– Не столько технический, сколько химический, – улыбнулся полковник, пожимая протянутую руку. Ладонь у него была жесткой, сильной и шершавой от мозолей. – Хотя и в технике кое-что петрим… Мне бы чуть позже переговорить с вами, ваше превосходительство.
Федоров попросил оставить титулование и поинтересовался, о чем тот желает с ним говорить. Выяснилась удивительная вещь: винтовка с ее мощным патроном не так уж и нужна на передовой: редко, когда стрелять требуется дальше, чем на восемьсот – тысячу шагов, а основной бой идет на дистанции до пятисот шагов. Поэтому появилась идея: взять патрон пистолета «маузер С-96» и сделать под него оружие, стреляющее очередями. Эдакий пистолет-пулемет…
– Мы тут набросали… Не откажитесь взглянуть, – и с этими словами он вытащил откуда-то из-под кителя небольшую тетрадь и протянул ее Владимиру Григорьевичу.
Федоров взглянул и удивился еще больше. В тетради, которая представляла собой скорее технический регламент, были чертежи, принципиальные схемы и описания процессов изготовления нового оружия. Он углубился в чтение и уже минут через пять понял: перед ним сидит оружейник такого высокого класса, какого ему еще встречать не доводилось…
– Вы во Франции обучались, Глеб Константинович, или в Германии? – спросил Федоров, отложив тетрадку.
– Почему вы так решили? – удивился тот.
Федоров усмехнулся:
– Вы используете исключительно метрическую систему, – пояснил он, всем своим видом показывая, что разгадал гостя. – Даже мою автоматическую винтовку на две с половиной линии обозначили в миллиметрах. Это, батенька, только у французов да у германских инженеров принято…
– Вы и правы, и нет, – помолчав, ответил Львов с какой-то осторожностью в голосе. – Я – самоучка, но учился по немецким и французским книгам.
Федоров кивнул, но ни на секунду не поверил собеседнику. Если Львов – самоучка, то перед ним сидит такой гений, какому Ломоносов и в подметки не годится. А полковник – скорее боевой офицер, чем инженер или механик. Может быть, эти чертежи и описания попали к Анненкову в качестве трофея? Но поговорив со Львовым, он убедился в том, что тот уверенно ориентируется в кинематических схемах, параллелограммах сил, сопротивлении материалов и прочем. Только очень волнуется, даже потеет, но это – понятное волнение начинающего изобретателя, встретившегося с маститым…
Так и не поняв, что это за странный полковник, Федоров согласился принять участие в работе, пообещал Анненкову всемерную помощь в делах, и они расстались, весьма довольные друг другом. Про себя же Федоров решил, что обязательно дознается: что это за полковник Львов, где он учился и у кого?..
– …Ты чего это такой, словно тебя выстирали и отжали? – спросил Анненков у Львова, который, выйдя от Федорова, первым делом снял фуражку и отер вспотевший лоб.
– Тебя бы так, – вяло огрызнулся тот. – Я по твоей милости сейчас словно опять экзамены сдавал. По теормеху, сопромату, начерталке, матведу и еще деталям машин, кажись. Да еще такому профу, у которого шпоры не проканают[114] …
– Но ты ж вроде выплыл? – с интересом спросил Анненков. – Или прокололся?
– Вроде выплыл, – устало ответил Львов. – А все ты, блин: давай ППШ, давай ППШ! Маузерами обойтись не могли?
– Ну, хочешь, в следующий раз я пойду объяснять? – усмехнулся Борис.
– На фиг, на фиг! – замахал руками Глеб. – Это мне тогда сначала тебя всем этим премудростям учить придется, а читать институтский курс за пару дней я как-то не готов…
Николай II шагал по кабинету. Дойдя до угла, он круто, по-военному четко поворачивался, точно выполняя на параде команду «Кругом!», и также мерно шагал обратно. Возле заваленного свежими газетами царского стола в кресле неподвижно, напоминая сидящую египетскую статую фараона, застыл Распутин. Казалось, что он не обращает внимания на метания хозяина Земли Русской, но иногда вспыхивающие из-под кустистых бровей глаза ясно говорили: он все видит.
– Ты ему веришь? – спросил Николай на ходу и, не дожидаясь ответа, пошагал дальше.
– Верю, – только и сказал Распутин.
– А если я их прямо сейчас велю казнить? – снова не останавливаясь, спросил царь. – Может, все удастся остановить?
– Нет, – ударило в ответ. – Сил у тебя, папа, нет таких. Их много, а ты… Татищев, да я, да вот этот есаул…
– А если я прямо сейчас Юсупова, Пуришкевича и Дмитрия арестовать велю? Здесь и сейчас?
– А в чем ты их обвинишь? – Распутин поднял на императора колючий взгляд. – Что ты их в холодной держать станешь за то, чего они еще и не сделали?
– Да! Наша воля!
– Папашка, ты это кому другому скажи, а себя не обманывай. Тебя ж через день-два – как императора Павла Петровича… Или как деда твоего…
Николай остановился, опустил плечи и вдруг расплакался, точно мальчишка, рассадивший коленку. Распутин встал, подошел поближе и начал успокаивать императора, воркуя словно маленькому какие-то глупости.
– Что?! Чем я им не угодил?.. – всхлипывал он. – Разве я?.. За что?!!
– За доброту, папашка, – отвечал ему Григорий Ефимович. – За доброту твою и сердце мягкое… Был бы жестким, как отец, – они б дрожали, лишний раз дохнуть бы боялись…
Вдруг Николай резко перестал рыдать и поднял голову:
– Генерала Анненкова! Срочно! Немедленно! Ко мне! Сюда! – закричал он, надрывая горло. – Немедленно отыскать и доставить во дворец! Сейчас же!..
«Ролс-Ройс» из императорского гаража мчал по зимней заснеженной дороге. Глядя в непривычно ровное и от того более прозрачное окно, Анненков пытался прикинуть: а с какой скоростью они едут. Получалось, откровенно говоря, плохо: данных двигателя этого «Серебряного призрака» он не помнил, а определить по звуку было невозможно. Верстовые столбы если и имелись, то их так качественно занесло снегом, что Борис решительно не мог их углядеть. Да и что там можно увидеть, если пообочь дороги сугробы высотой метра в два?!
«А если бы мы поездом рванули, не быстрее бы получилось? Хотя нет: пока до вокзала от дивизии доберешься, пока поезд подойдет… – размышлял он. – Хотя кровавый Николашка может и экстренный поезд обеспечить…» Тут на память Анненкову пришло название старого фильма-катастрофы «Поезд вне расписания», и он с трудом удержался, чтобы не фыркнуть. Но зараза камергер заметил несколько быстрых гримас генерала и истолковал их по-своему. Решив, что Бориса Владимировича укачало, он велел конногвардейцу дать фляжку с коньяком, которую тот мгновенно извлек из какой-то незаметной ниши в салоне. «А интересные обычаи у нашего царя-батюшки, – про себя хмыкнул Анненков. – Неужто правда, что государь – законченный алкаш? Я не заметил, но я, вообще-то, и не врач-нарколог. Мы все больше по другой специфике…»
Но вот наконец за окном замелькали дома предместий, потом – города, и автомобиль выскочил на улицу, распугивая завыванием клаксона извозчиков и прохожих. Пронесшись по городу, «Ролс-Ройс» нырнул под арку Генерального штаба и, поднимая пушистый снеговой каскад, резко затормозил. Прежде чем Борис успел дотянуться до дверной ручки, корнет выскочил из машины и распахнул перед ним дверь:
– Прошу, ваше превосходительство…
В приёмной его не задержали ни минуты и сразу же проводили в кабинет, где точно тигр в клетке ходил из угла в угол император всероссийский. Прямо у двери стояло обитое алой с золотом парчой кресло, в котором тихо сидел Распутин. Однако поздоровался с Анненковым именно Григорий Ефимович, а Николай II только зыркнул затравленным взглядом.
– Здравия желаю, ваше императорское величество! – преувеличенно бодро рявкнул Борис Владимирович и, точно на плацу, лихо откозырял. Распутину он лишь коротко кивнул, негромко прибавив: – Здорово, кержак.
– И тебе не хворать, – откликнулся тот, но с кресла не встал и даже не пошевелился.
Император остановился и секунд двадцать пытался сверлить Анненкова взглядом, но потом вздохнул и опустил глаза…
– Григорий мне все рассказал, – произнес он глухо. – Я верю, что это – правда. Я не знаю, откуда это знаете вы, генерал, но хочу спросить: неужели ничего нельзя сделать?
В последних словах явственно звучали слезы и какая-то дикая надежда – надежда сродни той, с какой смертельно больной человек встречает врача, ожидая, что тот принес, наконец, чудесное средство, которое его исцелит…
Ни Анненков, ни Рябинин не умели врать с честными глазами безнадежным больным. Генерал долго молчал, а потом твердо ответил:
– Нет, государь. У вас нет столько сил, чтобы остановить эту лавину.
– А у вас?
Снова долгая пауза…
– И у меня тоже. Даже если вы сейчас назначите меня командующим фронтом, это все равно ничего не изменит. Слишком много офицеров, высших чиновников и даже ваших родственников страстно желают вашего падения.
Николай молчал. Очень долго…
– Вы – очень сильный человек, генерал. Я не верю, что вы ничего не можете сделать, – проговорил он наконец. – Вы не боитесь их, вы знаете их, так почему же – черт возьми! – почему?!
– Ваше величество, – подумав, ответил Анненков, – вы переоцениваете мои силы. Одиночка не может эффективно бороться с СИСТЕМОЙ. Можно отразить десять ударов с разных сторон, но если система нанесет одиннадцать – все кончено. А большая, разветвленная система может ударить и двадцать, и тридцать раз…
– Боже мой, да что вы такое говорите?! Какая система?!!
– Вопрос задан неправильно, – грустно усмехнулся Борис. – Не «какая», а какие. Против вас борется не одна система, а несколько. Вы стоите поперек дороги масонам, а их весьма активно поддерживают государственные машины нескольких держав. В первую очередь – Британской империи…
Император ошарашенно помотал головой:
– Что вы такое говорите, генерал?! Почему Британия?! Какие масоны?!
Распутин неожиданно встал с кресла, подошел к Анненкову и встал рядом:
– Я тебе, папа, давно говорил: разгони ты эту стаю! Всем этим ложам да ложкам в Сибири самое место! В Нерчинске, для примеру. Там камня немеряно, вот пущай и строят свой каменный храм…