– Наверное, заметно. Но вообще-то нет ничего нового в том, что люди живут двойной жизнью и имеют массу тайн друг от друга.
Кнутас отвел взгляд и потянулся за солонкой. Как он ни старался, ему никогда не удавалось нормально посолить собственную стряпню.
– Пожалуй, ее больше устраивала красивая картинка, которую она нарисовала у себя в голове, даже в глубине души зная, что все совсем не так, – предположил он. – Поскольку это удобнее всего. Далеко не первый случай в мировой истории, когда люди занимаются самообманом.
Закончив свой монолог, Кнутас спросил себя, насколько это соответствовало его собственной ситуации. Пожалуй, слишком хорошо.
– Но у них же маленькая дочь, – заметила Карин, как бы произнеся свои мысли вслух.
– Да, – сказал Кнутас. – Жизнь не такая простая штука, – добавил он.
– Да уж точно, – согласилась она.
Время от времени Кнутас поглядывал на красивое лицо Карин, сидевшей по другую сторону стола. Она, конечно, мало напоминала Лине, но с ней он чувствовал себя хорошо, столь просто все обстояло. Ему было приятно и просто общаться с ней. Но их отношения сильно отличались от тех, которые существовали между ним и Лине. Ему требовалось рассказать ей о своей встрече с бывшей женой. О том, что он совсем запутался. Не мог разобраться со своими чувствами.
– Послушай, – начал он. – Мне надо сказать тебе кое-что.
Карин замерла.
Ее глаза обеспокоенно заблестели.
Она положила вилку.
Кнутас почувствовал, как у него заныло сердце. Он боялся нанести ей тяжелую рану. Карин была импульсивна. А вдруг она вскочит, отбросит в сторону столовые приборы, начнет кричать? Они почти не ссорились между собой, их отношения развивались неторопливо, и оба чувствовали спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, находясь вместе. Поэтому он не знал, как она отреагирует. Но ему почему-то показалось, что он в результате узнает ее с совершенно неведомой стороны.
– Что-то случилось? – поинтересовалась она тихо. С окаменевшим лицом, будто опасалась, что вот-вот произойдет катастрофа.
Он взял ее за руку:
– Я хотел извиниться перед тобой за мою невнимательность. Пожалуй, я не заботился о тебе должным образом в последнее время.
Он увидел, как она расслабилась. Это бросилось в глаза. Ее плечи опустились, лицо обмякло.
– Но, милый, тебе не за чем это делать.
– Несправедливо, что я уделял тебе так мало внимания.
Карин наклонилась вперед и легко поцеловала его в щеку.
– Ты такой хороший, – сказала она. – Я ужасно соскучилась по тебе, но это действительно нестрашно.
Он ответил ей улыбкой, тогда как ему хотелось провалиться сквозь землю. Попытавшись быть искренним, он взамен еще больше загнал себя в угол. Честно говоря, он не смог признаться, испугался просто-напросто, что произойдет конфликт. Но своей трусостью дополнительно усугубил ситуацию.
Карин, вероятно, заметила его смущение.
– Милый, забудь об этом, – попросила она.
Кнутас вздохнул.
– Ты же останешься на ночь? – поинтересовался он, хотя хотел, чтобы она ушла домой.
– Естественно, – ответила Карин.
Он пообещал себе прекратить думать о Лине. Меньше всего ему хотелось причинить боль Карин, неоднократно спасавшей его. Если бы не она, как бы он справился после развода? Пожалуй, опустился бы, начал пить, как многие другие мужчины средних лет в аналогичной ситуации.
И что, собственно, он знал о чувствах Лине? Она отличалась импульсивностью, и он вполне мог сам напридумывать якобы вновь возникший у нее интерес к нему. Это ничего не значило.
Однако, как Кнутас ни убеждал себя в том, во что хотел верить, ему не удалось избавиться от ощущения, что он все глубже погружается в трясину.
Прошлое
Кто-то с силой постучал в дверь. Сесилия вздрогнула от этого звука. Она попыталась не обращать на него внимания, уткнулась лицом в подушку. Но стук повторился, а потом дверь открылась, и в комнату вошла Анки. Она была бледной и заплаканной, но больше всего Сесилию удивило выражение ее лица. Обычно дружелюбное, оно сейчас выглядело холодным, чуть ли не наполненным ненавистью. Ее ненакрашенные опухшие глаза таращились, словно она плохо видела, и ей приходилось открывать их излишне широко.
Она подошла к кровати.
– Ты должна немедленно встать, – сказала она хриплым голосом.
– Почему?
– Полиция здесь.
– Какая еще полиция?
Анки не ответила, подошла к окну и решительным движением подняла штору. Та с шумом сместилась вверх. День был облачный, без малейшего намека на солнце. Казалось, сама погода задержала дыхание.
– Делай, что я говорю.
Она повернулась и вышла, закрыв за собой дверь.
Сесилия зажмурила глаза. Ей нестерпимо хотелось заснуть. Воспоминания о предыдущем вечере навалились на нее. Как позвонили в дверь. Сначала радостный крик Анки, а потом шок. Двое полицейских с непроницаемыми лицами. Сообщение, которое они озвучили, сидя на диване в гостиной. Папа погиб при прыжке с парашютом. Они сказали об этом деловито, четко дали понять, что ни о какой ошибке не могло идти речи. Потом они ушли, остались только крики и плач Анки и попытки понять непостижимое. Жизнь стала другой. В ту секунду началась новая действительность.
Папа умер. Парашют не раскрылся, как от него требовалось. Он ударился о землю и мгновенно погиб, и ничего нельзя было сделать. Его отвезли в больницу, но там только констатировали, что папина жизнь закончилась. Он больше не дышал. Его кости были переломаны. Череп раскололся, стукнувшись о камень. Он больше никогда не сможет прогуляться к морю, смеяться и трепать ее волосы. Сесилия пыталась вызвать из памяти его облик, но картинка постоянно исчезала. Лицо расплывалось, и чем больше она старалась сосредоточиться на том, чтобы увидеть его, тем плотнее глаза закрывала неизвестно откуда появлявшаяся пелена тумана.
Сесилия позвонила маме и рассказала о случившемся. Страшные слова с трудом сходили с языка, плохо складывались во фразы. Словно она сама по-настоящему не верила в то, что говорила. Как можно осознать такое? Она хотела вернуться домой, но полицейские заявили, что ей надо остаться, ее собирались допросить на следующий день. Взамен мама приехала с Готланда увидеть папу в последний раз и присутствовать при допросе.
Вновь стук в дверь.
– Ты готова?
Значит, это было правдой.
– Сейчас иду.
Сесилия отбросила одеяло и села на край кровати. Смотрела вниз, в пол. Тело плохо слушалось. Она так и не заснула, всю ночь пролежала с сухими глазами, блуждая взглядом по темной комнате.
– Поторопись.
Голос Анки по ту сторону двери звучал резко. Она разговаривала с кем-то. Явно не с одним. Кто там был? Скоро ей предстояло это узнать.
Живот ныл. Она сняла футболку, в которой спала, и надела майку, кенгуруху и шорты. Стоило упаковать вещи сейчас, скоро ей предстоит обратный путь на Готланд, и кто знает, сколько с ней будут беседовать. Самолет улетал около шести, но кто теперь отвезет ее в Бромму? Есть ли у Анки права? Она запихала в сумку свои немногочисленные пожитки. В ванной оставались ее зубная щетка и несессер. Она взбила подушки, застелила кровать одеялом и сверху накинула полосатое покрывало. Не потребовалось особых усилий, чтобы комната снова выглядела прибранной.
Сесилия точно оказалась в другой реальности, когда вышла из машины перед зданием полиции. Она подняла глаза на окна, смотревшие на нее, и ей стало интересно, что сейчас произойдет. Она чувствовала себя очень маленькой, шествуя между двух полицейских. Они миновали стеклянные двери, остановились перед стойкой охраны. Несколько человек сидели в освещенной люминесцентными лампами комнате ожидания. Они с любопытством смотрели на нее, словно взглядами пытались залезть ей в душу. На их лицах явно читались вопросы. Ей хотелось крикнуть, чтобы они перестали пялиться, но она, конечно, не могла этого сделать. Честно говоря, сомневалась, сможет ли вообще разговаривать.
Они миновали еще одну дверь. Коридор, по которому ее вели полицейские, казался бесконечным. Вокруг царила тишина, словно все звуки поглощались стенами и напольным покрытием, никто не говорил ничего. В конце концов они остановились перед одной из серых дверей. «Допросная», – гласила надпись на табличке. Один из полицейских нажал на ручку и впустил Сесилию внутрь.
Она огляделась. Комната была квадратной, без окон, с голыми стенами. Посередине стоял стол и несколько стульев, вот и все, для чего хватало места внутри. Воздух оказался спертый, несмотря на работавший в углу вентилятор.
Женщина-полицейский по имени Сузанна рассказала, что имеет специальную подготовку, позволяющую ей допрашивать детей и подростков. В комнате также сидели мать Сесилии и пожилая дама. Она была адвокатом и представилась Ингелой. Сесилию попросили сесть рядом с ее мамой. Она механически подчинилась, ни на кого не глядя. Мама неловко взяла ее за руку.
На столе стоял магнитофон. Сузанна нажала клавишу, назвала дату и произнесла что-то еще, Сесилия разобрала слово «допрос» и свое имя.
Сузанна повернулась к ней.
– Я хотела бы, чтобы ты рассказала мне о посещении своего папы, – начала она. – Ты приехала с Готланда в эту пятницу, верно?
Сесилия кивнула.
– Пожалуйста, громко ответь «да» или «нет».
– Да.
Вентилятор жужжал. Тихо, подобно насекомому, пытавшемуся вырваться из своей темницы.
– Расскажи мне, что ты делала, когда вечером пришла домой к своему папе.
Сесилия не знала, что ей говорить. Звук вентилятора действовал усыпляюще. Сесилия смотрела вниз на поверхность стола. Та была немного грязная, пыль приклеилась к липкому пятну. Кто убирается в таких помещениях? Она сидела молча, сжавшись от напряжения, рассматривала свои руки. Они выглядели худыми и жалкими.
Все ждали.
Дышать стало тяжелее. Она сглотнула комок в горле.
– Можно мне стакан воды? – выдавила она наконец.
Сузанна поднялась, сделала несколько шагов до двери, открыла ее и что-то крикнула. Сразу после этого появился другой полицейский в форме и поставил перед ней белую пластиковую кружку.