Баттеруорт из тех англичан, у которых голова соображает неплохо, но по виду этого никак не скажешь. Физиономия у него большая, круглая, как луна, и похожа на сырое филе, а в середине что-то мелкое и неопределенное. Это его так называемые черты лица. И сейчас это лицо было до того бессмысленным, что я чуть не набросился на Баттеруорта с кулаками.
— Прости, старик, — сказал он, — здесь какая-то ошибка.
— Да, верно, — ответил я. — Можешь об этом забыть. Я вас просто с кем-то спутал. Но с подшипником вы все-таки поднажмите.
— Поднажмем, поднажмем. — Баттеруорт обрадовался, что я снова в своем уме. — Только вот долго тебе тут приходится слоняться без дела. Это плохо. Слушай старик, приходи к нам завтра обедать. Будет восемь человек, сыграем в бридж — как раз два стола.
Я пришел. Был Доусон с женой, Мэвис Гилберт и еще одна пара, Дженнингсы; их я тоже видел в Другом Месте. Итак, нас было восемь человек, и все мы побывали в Другом Месте, а некоторые даже провели вместе много чудесных часов. Я ни на что особенно не надеялся, но все же надо было их проверить. Начал я с миссис Баттеруорт, которая посадила меня за обедом рядом с собой. Я спросил, не знаком ли ей один сказочный уголок, где у реки среди холмов стоит деревенская гостиница… и я подробно описал Другое Место. Я был уверен, что она слушает вполуха, потому что она из тех беспокойных хозяек, которые мыслями всегда на кухне; но когда я закончил свой монотонный, как мне казалось, и утомительный рассказ, она, к моему удивлению, ответила:
— Нет, я такого места не знаю. Где это? А-а, и вы не знаете! — Ее озабоченно прищуренные глаза расширились, ожили, помолодели и из бесцветных сделались синими. — Мистер Линфилд, давайте поищем его, — прошептала она и на секунду стала совсем такой, как тогда, в Другом Месте.
Во время перерыва в бридже я занялся Доусонами и миссис Дженнингс, но в этот раз говорил только о гостинице — будто бы я в ней останавливался много лет назад и теперь забыл, где она находится. Доусон сказал, что она в Северном Девоне; жена его уверяла, что в Глостершире и что ее уже снесли, а миссис Дженнингс объявила, что в Дорсете есть один маленький паб, так он гораздо лучше. Все было ясно: эти трое — пустой номер. Они и близко не подходили к Другому Месту. Но беда в том, что я-то их там видел! Из-за этого наш вечер напоминал игру в шарады, когда все изображают ходячих мертвецов зомби.
Разошлись довольно рано. Мэвис Гилберт подвезла меня до центра в своем автомобильчике и пригласила к себе выпить. Мы выпили, немного расслабились, и тут она сказала:
— С тобой что-то стряслось. Я заметила, и миссис Баттеруорт тоже. В чем дело? Или ты не можешь сказать?
— Кое-что могу, — ответил я, — но ты не поймешь, о чем я говорю. Я видел тебя на берегу реки ясным теплым утром… ты была в зеленом платье.
— Как я выглядела? — Мэвис улыбнулась, и эта улыбка означала: понятно, ты видел меня во сне.
— Ты прекрасно выглядела. И была счастлива. С тобой был какой-то парень… сейчас я попробую его описать…
— Ну! Что же ты замолчал?
— Нескладный, рыжеватый, глаза зеленые, как у всякого рыжего, а на левой щеке шрам…
— Родни! — вскрикнула она. Потом взглянула на меня и побледнела от гнева. — Это совсем не смешно. Кто-то тебе насплетничал про меня и Родни, и ты решил таким способом сообщить мне, что ты все знаешь. По-твоему, это очень остроумно? По-моему, нет.
— Погоди, Мэвис, ты все неправильно поняла. — Я взял ее руку и удержал в своей. — Я и не думал ни с кем о тебе говорить. И о Родни я в первый раз слышу. Я просто описал парня, с которым я тебя видел у реки. Ты тогда была в зеленом платье…
— У какой реки?
— Я сам бы хотел знать, — ответил я. — Там было много народу, были Баттеруорты, Доусоньи, и ты с этим парнем. И еще девушка по имени Пола — дочь хозяина гостиницы, где мы все остановились. — И я как можно подробнее описал Полу. — Она тебе никого не напоминает?
— Одну мою знакомую, Норму Блейк, — сказала Мэвис. — Но она к гостиницам никакого отношения не имеет. Она занимается трудотерапией. Просто случайное сходство. А Пола — человек особенный, это я уже поняла. Но где все это происходило?
Пришлось описать и гостиницу, и реку, и холмы, а потом вкратце рассказать о том, что там было. Умолчал я только о сэре Аларике, о черном камне и о двери.
— Не знаю я такого места, — медленно проговорила Мэвис, и глаза у нее затуманились. — И ни в каком таком месте я с Родни, к несчастью, не была. Неужели тебе это приснилось? — Женщины воспринимают подобные вещи серьезно, без всяких там «брось трепаться, старик».
Но тем не менее мне не хотелось рассказывать ей всего.
— Трудно объяснить почему, — сказал я, — но я не думаю, что мне это приснилось. Я попал туда… встретил всех вас, таких счастливых… нашел Полу… а потом потерял ее из-за того, что поспешил. А вы, которые были там, теперь не понимаете, о чем я говорю. Значит, одно из двух: либо вас там не было и я все это вы думал, либо вы отправляетесь туда, но потом забываете…
— Нет, это невыносимо! — воскликнула она. — Зачем ты мне рассказал! Я ведь только об одном всегда и мечтала — побыть с Родни где-нибудь в таком месте… и каждую ночь я представляла себе… А теперь ты говоришь, что видел меня там. Какая я несчастная! Это ты виноват!
— Я и в своем собственном несчастье виноват. Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
— Нет, — сказала она, — теперь я должна рассказать тебе о Родни.
И Мэвис, то и дело останавливаясь, чтобы всплакнуть или посмеяться, рассказала мне свою удивительную, душераздирающую, захватывающую историю — такой она ей представлялась; для меня же, хоть и сама Мэвис мне нравилась, и против Родни я ничего не имел, — для меня все это означало только два часа борьбы с дремотой. Когда я вернулся в привокзальную гостиницу, меня уже не хотели впускать, и чувствовал я себя куда хуже, чем уходя отсюда для приятного времяпрепровождения.
Следующие несколько дней напоминали ходьбу по мокрому вспаханному полю в свинцовых сапогах. Я изо всех сил старался не поддаваться жалости к самому себе; вы скажете — давно пора, и я с вами согласен, но когда вы далеко от дома, это не так-то легко. Пошел в справочную библиотеку, поискал, нет ли чего о магии сэра Аларика, но ничего не нашел. Заодно стал наводить справки и о самом сэре Аларике. Но одни о нем даже не слышали, другие знали, что есть такой, но это их совершенно не интересовало. По-моему, прошлой зимой обитателей Блэкли вообще мало что интересовало. Они просто продолжали жить, но зачем — и сами не знали. Я иногда думал: подожгите свой городишко и начинайте все сначала — в конечном счете вам же будет лучше.
Потом как-то вечером — дело было в понедельник, стало быть, накануне мне пришлось пережить очередное блэклейское воскресенье, и, по-моему, это имеет некоторое отношение к тому, что случилось, — я за неимением виски выпил хорошую порцию джина и сказал себе: пора действовать. Сэр Аларик отправил меня в Другое Место, и теперь он может отправить меня туда снова… хотя бы для того, чтобы я больше не болтался как неприкаянный в этой дыре. К телефону старик не подходил, но я понадеялся, что он дома, и поехал к нему на автобусе. Это, наверно, был один из последних рейсов — десятичасовой, для Блэкли поздний. Как я буду добираться обратно, меня в моем тогдашнем состоянии не волновало. Сэру Аларику придется меня впустить, даже если он уже лег, иначе я такое устрою… Нет, я не был пьян в стельку, но, конечно, и трезвым тоже не был.
Однако сэр Аларик еще не лег и достаточно учтиво пригласил меня войти, хотя мой приход его не слишком обрадовал. Мы поднялись в библиотеку, где старик до этого дремал у камина, и там он без всяких старомодных любезностей спросил, что мне нужно. Делать вид, что я решил узнать, как его здоровье, не имело смысла — старик сразу увидел, на каком я взводе, так что он бы мне все равно не поверил.
— Я хочу вернуться в Другое Место, — ответил я. — И не говорите мне, чтобы я убирался и попробовал сделать это сам. Я уже пробовал, и ничего не вышло. И потом, мне сейчас очень скверно. Я разговаривал с людьми, которых встретил там… со всеми, кроме самого важного для меня человека… и они просто не понимают, о чем речь. Я даже пытался выбросить из головы Другое Место, но мне это удается самое большее на несколько минут. Так что теперь, сэр Аларик, с вашей помощью я возвращаюсь обратно.
Мистер Линфилд… вы слишком много… себе… позволяете.
— Потому что я доведен до отчаяния, сэр Аларик.
— Люди… доведенные до отчаяния… мистер Линфилд… не должны… никуда… ходить… — Они должны… сидеть дома… и избавляться… от своего отчаяния.
— Наверно, вы правы, не будем об этом спорить. Мы вообще ни о чем не будем спорить. Я возвращаюсь обратно, сэр Аларик, и вы меня не остановите. Где ваш черный камень? — Я встал и подошел к нему. Гордиться тут нечем, но раз уж я начал, то расскажу вам все.
Я думал, что он испугается, но ошибся. Он только покачал головой, словно перед ним был десятилетний ребенок.
— Вы… очень глупо… себя ведете… мистер Линфилд. Вы пришли сюда… без приглашения… кажется, не совсем трезвый…
Да, в этом роде, — сказал я. — И вы совершенно правы, я веду себя плохо. У меня есть тысячи оправданий, но я не буду вам ими надоедать. Просто достаньте тот черный камень, сэр Аларик, а я сделаю остальное. Да живее! — прикрикнул я, видя, что старик не двигается с места.
Мы довольно долго смотрели друг на друга; потом он, сверкнув своими черными глазами-бусинами, подошел к комоду и достал камень. На этот раз он не держал его сам, а протянул мне.
— Все… так же… как раньше, — сказал он холодно. — Но непременно… положите… камень… прежде чем пойдете… к двери. Послушайтесь… моего совета… не делайте этого.
— Оставьте при себе ваши советы. — Я уставился на камень и сосчитал до ста. Как и в первый раз, перед глазами поплыло, потом возникла темная пустота, она все ширилась и ширилась; началось головокружение. Я положил камень на ковер и медленно пошел к двери в книжных полках. Дверь я открыл очень осторожно, словно что-то могло сломаться — наверно, боялся, что магия не сработает и я увижу за дверью только умывальную раковину да полки со всяким хламом. Но нет, я снова вернулся обратно. Я был в том