– Ну?
– Глеб Константинович, там какие-то странные пруссаки стоят. Во-о-он там… – Зорич указал на небольшое помещение – то ли цейхгауз, то ли склад ремонтного оборудования, и продолжил взволнованным шепотом: – Форма у них странная. Не серая, а зеленоватая такая. Егеря, что ли?
– Егеря? Откуда им здесь взяться?
– Не знаю, но только это – не пехота. Может, и не егеря, потому как кони у них…
– Много?
– Считать не стали, а на слух – десяток, наверное…
«Ага… Десяток или больше лошадей, а по численности – чуть более взвода. Ну, больше в этот сарай просто не затолкать… И кто же это у нас такие? – лихорадочно размышлял Львов-Маркин. – Ну, вспоминай, вспоминай, склеротик чертов! Конные егеря?.. Да не было в Кайзеровской армии такого рода войск. Какая-нибудь егерская тыловая команда? А какая? Что я вообще помню про этих долбаных егерей образца 1914–1918? Ни хрена».
– Хорошо, Зорич, пойдемте, разберемся: с кем это нас свела нелегкая военная судьба?
Прихватив с собой «мадсен» и весь второй взвод, они, стараясь не шуметь, направились к приюту странных «егерей». В это же время подпоручик Полубояров с остальной охотничьей командой двинулся к пакгаузу.
Но бесшумного захвата не вышло ни там, ни там. У странных егерей тревогу подняли кони, которые при приближении чужаков принялись фыркать, храпеть, тревожно ржать и брыкаться. На шум из маленького склада выскочили несколько солдат, чьи мундиры и в самом деле напоминали егерские. Выскочили и тут же рухнули под ударами клинков, но один все же успел заорать. Львов, плюнув на тишину, одним прыжком оказался в дверях склада и засадил очередь на весь магазин. В полумраке склада, скупо освещенного полудесятком маленьких керосиновых ламп, раздались вопли и стоны, но одновременно грохнула и пара выстрелов в ответ. Штабс-капитан было занервничал, но быстро взял себя в руки и перекатом ушел в сторону, чтобы не оставаться мишенью на фоне открытых ворот. Еще катясь по полу, он заменил магазин и, вскочив, врезал короткой туда, откуда били вспышки ответной стрельбы…
У Полубоярова вышло еще хуже. Одновременно с охотниками по постам двинулась смена. И, естественно, подняла тревогу, наткнувшись на тела часовых. Пакгауз окружили, взяв под прицел все трое ворот, но пока взять немцев не представлялось возможным…
Если бы не пулемет, охотникам пришлось бы туго. Но «мадсен» короткими очередями прижал находившихся внутри к полу, а в ворота влетели точно наскипидаренные ефрейторы Семенов и Полозов, тащившие с собой последний запасной магазин и набитый патронами «сидор». Они мгновенно определились, где расположился их командир, и метнулись к нему.
– Вашбродь, во – патроны!
– Молодцы, своевременно, – короткая очередь распластала двоих немцев, а остальных снова прижала к полу. – Эй, господа! Сдавайтесь, ваше положение безнадежно. Сейчас ручными бомбами закидаем!
Немецкий у Львова хромал, но понять его было можно. Однако вместо капитуляции снова прогремели несколько выстрелов. Штабс-капитан прислушался…
«Хех, а палит-то он из люгера. Видать, солдатики до винтарей не добрались. Ну-ну…»
– Офицер, я уважаю вашу храбрость, но с парабеллумом против пулемета много не навоюешь! Сдавайтесь, гарантирую жизнь и гуманное обращение…
Нет ответа. В этот момент Семенов вдруг оторвался от набивки магазина, прислушался, а потом огромным охотящимся котом сиганул куда-то в темноту склада. Короткая возня, густой мат и жалобный вскрик.
– Усе, вашбродь, упокоил мазурика, – Семенов встал во весь свой немалый рост. – Остальных можно вязать: винты у них в пирамидах, туточки стоят…
Львов позвал остальных из взвода, и скоро склад наполнился шумом, бранью, радостными возгласами и обиженным ворчанием. Семенов чутьем охотника-уральца угадал, где прятался прусский лейтенант, а слабый щелчок подсказал ефрейтору, что у противника кончились патроны. И он рискнул и выиграл. В темноте склада нож оказался сильнее незаряженного пистолета.
Лампы разожгли, и Львов оглядывал помещение. Действительно, егеря… вроде бы… Он наклонился к мертвому лейтенанту, вглядываясь в красивое породистое лицо, уже подернутое смертной бледностью.
– Хороший был воин, – сказал он наконец. – Храбрый. Похороните его, братцы…
– Ага, ща! – вдруг выдал Семенов зло. – Он же, гнида така, вас зацепил, вашбродь, а вы – туда же, хоронить. Псам его скормить, и вся недолга!
Львов удивленно огляделся и, увидев залитый кровью левый рукав кителя, почувствовал резкую, дергающую боль, такую сильную, что невольно зашипел, со свистом втягивая сквозь зубы воздух.
– Зацепил – служба у него такая, Семенов, – выдавил он из себя. – А мы все-таки нормальные люди и должны смелость уважать… – Подумал и добавил: – Сложись дела по-иному – могли бы плечом к плечу воевать.
Семенов ничего не ответил, потому что в этот момент кто-то из полумрака заорал:
– Вашбродь! Бежите сюды! Тута пулеметы!
Львов поспешил на голос и через пару минут осматривал великолепный трофей: восемь пулеметов на каких-то незнакомых колесных станках.
– А ну-ка, ребятки, – он повернулся к своим солдатам. – Тащите-ка мне вон того тощего с погонами фельдфебеля. А вы, Иван Николаевич, – обратился штабс-капитан к Зоричу, – извольте-ка взглянуть. Не знакома система?
Подпоручик подошел, оглядел трофеи и задумался.
– Нет, господин штабс-капитан, впервые вижу. И не слыхал про такие никогда… – он виновато развел руками. – Вроде и похожи на «максим», а сразу видно, что не то…
В это время к офицерам подвели пленного фельдфебеля.
– Имя, фамилия, часть? Быстро, иначе… – Львов обдуманно не закончил фразу, помня о том, что неопределенность пугает уже сама по себе.
Фельдфебель вытянулся и с достоинством доложил:
– Йоганн Кунтц, фельдфебель шестой прусской линейной пулеметной команды.
– Пулеметной команды? От какого же вы полка? От егерского?
– Никак нет, – фельдфебель позволил себе немного расслабиться. – Мы – линейная команда, приписанная к первой армейской дивизии. Подчинялись семнадцатому армейскому корпусу, а теперь должны были следовать в четвертую кавалерийскую дивизии, которой и передаемся в подчинение.
– Так, ясно. Что за система пулеметов?
– Дрейзе MG 08/15, господин гауптман.
– Вы хорошо разбираетесь в русских званиях, фельдфебель?
– Я готовился к сдаче экзамена на офицерский чин.
– Очень интересно… Уведите пока…
Львов занялся пулеметом и вскоре разобрался в его схеме. Зарядил, разрядил, попробовал разложить станок… «Хорошо, что захватили именно такие, – думал он про себя. – Они на вьюках перевозятся, да и, пожалуй, полегче нашего максимки будут…»
– Так, братцы, а ну-ка взяли три этих пулемета и к подпоручику Полубоярову. Пора заканчивать эту комедию, а то неровен час кто-нибудь еще заглянет на огонек…
Через полчаса все было кончено. Железнодорожная рота, последние двадцать минут изнемогавшая под сосредоточенным огнем четырех пулеметов, капитулировала. Немцев выводили из пакгауза, сгоняли в кучу, и вскоре они просто тупо сидели на влажной от утренней росы земле под бдительной охраной взвода охотников. Львов проверил трофеи, отложил в сторону несколько распоряжений с пометкой «Streng geheim»[39], внимательно изучил карту, а затем подозвал к себе Зорича и Полубоярова.
– Вот что, Иван Николаевич и Порфирий Иванович, есть у меня к вам вопрос. Что будем с пленными делать?
– То есть как? – растерялся Зорич, а Полубояров, видимо уже что-то поняв, уточнил с холодной вежливостью: – Вы предлагаете их убить, господин штабс-капитан?
– А вы что предлагаете, господин подпоручик?
– Но господа, господа, разве можно так? – смешавшись, Зорич даже тряхнул головой, словно пытаясь отогнать от себя страшное видение. – Мы же должны их доставить в лагерь…
– Ваня, не дури, – все так же холодно бросил Полубояров. – Где эти лагеря и как ты их собираешься туда доставить? По воздуху?
Львов внимательно оглядел Порфирия Полубоярова, но ничего не сказал.
– Но так же нельзя…
– Так предложи свое решение, Ваня. Расскажи нам, как можно?
Зорич потрясенно молчал. Львов подошел к Полубоярову, взял его за руку:
– Значит, так. Вы все понимаете, так что играть в прятки не стану. Сегодня я возьму это на себя, но следующий раз – за вами, Порфирий Иванович. Берите все пулеметы, кроме двух, три взвода и двигайтесь к Марцинканцам. Я вас догоню.
Под командой Полубоярова большая часть охотников двинулась вдоль железнодорожного полотна. Оставшиеся со Львовым солдаты, получив приказ, деловито устанавливали пулеметы, подтаскивали коробки с лентами, проверяли винтовки…
– Дядька Силантий, – спросил тихонько рябой рыжий первогодок Кузякин. – Это что ж, мы щас ерманцев… того?..
– А что? – поинтересовался унтер-офицер Петров. – Поджилки затряслись?
– Дык… Не по-божески это.
– Ну да? – удивился унтер. – А скажи-ка мне, друг ситный: помнишь ты, как о девятом годе конокрада спымали? Помнишь аль нет?
– Помню, как не помнить, – Кузякин, родом из той же деревни, что и Петров, кивнул головой. – Яво ишо на кол садили… всем обчеством.
– Верно, – Петров достал кисет и свернул цигарку. – А ты что в те разы делал?
– Дык… Кол я стругал, дядька Силантий, нешто ты забыл? Ты ж мне сам и велел: стругай, говоришь, раз батьки нет, стал быть – старшой. Я, то есть…
– О как! А скажи-ка мне, Спиридон Кузякин: на кол садить – по-божески али нет?
– Дык… Ён же лошадей бы свел – чем пахать? Поперемерли б с голоду-то…
– Значит, за коней – на кол и ладно, а ерманца, что землю твою забрать желает, с пулемета – не по-божьи?
Кузякин задумался. В таком ключе он себе войну еще не представлял. По всему выходило, что дядька Силантий прав, но все-таки какой-то червячок оставался и сосал простую кузякинскую душу.
– Целик – один! По фронту – ОГОНЬ! – громыхнул львовский голос, и два «Дрейзе» ударили по сидящим немцам длинными очередями. Одновременно захлопали винтовки, а потом все стихло. Пулеметы деловито разобрали, навьючили на лошадей, и охотники поспешили следом за ушедшими товарищами. Петров подъехал к Кузякину, увидел, что тот все еще мается, и негромко, почти ласково сказал: