Конечно, никакие ученые из Кембриджского университета подобного исследования на самом деле не проводили, но после того как вышел этот известный сетевой мем, некоторые настоящие исследования действительно имели место.
В 2011 году в одном из университетов Глазго исследователи обнаружили, что, когда объект затемнен или размыт для зрения, человеческий мозг способен достроить его детали и заполнить лакуны при помощи ранее увиденных образцов, а также что текст – это только часть истории.
А если копнуть еще глубже, первые исследования на эту тему провел Грэхэм Роулинсон из Ноттингемского университета в 1976 году. Он выполнил 16 экспериментов и убедился в том, что люди могут свободно читать слова с переставленными буквами, однако у этого явления есть несколько интересных нюансов:
– человек проще воспринимает короткие слова;
– человек не может сразу понять слово, если перепутаны не соседние буквы, а расположенные друг от друга на расстоянии;
– лучше всего люди воспринимают слова в контексте.
ИГРА В АНАГРАММЫ
Игра с перестановкой букв открывает огромный простор для всевозможных остроумных ребусов, составление которых многие века было любимейшим занятием лучших умов всей Европы. Например, игра в анаграммы.
Анаграмма – известный литературный прием, состоящий в перестановке букв или звуков определенного слова (или словосочетания), в результате которого образуется другое слово или словосочетание. Исходное слово или фраза называется субъектом анаграммы. Того, кто создает анаграммы, соответственно, называют анаграмматистом. Само слово anagrams также можно анаграммировать как Ars magna (лат. «великое искусство»).
Этот прием восходит к временам древних греков, когда считалось, что подобным образом можно раскрыть важную скрытую информацию, которая несет в себе мистическое значение или магическую силу. Различными анаграммами в своих произведениях любил баловаться английский поэт-метафизик Джордж Герберт. В его сборнике стихов «The Temple», опубликованном в 1663 году, можно найти стихотворение под названием «Анаграмма», где имя героини Mary обыграно «говорящей» анаграммой:
How well her name an Army doth present,
In whom the Lord of Hosts did pitch his tent!
Джон Драйден в своей пародийно-героической поэме «Макфлекно», опубликованной в 1678 году, пренебрежительно назвал подобное «псевдоинтеллектуальное» времяпрепровождение «истязанием одного бедного слова десятью тысячами способов».
Thy genius calls thee not to purchase fame
In keen iambics, but mild anagram:
Leave writing plays, and choose for thy command
Some peaceful province in acrostic land.
There thou may’st wings display and altars raise,
And torture one poor word ten thousand ways.
Английский сатирик Джонатан Свифт также был одним из многих, кто высмеивал напыщенность и суеверность подобных убеждений. В «Путешествиях Гулливера» (1726) продвинутые уроженцы Трибнии открывали заговоры «анаграмматическим методом»: проверяли на предмет перестановки букв алфавита любую подозрительную бумагу, чтобы пресечь в самом зародыше любые возможные замыслы заговорщиков.
Тем не менее анаграммы были популярны по всей Европе еще со Средних веков, а латинские анаграммы на протяжении многих столетий считались особенно остроумными. Фраза Est vir qui adest, являющаяся анаграммой к Quid est veritas («Что есть правда»), была приведена в качестве примера в Словаре английского языка Сэмюэля Джонсона. Натурфилософы XVII – XIX веков любили зашифровывать свои научные открытия латинскими анаграммами, чтобы установить свой приоритет. Таким образом они претендовали на новые открытия еще до того, как их результаты были официально готовы к публикации.
Галилей использовал smaismrmilmepoetaleumi-bunenugttauiras для Altissimum Planetam Tergeminum Observavi (лат. «Высочайшую планету тройною наблюдал»), когда в 1610 году с помощью своего телескопа впервые наблюдал кольца Сатурна. Эта анаграмма состояла из 39 букв. Те, кто знаком с факториалом, могут понять, что расшифровать подобный шифр с таким количеством перестановок было практически невозможно.
Сложный челлендж принял современник Галилео, Иоганн Кеплер, ошибочно решивший анаграмму как Salve, umbistineum geminatum Martia proles («Привет вам, близнецы, Марса порождение»), полагая, что речь идет о спутниках Марса, о существовании которых подозревал он сам. По иронии судьбы, открытие колец Сатурна Галилею защитить не удалось. Спустя несколько лет, когда кольца перестали быть видимыми, великий астроном подумал, что ошибся, а это открытие полвека спустя сделал Христиан Гюйгенс. Что примечательно, он тоже зашифровал его с помощью анаграммы aaaaaacccccdeeeeeghiiiiiiillllmmn-nnnnnnnnooooppqrrstttttuuuuu, означавшей Annulo cingitur, tenui, plano, nusquam coherente, ad eclipticam inclinato (лат. «Он [Сатурн] окружен тонким, плоским кольцом, нигде не прикасающимся, наклоненным к эклиптике»).
Когда дело доходит до исторических анаграмм на английском языке, то, пожалуй, самыми интересными являются анаграммы известного короля-интеллектуала Якова I, который больше всех любил подобного рода развлечения. Придворные обнаружили в «Джеймсе Стюарте» (James Stuart) «справедливого господина» (just master) и превратили «Карла Джеймса Стюарта» (Charles James Stuart) в «претендующего на место Артура» («Claims Arthur’s seat»).77 Печально известный скандал с убийством (так называемое «дело Овербери») привел к появлению двух несовершенных анаграмм, которым поспособствовало тогдашнее небрежное написание английских слов: «Фрэнсис Ховард» («Francis Howard» для Фрэнсис Карр, графини Сомерсет, ее девичья фамилия) стало «Кар находит шлюху» («Car findes a whore»), а Томас Овербери (Thomas Overbury) превратился в «Thomas Overburie» и был анаграммирован как «О! О! занятое убийство» («O! O! a busie murther» с устаревшей формой слова murder и буквой V, читаемой как U).
В научной среде самыми заметными исследованиями анаграмм отметился швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр. В своих лекциях он высказал резонансную точку зрения о широком использовании анаграмм в древних индоевропейских текстах. Его идеи, хаотично собранные в ряде личных заметок и дневников 1906—1909-х годов, были публично обнародованы лишь в 1960 году. В них Соссюр подробным образом обосновал свой тезис о том, что анаграмма – «главный принцип индоевропейской поэзии».78 К подобному выводу его привело тщательное изучение сатурнийского стиха, более поздней латинской литературы, гомеровского эпоса, ведийских гимнов, а также древнегерманской поэзии. Знаменитый «Курс общей лингвистики», трижды читавшийся им в Женевском университете, по большей части являлся более поздним продолжением его многолетнего исследования анаграмм.
Принципиальное отличие взгляда Соссюра от обычных поисков повторяющихся слогов заключалось в том, что швейцарский лингвист предположил использование анаграмм для совершенно определенных нужд: «Основанием для появления анаграмм могло бы быть религиозное представление, согласно которому обращение к богу, молитва, гимн не достигают своей цели, если в их текст не включены слоги имени бога».79
Эта гипотеза имела так много поклонников в лингвистической среде, что вызвала всплеск лихорадочного поиска закодированных слов, обусловив появление в околонаучных кругах в 60—70-х годах своеобразных «охотников за анаграммами», которые сразу начали находить в древних текстах самые неожиданные анаграммы.
В качестве игры анаграммы действительно могут доставить массу удовольствия, особенно если найти анаграмму, которая каким-то образом связана с оригиналом:
– evil – live;
– mother-in-law – woman Hitler;
– a gentleman – elegant man;
– astronomers – moon-starers;
– teacher – cheater;
– Santa – Satan;
– conversation – voices rant on;
– Madam Curie – Radium came;
– Margaret Thatcher – Meg, the arch-tartar;
– William Shakespeare – I am a weakish speller.
Язык смайликов
Смайлик. Слово такое же пошлое, как и сам предмет. Ненавижу все эти приспособления для ленивых. Вместо того, чтобы выразить свое чувство, ты его отсылаешь. Нажимаешь на кнопочку – и перед тобой все эмоции мира, совершенно одинаковые. Радость, сомнение, грусть, гнев – все на одно лицо. Все многообразие порывов души оказывается сведено к пяти отвратительным кружочкам. Черт побери, какой прогресс…
Анна Гавальда «Ян»
С глобальным распространением цифровой коммуникации и появлением первых социальных сетей появился и новый вид отношений — textlationship, а вместе с ним и новый вид языка – textspeak, который потребовал своего нового алфавита. Ведь как бы ни был удобен обмен текстовыми сообщениями, у него есть один существенный недостаток – отсутствие контекста, тех невербальных знаков коммуникации, доступных при обычном общении. А ведь «круги контекста» у всех людей разные. Вещи, которые кажутся совершенно очевидными одному человеку, очень часто бывают не так прозрачны другому.
Масса возникающих в такой коммуникации неловких ситуаций породила даже известную интернет-поговорку, так называемый закон По: «Невозможно создать пародию на экстремизм или фундаментализм без явного указания, что это пародия, чтобы не нашелся человек, который принял бы все за правду». В общем, как говорил Оскар Уайльд, «в наше время быть понятым значит попасть впросак».
Чтобы избежать подобного недопонимания, японские эмодзи пришлись очень кстати. В цифровом общении они стали выполнять ту же функцию, что и жесты, язык тела и интонация в живом общении, позволяя лучше выражать свои эмоции в цифровой коммуникации.