– Любые, – говорю я, слегка задыхаясь от волнения. – Главное, не рваные, чтобы в них еще могли ходить люди.
Она оборачивается и приподнимает брови.
– Ты и есть Майя? Привет! Я Маша. – Мы обмениваемся рукопожатием. – Классная идея. Правда, я собиралась принести рваные джинсы…
– Джинсы нормально, – поспешно заверяю я и, кажется, краснею. – Их же не мышь прогрызла?
Маша так искренне хохочет, что я и правда чувствую себя завзятым шутником.
– Обычно я сдаю всё старое в переработку, – поясняет она, отсмеявшись, – но продать и помочь кому-то – это еще лучше.
– В переработку? – Меня интересует не процесс, а то, что в Красном Коммунаре такое вообще возможно, но Маша этого не угадывает.
– Не совсем, конечно. Что-то попадает в секонды, что-то – на пошив всякой ерунды вроде тряпочек для уборки, но это все равно лучше, чем тратить нормальный текстиль. А совсем старье да, перерабатывается в волокно…
– Так ты их в Москву отвозишь? – осеняет меня.
– Ага. – Она снимает шапчонку и растрепывает пальцами примятые кудряшки. – Это не так уж запарно, как правило, один нетяжелый пакет, а езжу я часто. У меня там девушка живет.
Я смотрю на нее с неприкрытым восхищением. Красный Коммунар только что догнал меня и прописал увесистого пинка.
Мы понимаем, что рядом кто-то стоит, почти одновременно.
– Майя, можно тебя на минутку?
Маша кивает мне на прощание и убегает, а меня берут под локоть и отводят в сторонку. Секретарь из нашего деканата, я уже видела ее раньше, но имя напрочь вылетело из головы, если вообще там было. Сейчас зачитает тысячу здешних правил и попросит снять мою бумажку. Или не общаться с Машей. На всякий случай я изображаю на лице выражение вежливого любопытства.
– Очень, очень хорошая идея с распродажей, – негромко говорит она, распространяя запах табака. – Ты знаешь Яночку?
– Нет, – признаюсь я честно. – Но видела ее маму с плакатом возле универмага и думаю, что это унизительно.
Она мелко кивает.
– Конечно, конечно. Это они тебя попросили?
– Это я сама придумала. Они ничего не знают. Я просто отдам им деньги – и все.
– И все?
– Да.
Занятия уже начались, в опустевшем коридоре остались только мы. Фотографию Кати с траурной ленточкой убрали – теперь на этом столике лежат листовки по профориентации.
– Ну хорошо, – благословляет она и наконец отпускает мой локоть. – Беги на лекцию. Ты молодец.
Разговор оставил странный осадок – то ли обиды от того, что меня пытались уличить в мошенничестве, то ли вины за то, что я лезу в чужую жизнь этаким непрошенным «помогатором», готовым во что бы то ни стало причинить добро, а нужно ли это кому – даже спросить не удосужилась. Зря я, наверное, написала имя Яны. С другой стороны, иначе это и правда смахивало бы на мошенничество, к тому же, все и так читают его на картонке с молитвой.
Шурх, шурх – кто-то стремительно догоняет меня на лестнице и хлопает по плечу. Я подпрыгиваю и едва не роняю тетиполину сумку, временно выданную мне взамен утраченного рюкзака.
– Джон!
– Привет. – Он как ни в чем не бывало чмокает меня в щеку. – Уже нашла гараж?
У меня нет машины. Мне не нужен гараж. И с самого утра тяжело даются межличностные коммуникации.
– Для гаражной распродажи.
– Это просто название! Распродажа ненужных вещей, которые хранятся на чердаках и в гаражах. Как-то так.
Он галантно распахивает передо мной дверь аудитории.
– И все-таки он у тебя есть.
Лучше, чем было, но хуже, чем могло бы. Места там достаточно, особенно если сделать уборку и переставить мебель, и расположение удобное – десять минут пешком от колледжа. Вот только этот мостик и дорога с разбитым в крошку асфальтом… Впрочем, выбора все равно нет. Придется постараться, чтобы превратить владения короля Джона в нечто более-менее уютное. Несколько красивых гирлянд и постеры легко с этим справятся, но сколько же там работы…
– Спасибо! – шепчу я сидящему рядом Джону.
Илья ожидаемо отсутствует. С соседнего ряда на нас искоса поглядывает Вика. Они со Стасей почему-то не вместе – та забилась в уголок, даже куртку не сняла, и уткнулась в телефон своим модильянинским носом. Надо бы поблагодарить ее за вещи.
Забавно, но в своем стремлении меня приодеть они раздобыли настоящие винтажные сокровища. Была там и белая джинсовая юбка с оборками и надписью «Lambada» (в кармане обнаружился флакончик засохшей туши для волос синего цвета), и синтетические спортивные брюки «Абибас», и футболка с Кейт и Лео – могло бы прокатить, в прошлом году такие снова появились в «H&M», правда, не ярко-оранжевого цвета… При виде джинсов «Mawin» я расхохоталась так, что на звук устремилась тетушка, решив, видимо, что мне требуется помощь врача.
Разумеется, выставлять все это на распродаже не имеет смысла.
«Тряпки, – пишу я на последней страничке в тетради. – Доместос, швабра, ведро, перчатки, освежитель воздуха с диффузором, полироль, гирлянды, крафтовая бумага, рейлы 4 шт., Москва – ?»
Москва.
Яна, торжественно клянусь, что не думала об этом раньше, но сейчас – спасибо тебе.
Я могу вернуться в Москву. Хотя бы ненадолго – на два, три, четыре часа, ну и пусть! Вцепиться в нее, внюхаться, прижать себя к ней местом отрыва, остановить кровотечение. Сделать вид, что по делу. Очень-очень сосредоточенный и строгий вид. И дышать, захлебываться ею, набивать пакеты и сумки, загребать в выемки на подошвах, рассовывать по карманам, прятать в волосах и швах одежды – картой. Прикладывайте! Час в метро, час обратно, а между ними – я и она. Еще Март. Мои родители… Квартира, в которой живут чужие люди – нужно позвонить им и предупредить о визите. Бо́льшую часть вещей я паковала в огромные пакеты и убирала в гардеробную. После того, что сделала мама, разбираться с переездом пришлось очень быстро – я демпинговала непреднамеренно, квартиру пришлось сдать по цене ниже рыночной, только бы не тратить время на общение с агентами и не платить им за то, что в состоянии сделать сама, компанией из десяти человек – можно, с детьми и животными – буду только рада. Мне срочно нужно на пару лет уехать в Красный Коммунар.
Майя Жданова? Наверное, просто похожи, мне часто это говорят. Понятия не имею, кто она такая.
Мы с Олегом и Евой буквально нашли друг друга: они не стали выяснять, Жданова я или Зарецкая, и что не так с моей «трешкой» с Царицынским парком в пешей доступности, раз я прошу за нее так мало, а я была не против переделки одной из комнат в детскую для восьмимесячного мини-Олега, да ладно, пусть отдирает, обои все равно дурацкие, и диван этот никогда мне не нравился.
А теперь там поселилась еще и шиншилла Жевастик, прозванная так не по хозяйской прихоти.
Я пишу Еве в WatsApp, что завтра заскочу за кое-какими вещами, и простите за беспокойство, будет еще доставка, там все оплачено, нужно только встретить курьера, она, конечно, присылает эмодзи – пальчики, сложенные в «ОК», что ей еще остается, и наверняка уже выкатывает из кладовки пылесос. Следом приходит эсэмэска о том, что в перерыве меня будет ждать некто Юля. С вещами. Невольно вспоминается сцена из «Богини», где зазеркальный «двойник» Фаины, которую играет Рената Литвинова – тоже Рената Литвинова, разумеется, – дремлет на мосту, устроившись на пакетах с тряпьем. Здравствуй, мама, плохие новости – герой погибнет в начале повести4.
– Ну, и зачем тебе распродажа? – спрашивает Джон, вышагивая рядом со мной по коридору. – Эта тетка побирается на площади уже года три, и всем по фигу.
Потому что когда я представила, что Март сделал бы с Яной, то испугалась. Мне захотелось защитить ее. Потому что мама Яны отложила для нее хачапури. Потому что я обязана вернуть миру малую толику того, что забрал у него Март. И еще я чувствую себя виноватой. За то, что вместо «если ты не приедешь прямо сейчас, я выйду из окна», сказала «да, хорошо, еще немного почитаю и лягу».
– Просто так. Я не знаю. Просто хочу помочь.
Нам навстречу спешит девчонка в свитере с оленями. К груди она прижимает небольшой целлофановый сверток – никаких Фаин, по крайней мере, сегодня.
– Привет, Джон! – Он отвечает бледной улыбкой. – Вот, это всё, что мне родители разрешили взять. А прийти может кто угодно или только те, которые сдавали?
– Кто угодно, – заверяю я. Нужно будет уточнить это в новом объявлении.
– А что почём?
– Юль, давай потом, а, – морщится Джон и тянет меня за руку – надеется успеть покурить, но я мягко высвобождаю локоть. Ему хорошо, он будущее меняет, а я за свое отвечаю сама.
– От ста рублей, – говорю, – максимум пятьсот.
За то немногое, что я привезу из Москвы.
– Если будут еще вопросы, пиши мне, ладно?
На том и расходимся. Мы с Джоном выходим на улицу и сворачиваем в курилку. На заброшку спортивного зала я стараюсь не смотреть.
– Я подумал и решил тебе помочь. С твоей распродажей. – Я уже готова рассыпаться в благодарностях, но когда он договаривает, мне приходится отвернуться, чтобы спрятать ухмылку: – Я все сделаю. Деньги будут.
– Перепишешь будущее? – хмыкаю я в стену. Мне действительно не хочется его обижать, но рассуждать о магии на серьезных щах сильнее меня.
– Если что, это довольно опасно.
Он закуривает и тянет молча, что на него вообще-то непохоже. Обиделся.
Пока разогревается «айкос», я сую нос в Юлин сверток – там всё очень розовое: китайский розовый, розово-лиловый, лососевый, розовый для Барби, танго, Мексика, вещи размером с мини-Олега.
– Ну хорошо, – не выдерживаю я. – Как? Как ты это делаешь?
Даже не смотрит. Крепко обиделся.
– Мне действительно интересно!
Помалкивает, курит и от злости, кажется, пахнет можжевельником еще сильнее.
– Хотя бы с покупками мне после занятий поможешь?
– Да, – говорит. Бросает окурок себе под ноги и почти бегом возвращается в корпус.