными поясами и сотней спутников. Нет, так-то я район полётов знал, и знал хорошо, но появились у меня кое-какие идеи, вот и нужно было их обдумать. Будет, будет вам сегодня Смелый Почтальон, это уж точно. Фактически будет, без обмана, посмотрим, кто как по льдинам прыгает.
А потом я снова пришёл в кают-компанию последним, задержался, Олег и Кэлпи уже вертелись там, нашли же они себе объединяющее увлечение, вот и хорошо, кстати.
Я спокойно дождался взмаха руки бортинженера, между делом указавшего мне на место справа от его стула, в кают-компании Олег был главным, и главным всерьёз, это была давняя и не отменённая никем традиция и был в ней, наверное, какой-то глубокий смысл, вот и подчинимся, раз такое дело.
Пахло вкусно, хоть корабельная вентиляция не давала запахам шанса, в коридор они не прорывались, но всё же здесь, за столом, было очень тепло и уютно. Олег вновь затеял обед из множества блюд, хорошо хоть порции были маленькие, ну да так-то, с комбайном-то, чего не готовить? Не сам ведь картошку чистишь, иначе бортинженер поскромничал бы, а так всё равно что в игрушки играешь.
Но и в игрушки играть тоже надо уметь, а потому я спокойно сидел и ждал, с удовольствием принюхиваясь и выбирая себе цели. Вот куриная суп-лапша в небольшой пиалушке, вот ляпка картофельного пюре с котлетой и несколькими дольками солёного огурца, вот хлеб, вот компот, а больше ничего мне и не надо. Ну, ещё пирожное, наверное, вот это. И, может быть, ещё вон то. И компота ещё стакан, я всегда в столовой училища по два стакана выпивал, нравится мне это дело.
— Ну что, готово! — Олег оглядел стол, потом, довольный, перемигнулся с Кэлпи, но ведь и правда это был небольшой пир, правильно сервированный, с правильно подобранными блюдами, появился даже небольшой оттенок праздничности, — можно начинать! Благословишь, командир?
— Слава труду! — благословил я его и Кэлпи поднятой ложкой, — приятного аппетита!
Я не хотел наедаться, мне хотелось сохранить лёгкость, и с таким столом это было очень трудно сделать, но я справился. Немного, но вкусно и очень разнообразно, что может быть лучше, разве что ещё пирожное, компот-то допить надо, а потом я заметил, что Кэлпи снова ёрзает.
Она сидела за ещё одним маленьким стаканчиком чего-то сложно заваренного, какого-то чайного сбора, принюхивалась с удовольствием, составляя нам компанию, но нетерпение брало вверх, и вот она поглядывала на меня, думая, что я ничего не замечаю.
— Чего тебе опять? — вздохнул я, откидываясь на спинку стула, Олег-то ещё не доел, не буду же я выскакивать из-за стола, не стоит этого делать, неприятно это другим, выходить из-за стола нужно всем вместе, так что можно и поговорить, компот как раз допить между делом спокойно.
— Скажите, капитан, — оживилась она, — а сегодняшний полёт, вы планируете…
— Сегодняшний полёт, — негромко, но с нажимом, перебил её я, глядя прямо в её удивившиеся глаза, — пройдёт согласно утверждённой программе с небольшими вариациями, и проведу его я лично. А ты, Кэлпи, отвечаешь за матчасть, ты у нас, собственно, и есть матчасть, и я хочу быть уверен, что эта матчасть нас сегодня не подведёт. Не тем у тебя мозги заняты, не о том ты волнуешься и не того боишься. Понятно?
— Ого! — Олег даже замер с ложкой в руках.
— Вот тебе и ого, — посмотрел на него я, — тебя это тоже касается.
— Согласен, — кивнул тот, вновь принимаясь за еду.
— Пристегнуться не забудь, — мне захотелось достучаться до него, а то больно легко нашего бортинженера отпустило, — чтобы не было, как в тот раз.
— Саня, не надо, — передёрнуло его, — ты чего задумал, Саня?
— Ничего такого, — ответил я, — всё будет в рамках наших возможностей.
— А что было в тот раз? — очень заинтересовалась Кэлпи, но я кивнул на Олега, мол, этот тот раз был его, вот пусть он сам и рассказывает.
— А в тот раз, Кэлпи, — Олег даже помотал головой от избытка чувств и воспоминаний, — в тот раз я чуть было не погиб смертью раздолбая. Я, когда с другими летал и сидел сзади, в кабине стрелка, то не привязывался никогда, да и никто же не привязывался! Во-первых — неудобно, брезентовая лента, на которой стрелки сидели, низко была расположена, непродуманно её туда воткнули. Не высунешься, от этого и обзор плохой, и пулемётом вертеть не так лихо получается. Во-вторых, если подобьют, а если ещё и не дай бог ранят, то не сразу и выпрыгнешь, а ведь там счёт на секунды идёт. В-третьих, смысла не было, те лётчики летали, честно сказать, вот как моя бабушка на прогулку выходила, воздухом подышать, вот так они и летали, осторожненько и с оглядкой, без огонька. Ну, вспомни, чего я тебе утром рассказывал, они больше собственной машины боялись, чем немцев. А вот он, — и тут Олег ткнул в меня пальцем, — как начал над целью крутить, противозенитный-то манёвр крутить, как начал вензеля в воздухе выписывать, что твой истребитель! Это наш-то утюг! Правда что, и отбомбились мы очень хорошо в тот раз, как вспомню, так сердце радуется, и дырок в крыльях домой не привезли, все зенитные трассы мимо прошли, остальных-то, аккуратных-то, всех потрепали, да.
Олег залпом добил свой компот, собрался с мыслями, и продолжил:
— Схватился я, значит, при отходе от цели за пулемёт, я всегда на отходе, если кто бегал по земле в пределах досягаемости, всегда давал им прикурить, на половину ленты примерно, не больше, чтобы на обратный путь хватило, и я ведь попадал даже иногда, а тут! Чувствую, что кто-то меня из кабины прямо тащит! И не за шиворот, а всё тело тащит!
— Отрицательные перегрузки, — помогла Олегу Кэлпи, глянув на меня, и я кивнул.
— Именно! — наставительно поднял палец бортинженер, — именно они! Но ведь не делал так никто и никогда, понимаешь? Никто и никогда! Ну ладно, вцепился я в пулемёт, одну ногу вперёд, в перегородку упёр, вторую назад, под брезентовую ленту, раскорячился как смог, локтями упёрся, зубами схватился, визжу как поросёнок, но кто бы меня там, кроме фрицев, услышал, и чувствую, что ничего не помогает, сейчас вылечу и всё тут! Там ведь не одно «же» перегрузки было, там я килограмм двести весил, причём весил именно в сторону выхода из кабины! Но тут, слава богу, всё кончилось, меня опять в кабину вдавило, потом резкое левое скольжение, потом правое, потом снова левое, потом крен туда, потом обратно, потом снова туда! А я башкой своей дурной об правый борт — бац, потом об левый — тресь, потом снова об правый — шмяк! В глазах потемнело, ничего не соображаю, забился под брезентовую ленту, вцепился в неё и ору! Ведь чуть не обделался я тогда, Кэлпи!
Девушка смотрела на нас квадратными глазами, не попадая в общее настроение, потому что я улыбался, прикрывшись рукой и вспоминая, как Олег в тот раз, уже на земле, из кабины выскочил и что он мне тогда в сердцах наговорил, да и сам Олег улыбался до ушей, вспоминая всё это.
— И ведь он меня предупреждал! — ткнул в меня рукой бортинженер, — перед вылетом-то! Пристегнуться, мол, товарищ стрелок, не забудь! Будем активно над целью маневрировать! Но я ведь умнее всех, у меня уже пятнадцать боевых вылетов, а он кто? Что эта морда плакатная себе позволяет, кем он себя возомнил, а? Да я и не таких видал, через плечо кидал! За восемь-то лет службы! Но оказалось, что нет, не видал, а потому ко второму вылету я себе такую сбрую в кабине сварганил, что сам чуть в ней не запутался, а остальные стрелки начали про Саню всякие сказки страшные на ночь друг другу рассказывать! И пристёгиваться тоже начали, от греха подальше!
— Вообще-то, это смешно, — когда Олег выдохся и замолк, сказал Кэлпи я и она осторожно улыбнулась. — С иронией к такому нужно относиться, только так и никак иначе, это традиция, байки травить называется. А если начнёшь всерьёз слушать, то он тебе такого наплетёт, мама дорогая, чего он тебе наплетёт, и это тоже будет традиция.