То, что Александра не была «образцом добродетели», друзья уже выяснили. На другой день после эпохального рассуждения о нравственности медичек, Александра собрала обоих и в ультимативной форме потребовала «перестать меряться письками».
«Как вы не понимаете, что дороги мне оба. И устраивать всякие страсти из-за местных предрассудков я не собираюсь».
Так и повелось, что они встречались с Александрой по очереди.
Сегодня полковник Львов сидел над очередным докладом для Ставки Главковерха, и Анненков с Сашей уехали без него.
– Кстати о театре, – Борис с улыбкой посмотрел на Сашу. – Можем взять билеты на какой-нибудь спектакль. Например, Шаляпина послушать…
– А я бы с удовольствием послушала джаз, – она вздохнула. – Только вот где его в этом Петербурге взять?
– Да, вероятно, пока негде, – Борис кивнул. – Но вот лет через десять – пятнадцать запросто. Тогда, может, после ресторана прокатимся на санях по Неве? Можем аж до самого Шлиссельбурга прокатить…
– Боря, не нужно меня развлекать, – Александра улыбнулась. – Я действительно взрослая девочка, несмотря ни на что. Мне просто хорошо вот так гулять под руку, сидеть в ресторане, заходить в магазин и чувствовать себя безопасно, словно в бункере. Мне этого сильно не хватает. Всё вокруг чужое, несмотря, что вроде как своё, родное, но сто лет – всё-таки срок.
В этот момент официанты принесли заказ. Сашенька с сомнением посмотрела на вилочки, лопаточки, тарелки, в которых лежало что-то совершенно незнакомое, и шепнула Анненкову:
– Слушай, я про такие блюда не то, что не слышала, а даже и не подозревала, что они могут существовать. Как это есть-то?
– Ртом, – так же тихо отозвался генерал и рискнул ткнуть ложечку в какое-то странное месиво. – Слушай, а вкусно, – похвалил он, прожевав, и скомандовал: – Навались!
Глаза Бориса, с теплотой смотревшие на Александру, вдруг вильнули куда-то в сторону и заледенели. Левая рука его, внезапно ставшая жёсткой и такой же подвижной, словно манипулятор промышленного робота, сдвинула Сашу чуть в сторону, а правая скинула клапан с кобуры.
– Господин генерал, ваше превосходительство! – мужчина в темном костюме и щегольском белом галстуке подходил к их столу, радостно улыбаясь и размахивая руками. Он повернулся в зал и закричал: – Господа, здесь находится сам генерал Анненков, победитель тевтонских захватчиков! Шампанского герою!
Оркестр, который до этого тихонько наигрывал что-то лирическое, врезал «Гром победы раздавайся…»[95], и в зал вплыла целая процессия, несущая на огромном серебряном подносе бутылку таких чудовищных размеров, что Анненков свободно мог бы в ней утопиться. Ото всех столов поднимались мужчины и женщины, приветственно вознося бокалы. Не любивший французской кислятины, Борис Владимирович выматерился про себя, но с улыбкой принял бокал.
После того как вино было выпито, господин в строгом костюме слегка поклонился:
– Разрешите отрекомендоваться: Дорошевич Влас[96], – на стол легла визитная карточка на муаровой бумаге. – Газета «Русское слово». Не соблаговолите ли ответить буквально на пару вопросов?
– Знаете, Дорошевич, – раздался мягкий, вежливый голос. – Вы как-то обижались на слово «репортеришка», но сами сейчас ведете себя именно так, что подпадаете под это неприятное, но верное определение.
Анненков огляделся, чувствуя себя попавшим в капкан зверем. К нему подходил благообразный господин, чем-то похожий на Чехова, а следом за ним толпились еще какие-то странные личности. На вид опасности от них не намечалось, но было в них что-то хищное, шакалье.
Благообразный тем временем подошел, поклонился и представился:
– Меньшиков Михаил Осипович[97], газета «Новое Время». Если вы, ваше превосходительство, соберетесь отвечать господину Дорошевичу, то, возможно, сочтете возможным уделить и мне немного вашего времени?
– Я позволю себе так же, как и эти господа, рекомендовать себя сам, – к столику уже протискивался еще один «представитель второй древнейшей профессии». – Измайлов, «Петербургский листок». Скажите, ваше превосходительство, что вы чувствовали, когда брали в плен германских генералов?
– Господа! Господа! Господа!
На твердый женский голос обернулись все, кроме Анненкова. Александра, вышедшая из-за стола, с улыбкой посмотрела на журналистов:
– Предлагаю вам не устраивать здесь стихийного митинга или карнавала в Рио-де-Жанейро, а спокойно и обстоятельно поговорить в удобном для всех месте. Не стоит заставлять нашего генерала повторять одно и то же много раз подряд. Соберитесь вместе, заранее подготовьте ваши вопросы, а мы со своей стороны постараемся, чтобы на встречу прибыли также полковник Львов, руководивший в рейде штабом сводной бригады, и кто-нибудь из нижних чинов и унтер-офицеров, чтобы у вас сложилась наиболее полная объективная картина интересующих вас событий. Надеюсь, что такой вариант вас устроит больше, чем заданные впопыхах два-три вопроса, не так ли?
Газетчики, ошарашенные появлением нового – и прекрасного! – действующего лица, синхронно закивали головами. Дорошевич рискнул осведомиться об имени красавицы и высказал надежду, что госпожа Хаке также будет присутствовать на встрече с журналистами. Затем встал вопрос: когда и где произойдет такая встреча?
– А вот хоть бы и в Дворянском собрании, – предложил Меньшиков. – Зал арендуем вскладчину, а время… Завтра вас устроит, ваше превосходительство?
– Вероятно, да… – кивнул в замешательстве Анненков.
Работники прессы выразили свой восторг, еще раз подняли бокалы в честь героя и русского оружия и разошлись, толкуя между собой о невиданном ранее мероприятии.
Борис заглянул в глаза Александре:
– Саша, ты чего творишь? На хрена мне это всё?
– Ещё благодарить будешь, глупый! – девушка озорно улыбнулась. – Ты же понимаешь, какую силу имеют средства массовой информации? Вот мы и сделаем тебя не только героем, но и всеобщим любимцем. А воспользуемся для этого всеми грязными технологиями, которыми так славен двадцать первый век. Тебе же самому решать любые проблемы потом будет проще.
– …К командиру! – услышал Львов нетерпеливый голос, и в кабинет бомбой влетел поручик Зорич. – Господин полковник, на КПП явились какие-то господа и просят о встрече с вами. Утверждают, что вы им назначили.
– Я? – удивился Львов. – Что-то я такого не помню… А кто такие, как выглядят, что говорят?
– Глеб Константинович, один представился Евсеевым, второй – какой-то Михайлов из Всероссийского земского союза.
– Евсеева я знаю. Ну, велите пропустить, Иван Николаевич. Посмотрим, кого это к нам господин Евсеев притащил?
Зорич, исполнявший сейчас обязанности дежурного офицера в штабе дивизии, ушел, а Львов-Маркин глубоко задумался. «Михайлов, Михайлов… Что-то, где-то, когда-то я такое слышал… Феликс? Нет. У того псевдонимы все больше польские были: Яцек, Юзеф, Доманский… Киров? Тоже нет. Он только Киров да Миронов… Молотов? Нет… Калинин? Нет… Фрунзе? Фрунзе?!!»
В дверь осторожно поскреблись, и на пороге кабинета возник Евсеев, а следом за ним – человек в земгусарском френче и шерстяной фуражке без кокарды.
– Прошу вас, проходите, – Львов встал и сделал приглашающий жест. – Дмитрий Гаврилович и вы… – тут он внимательно пригляделся ко второму гостю, понял, что не ошибся, и уверенно закончил: – И вы, Михаил Васильевич. Честно говоря, не ожидал вас увидеть у себя в гостях.
Фрунзе удивленно шарахнулся назад, но Львов остановил его:
– Не подумайте плохого, Михаил Васильевич. Во время нашего рейда довелось нам как-то наткнуться на разгромленное жандармское отделение. Мои охотники собрали и принесли мне уцелевшие документы. Так вот, представьте себе, что одним из них оказалась ориентировка на вас. Там-то я и увидел ваши фотографии и прочитал известные жандармам псевдонимы: Михайлов, Трифоныч, Арсений. Я вполне удовлетворил ваше любопытство?
Фрунзе покачал головой:
– Любопытство – вполне, вот подозрения не вполне рассеяли…
– Ну, это как раз понятно: вы видите меня впервые, Дмитрий Гаврилович – второй раз в жизни, но надеюсь, что мы видимся не в последний раз? И у вас будет возможность узнать и меня и моих товарищей получше.
Он проводил гостей за стол, приказал подать чаю и уселся на свое место:
– Так что же привело вас ко мне? Простое любопытство, желание побеседовать, или есть какое-то дело?
После небольшой паузы ответил Евсеев:
– В прошлый раз мы с вами коснулись очень интересных вопросов, господин полковник. Ваши взгляды кажутся нам и нашим товарищам в общем правильными, но для полковника, обласканного царем, несколько неожиданными…
– А что же вас удивляет? – приподнял брови Львов. – Обласкан царем, говорите? О да! Обласкан. Говорю безо всякой иронии… – Он закурил. – Вот только вот какая штука получается: за эту ласку я заплатил кровью, а десятки моих подчиненных – жизнями. И в их смертях, и в моих ранах виновен все тот же обласкавший меня царь, который поставил над нами хреновых генералов, не дал нам достаточно современного оружия, не обеспечил нужной подготовки… И что же получается? Что и я, и мой командир, Анненков Борис Владимирович, награды за свои подвиги получили, а почему за них же никого не наказали? – Глеб помолчал, давая гостям время осмыслить услышанное, выпустил клуб ароматного табачного дыма, а потом спросил: – И вас удивляет, что после этого я не махровый монархист? А с какого, простите, кипариса, мне им быть?
– Как вы сказали? «С какого кипариса»? – засмеялся Фрунзе. – Хорошее выражение, никогда его не слышал…
– Дарю, – великодушно улыбнулся полковник.
– У нас к вам вот какое дело, Глеб Константинович, – посерьезнел Фрунзе. – Мы понимаем: война может затянуться очень надолго. И нам необходимо усилить свое влияние в армии. Необходимо вести агитацию в войсках, в первую очередь – во фронтовых частях. Можно ли рассчитывать на вашу помощь? – и прибавил: – Я правильно понял, что генерал Анненков придерживается ваших же взглядов?