ли проведать Асле, и, если можно навестить его еще сегодня, я всегда могу опять поехать в Берген, по крайней мере, если могу помочь ему, думаю я и уверенно еду по Хёггата, быстро оглядываюсь и вижу, что Браге спит на заднем сиденье, смотрю вперед и вижу, как Аслейк стоит, глядя на картину с двумя пересекающимися полосами, и говорит, что это андреевский крест, и вроде как гордится, что знает такое выражение, и думаю, что он наверняка время от времени заучивает какое-нибудь выражение, вызубривает его и потом всегда может вставить, к примеру «андреевский крест», употребляя этакое слово, он вроде как показывает, что и он не обсевок в поле, тоже не лыком шит, по тону, каким он говорит, это сразу заметно, он, мол, тоже кое-что умеет, может, даже больше, чем я, хоть я и учился в школах, а он нет, он только начальные классы одолел, да и то через пень-колоду, однако ж он, Аслейк, все-таки отнюдь не дурак, хоть, к примеру, и произносит «андреевский крест» с крестьянской гордостью, думаю я, нет, он, Аслейк, умом не обижен, иной раз высказывается очень метко, так что вдруг понимаешь что-то, чего прежде не понимал, видишь что-то по-иному, как прежде не видел, а ведь именно к этому и стремишься, когда пишешь картину, хочешь по-новому увидеть виденное раньше, увидеть как бы впервые, мало того, ты и видишь по-новому и понимаешь, как бы разом, думаю я и вижу: две полосы – это Асле, он лежит на своем диване и способен думать только об одном, а думал он единственно о том, что сейчас встанет, спустится к морю, зайдет в море, далеко-далеко, и волны захлестнут его и он исчезнет навсегда, ведь нет мочи терпеть боль, страдания, отчаяние, да как их ни называй, сейчас-то боль совершенно невыносима, он даже руку поднять не в силах, вдобавок его трясет, руки дрожат, все тело дрожит, надо встать, найти выпивку, хотя бы выпивку, первым делом хлебнуть глоток-другой спиртного, а потом в море, в море, думал Асле, лежа на диване и размышляя, а я тем временем стоял в своей комнате, или в мастерской, или как ее там назвать и изображал его в виде двух полос, лиловой и коричневой, думаю я, смотрю на дорогу, и меня обуревает радость, я ужасно, ужасно рад и сам не понимаю, что способен так радоваться потому только, что уезжаю из Бергена, думаю я, наверно, все дело в том, думаю я, что сейчас со мной собака, Браге, думаю я, а как вернусь домой, сразу позвоню в Больницу и спрошу, когда можно проведать Асле и можно ли привезти ему что-нибудь, и попрошу передать Асле, что его собака, Браге, у меня, так что о ней ему беспокоиться незачем, думаю я, а Берген уже остался позади, думаю я и еду на север, оборачиваюсь, вижу, что собака, Браге, спит на заднем сиденье, и испытываю огромную радость, а вместе с тем и печаль, как я замечаю, она переполняет меня, кажется, что-то во мне вот-вот разорвется, но я спокойно продолжаю путь на север и думаю, что просто миновал Скутевику, даже не взглянув на дом, где живет Асле, думаю я, еду на север и скоро доберусь до дома, думаю я, и перво-наперво лягу спать, потому что ужасно устал, ужасно устал, и я впадаю как бы в прострацию, и время просто течет себе и течет, а я приближаюсь к съезду и к детской площадке и думаю, что, как ни велика усталость, не стану останавливаться на съезде и смотреть на детскую площадку, не стану смотреть на старый побуревший дом, где когда-то жили мы с Алес, глядя на дом, только испытываешь боль, тогда меня опять терзает тоска по Алес, я проезжаю мимо старого дома и вижу молодого мужчину с каштановыми волосами до плеч, в длинном черном пальто, и девушку с длинными черными волосами, они идут к побуревшему старому дому, рука об руку идут к побуревшему дому, а я смотрю прямо перед собой, продолжаю путь на север и вижу Асле, он держит за руку Сестру, сестру Алиду, они стоят на обочине, и с виду кажется, будто они решили перейти через шоссе, но они такие маленькие и почему они одни? где их родители? они живут в одном из двух белых домов, что виднеются у них за спиной, два дома рядом, на не слишком крутом склоне, думаю я и вижу, как Сестра оборачивается и говорит: глянь, глянь на дома у нас за спиной, говорит она
Там мы живем, говорит она
Да, говорит Асле
А что с ними, с домами? – говорит он
Мы там живем, говорит Сестра
В одном доме живем мы, а в другом Бабушка и Дедушка, говорит она
Знаю, говорит Асле
Конечно, просто я вдруг подумала, говорит Сестра
Что вот там, в самом высоком доме, живем мы, говорит она
Тот, где живем мы, зовется Новым, а тот, где живут Бабушка и Дедушка, зовется Старым домом, говорит Асле
И с виду кажется, будто дома держатся за руки, говорит Сестра
Пожалуй, говорит он
Как мы с тобой держимся за руки, так и дома́ тоже держатся за руки, говорит Сестра
И правда, говорит Асле
и они глядят на дома, никого из взрослых не видно, ни Мамы или Отца, ни Бабушки или Дедушки, только белые дома, один старый, длинный, другой поновее, высокий, и оба так отчетливо вырисовываются на фоне зелени, на фоне зеленого участка с множеством плодовых деревьев, на фоне зеленой листвы деревьев, на фоне черной горы, что огромной черной стеной вздымается ввысь прямо за участком, который поднимается к ней, а за белыми домами красный сарай-сеновал
И черная гора, говорит Сестра
Да, говорит Асле
По-моему, дома держатся за руки, потому что боятся крутой черной горы, говорит она
и Асле говорит, что никогда об этом не думал, но, пожалуй, так и есть, теперь он тоже видит, два белых дома держатся за руки, потому что боятся черной горы, в самом деле так оно и есть, говорит Асле, а Сестра говорит, что черная гора вправду страшная, такая крутая, всегда мокрая, вода течет из родников в горе, говорит она и спрашивает, слыхал ли Асле про синюю гору, и он отвечает, что слыхал
Про синюю гору, говорит Асле
а Сестра говорит, что лучше назвать гору черной, и Асле говорит, что гора скорее черная, и они опять оборачиваются, глядят на шоссе, а я еду на север и думаю: почему дети там одни? почему с ними нет взрослых? почему никто за ними не смотрит? и вижу, как они стоят на обочине узкой шоссейной дороги, а ниже по дороге, чуть в стороне от детей, прямо над Приливной Полосой, стоит голубой домик, и немного впереди по шоссе, чуть дальше голубого домика, есть поворот, машины там, не снижая скорости, огибают Древний Курган, думаю я, а вдруг, думаю я, дети выйдут на дорогу? и вижу посреди шоссе грязную лужу, вижу, как Сестра отпускает руку Асле, выбегает на мостовую, прямо в грязную лужу, и принимается топать ногами, она скачет, а грязная вода брызжет ей на ноги, на платье, хорошо хоть, они в сапогах, думает Асле и говорит, что так нельзя, а Сестра говорит, как здорово, иди сюда, будем топать вместе, а Асле говорит, что она вся изгваздается, так нельзя, Мама-то что скажет? она рассердится, очень рассердится, будет ругаться, говорит Асле, но Сестра словно и не слышит, знай топает в луже, и на платье уже от грязи места живого не видно, все сплошь в грязных пятнах, Асле даже с обочины хорошо видно, и он говорит, чтобы Сестра перестала, ведь мало того что она вся изгваздалась, так играть посреди дороги опасно, вдруг машина выскочит, они же постоянно тут ездят, и вдруг тот, что за рулем, не заметит Сестру, и, даже не додумав эту мысль до конца, Асле выбегает на шоссе, хватает Сестру за плечо, она кричит, но он тащит ее с собой на другую сторону, а она кричит, твердит, что хочет еще потопать, и Асле говорит, что нельзя, пусть она только посмотрит на свое платье, вон как перепачкалось, говорит он, и Сестра глядит на платье
Правда, говорит она
и кажется, вот-вот разревется
Оно было такое красивое, такое красивое, голубое, говорит она
Вот видишь, говорит Асле
и видит, что Сестра плачет, и говорит, что плакать незачем, платье, конечно, грязное, но ничего страшного не случилось, его можно постирать, да и Мама вряд ли очень уж сильно рассердится, он скажет, что все из-за него, что он велел ей пойти в лужу, стало быть, отругают его, а не ее, говорит он, ведь Мама всегда ругает его, что бы он ни сказал и ни сделал, говорит он, и Сестра утирает слезы, и Асле говорит, ничего страшного, пусть Мама его отругает, и он думает, что немножко задается, ну да, думает он
Но платье совсем грязное, говорит Сестра
и опять плачет
Раз уж ты такая дуреха, говорит Асле
и услышав это, Сестра ревет пуще прежнего
Прости, зря я так сказал, говорит Асле
Не хотел я тебя обидеть, говорит он
Ты не дуреха, нет-нет, ты хорошая, добрая, способная и умная, говорит он
и вот уж Сестра только пошмыгивает носом, а Асле говорит, что все уладится, все будет хорошо, говорит он, но, наверно, говорит он, она теперь поняла, что так делать нельзя, нельзя, когда на тебе красивое чистое платье, говорит он, а Сестра молчит, и они просто стоят, потом он берет Сестру за руку, и они еще некоторое время стоят на обочине, и Асле думает, что их наверняка отругают, его отругают, ведь Мама вправду рассердится, когда увидит, как Сестра перепачкала платье, притом нарочно, думает Асле, а он обещал Сестре сказать, что это он ей велел, велел топать и скакать в грязной луже, обещал взять вину на себя, так что придется сдержать обещание, думает Асле и, хотя особо не переживает из-за того, что Мама его отругает, но и радоваться тут нечему, думает он, во всяком случае, идти домой прямо сейчас как-то не хочется, думает он, лучше бы заняться чем-нибудь еще
Может, на Курган сходим, вдруг там черника поспела? – говорит он
но Сестра по-прежнему стоит и молчит
Не хочешь? – говорит Асле
а Сестра так и стоит, не говоря ни слова, и Асле замечает, что теряет терпение, что ему прямо-таки скучно, думает он, нельзя же без конца стоять на обочине, лучше пойти на Курган, но в таком случае придется опять перейти через шоссе и прежде хорошенько посмотреть по сторонам, не выскочит ли машина из-за поворота у Кургана, думает он
Не хочешь пойти на Курган? – говорит Асле
но Сестра только качает головой, и Асле спрашивает, чего же ей хочется, и она отвечает, что ничего, и Асле предлагает пойти к голубому домику, который стоит дальше по шоссе, они еще ни разу туда не ходили, и он часто думал, что не прочь сходить к этому домику, говорит Асле, а Сестра опять качает головой, то он предлагает спуститься к Приливной Полосе, к Лодочному Сараю, выйти на Пристань и посмотреть на Лодку, как часто говорит Отец, пойду гляну на Лодку, говорит он, или пойду-ка проверю, не течет ли Лодка, говорит он, а Мама говорит, что ему надо быть осторожным, а Отец говорит, что всегда осторожен, а не то говорит, что прокатится на Лодке, попробует порыбачить, и Мама тогда повторяет, что надо быть осторожным, думает Асле, а еще Мама с Отцом говорили, что им, ему и Сестре, ни в коем случае нельзя одним ходить к морю, это опасно, они могут упасть в воду и утонуть, и Мама рассказывала про мальчика, с которым училась в школе в одном классе, он упал в море, рыбачил с лодки один и упал за борт, вода холодная, снова влезть в лодку трудно, почти невозможно, так говорит Мама, и он не сумел, лодку нашли в море, пустую, она дрейфовала по волнам, а мальчика, с которым она училась в школе, сразу отыскать не удалось, только этак через неделю, а то и больше, когда несколько мужиков вышли в море, они заметили среди волн что-то похожее на человека, зацепили багром, втащили в лодку, и оказалось, это он, мальчик, с которым она училась в школе, и выглядел он не больно-то красиво, сказали мужики, нет, ей незачем об этом думать, страсть-то какая, впрямь