– Нечего тут сидеть.
Я открываю глаза и вижу перед собой белую полу халата и толстые ноги, обутые в тапки, с вытертым линолеумом под ними.
– Домой ступай. Все хорошо с ним будет. Успели.
Рядом вторые. В черных колготках и рыжих ботильонах.
– Машину-то вернешь?
Я запускаю руку в карман куртки, там действительно лежат ключи от пикапа. Пальцы липкие. Я не глядя отдаю ключи и пересчитываю квадраты рисунка на полу от того места, где стоят эти две пары разных ног до гардероба – получается ровно шесть.
– Второй корпус. Где он?..
Вере я пишу эсэмэску о том, что жду на улице. На слова через рот сил уже не хватает. Она спускается – такая же обезличенная спортивным костюмом с накинутой поверх курткой и сальными волосами, собранными в хвост, как и те, из холла шестого корпуса. Тихо здоровается. Глядит мне под ноги. Я тоже опускаю голову – конечно, бахилы, – и лезу во внутренний карман за конвертом. Протягиваю его Вере и только тогда замечаю на пальцах Саввину кровь. Но Веру это не смущает. Едва ли она видит сейчас что-то, кроме моих бахил, и то потому, что они ярко-синего цвета. Взяв деньги, она прижимает их к груди, и этот простой жест, в котором она вряд ли отдает себе отчет, наполняет меня тем же теплом, какое было во мне вчера, когда мы пили шампанское, собирали оставшиеся вещи и раз за разом повторяли дурацкую шутку про аптеку.
– Получилось собрать не так много.
– Это много, – шепчет она, не имея представления о сумме в конверте.
– Как Яночка?
Вера поднимает на меня взгляд – когда мы виделись в последний раз и я покупала ей хачапури, ее глаза были карими. Сейчас у них нет цвета.
– Нам только чудо поможет. Только чудо.
Руки у нее сухие и холодные. С такими, как Вера, чудес не случается. Вот разве что…
– Ой. А Ильи нету.
– А я и не к нему, – говорю я и подмигиваю окукленному в комбинезон человеку Мите. Вместо ответа он пускает слюну. – Я к вам, – и ставлю на тумбочку яркую коробку с «сортировщиком». Такой кубик с дырками, в которые нужно вставлять фигурки разных форм. Надеюсь, мой племяш разберется с ним самостоятельно. От Стефы помощи явно не дождешься.
– Ничесе. Ну, заходи.
Она тащит неухватистого Митю в комнату, я раздеваюсь и заглядываю к ним. Митя в ползунках уже сидит в кроватке и грызет пластиковое кольцо, потешный – жуть. Вокруг срач, а он знай себе улыбается.
– Можешь с ним поиграть, – равнодушно позволяет Стефа. – Мне уйти надо. Присмотришь?
– Конечно. – К такому повороту я готова не была. – А ты надолго?
– На часок. Еда его – на кухне.
Хлоп.
И вот мы с человеком Митей смотрим друг на друга с одинаковой настороженностью.
– Я только руки вымою, ладно? – говорю.
– Ы-ы.
– На минутку выйду и сразу вернусь.
– Ы-ы!
– Значит, буду трогать тебя грязными. С автобусными микробами. Как тебе такое, Илон Маск?
Человек Митя куксится, чем намекает, что мои манипуляции ему по барабану. Не договорились.
– Ладно, – вздыхаю я и вытаскиваю его из кроватки. Пахнет он так себе. Очень не очень пахнет. – Тебя хоть иногда здесь моют?
Так что сначала мы приводим себя в порядок, и только потом отправляемся на поиски пропитания. Банка сухой смеси – это, видимо, оно и есть. Нужно вскипятить чайник.
– Газом у вас воняет… Чувствуешь?
Я все-таки разжигаю эту чертову горелку на плите, которая выглядит так, словно в нее прямым попаданием ударил снаряд, и спустя пятнадцать минут добываю кипяток. Этого времени как раз хватает, чтобы слегка отмыть найденную в коляске бутылочку с соской от коричневой субстанции, которая была в ней раньше.
Час давно прошел. Когда мы с чистым и румяным человеком Митей заканчиваем говорить о политике и переходим к новостям культуры, в прихожей щелкает замок. Но это не Стефа. Мой незадачливый герой-любовник, похоже, решил, что попал не туда, а если и туда, то нужно срочно убираться обратно.
– А вот и дядя Илья, – тяну я сладенько. – Но мы же не будем его убивать? Или все-таки будем?
– Пусть скажет последнее слово! – как бы пищит Митя моим же голосом. – Суд выслушает его и вынесет приговор!
– И что это было? – обращаюсь я к Илье как обычно. Судя по выражению его лица, наши с Митей тирады не затронули в его семантическом пространстве ни единого знакомого смысла.
– А чего.
Стоит, ресницами хлопает – ну такая простота!
– Ладно, – говорю, – разувайся, заходи. Сестре своей позвонить можешь? Сказала, на часок, и нет ее.
– Забей, она может до завтра затусить.
– А как же…
Он как-то подозрительно не волнуется и тащит из холодильника бутылку пива. По правде говоря, это единственное, что там есть.
– Забей.
План похищения Мити в моей голове приобретает все более отчетливые очертания, но пока что я не позволяю ему затмить собой цель моего визита. Мне позарез нужно, чтобы это двуличное трепло поработало на благо меня и моих будущих слов.
– Расскажи про эту вашу «магию». Как она работает?
Илья давится пивом, надсадно кашляет и мотает головой, похлопывая себя кулаком по впалой груди. Сипит:
– Хрен ее знает, – и снова пьет, чтобы протолкнуть застрявшее.
– Вы ложитесь на рельсы в определенном месте, верно? Разве не бывало такого, чтобы загаданное не сбывалось?
– Да все сбывается. – От кашля у него начинают течь сопли, и теперь он то и дело утирает нос рукавом свитера. – Только, короче, нельзя загадывать чью-то смерть, иначе сам умрешь.
Кем писаны эти правила, без подсказок ясно. Чувствуется рука мастера.
– Умрешь, как Катя?
– Чё за Катя?
– Катя, которой Джон отдал парик, и этот парик нашли потом на болоте, в рюкзаке, рядом с трупом ее отца.
– Джон не убивал, реально тебе говорю! – Я посматриваю на притихшего Митю – пригрелся и дрыхнет, несмотря на тирады своего дядюшки. Прикладываю палец к губам, чтобы говорил потише, и Илья старается, но надолго его не хватает. Только на первую фразу: – Джон не убивал. – А дальше опять во всю глотку: – Он хотел забрать парик, зассал, короче, что его к Катьке приплетут, потому что ее батя нашел парик в кустах рядом с ее трупом раньше ментов и пошел разбираться, что это за хуйня, вообще, короче, не въехал и начал Джону угрожать, что у него есть улика. Джон его вызвал на встречу, тот на него матами, про какое-то изнасилование и убийство, короче, и у него натурально припадок начался, Джон на велик и свалил, чтобы еще одну мокруху на него не повесили.
– Подожди. – Это самая длинная речь, какую я от него слышала, и теперь с непривычки приходится постараться, чтобы отделить зерна от плевел, то есть, «короче» – от всего остального и хотя бы приблизительно выстроить логику. – Но откуда тогда Катин папа узнал, что Джон имеет отношение к этому парику?
– Он просто всем в рожу его тыкал и спрашивал, ему сказали, что это бабки Джона, она от рака умерла и в этом парике ходила.
Да ты и впрямь кладезь. Бесценный кадр. Страшно представить, сколько подобного дерьма хранится в твоей голове.
– В общем, никакой магии…
– Чё? – вскидывается Илья. От звука его голоса у меня начинают ныть зубы.
– Потише – ребенок спит. Напомни, говорю, где это ваше… место силы.
Молчит. То ли нарочно, то ли не расслышал вопроса, но я и так проторчала здесь дольше, чем рассчитывала.
– Где бывшее капище?
– Спроси у Джона.
Я ухожу, чтобы переложить сопящего Митю в кроватку, но на самом деле – чтобы не показывать Илье, насколько я зла. Тварь подкаблучная. Митя хнычет сквозь сон, и я подтыкаю вокруг него полотенце, которое заменяет одеялко. Какая же тварь.
– Потерпи, малыш. Еще увидимся, – шепчу я в темноту и потихоньку выхожу из комнаты. Потерпи. Ты молодец.
С Ильей я не прощаюсь.
Глава 10. Инфоповод
После того, как Савва попал в больницу, Джон оставил меня в покое. То ли измышлял новые способы мести, то ли испугался, то ли – самый маловероятный вариант – в его спятивших мозгах зародилось новое понимание реальности происходящего. Той самой реальности, где он никакой не король, а совершеннолетний и дееспособный. В любую секунду Савва мог чудесным образом излечиться от амнезии и вспомнить лица тех, кто на него напал, а если не вспомнить, то разглядеть их на записи с видеорегистратора. И его королевское величество вверх тормашками свалился бы со своего трона. Уверена, что он это понимал. Понимал и делал вид, будто мы незнакомы. Ни взгляда в мою сторону. А на случай, если я вдруг захочу покуситься на его честь сама, окружил себя все той же свитой: Стася, Вика и позади всех, как чумной – Илья.
В понедельник я закончила записывать и выложила на подкаст-платформы выпуск «15/11/19». Его героями стали не только Март и Рушка, но и «пропавший сын» Константин Гнатюк. Я по-прежнему избегала говорить о себе и своей семье и придерживалась третьего лица, но мы все равно стояли за каждым словом, и я все равно плакала, а потом выреза́ла свои всхлипы на монтаже. А во вторник про меня написали на крупном новостном портале в «Телеграме»: «Страшные по своей искренности истории жертв "санитара" Лютаева с уникальными материалами, которые должны быть в распоряжении следствия и суда, но их почему-то нет». И ссылка на «Не говори маме» там тоже была.
В описании выпуска я указала номер банковской карты Веры. Не знаю, сколько туда перечислили. Она не называла сумму, только отписывалась, что деньги приходят.
Но это было не то самое чудо.
В среду я задерживаюсь в библиотеке. Тетушка снова на смене, мы с Машей договорились навестить Савву, а потом взять бутылку вина и остаться у меня. Моя группа расползается по домам, а я жду Машку с занятий в самой приятной на свете компании чтения по подписке. И ни на что особенно не надеюсь, как вдруг случайным сквозняком в читальный зал приносит Вику. Я узнаю ее по пальцам, которыми она опирается передо мной на парту: с длинными острыми ногтями цвета пионерского галстука и обгрызенными заусенцами. И еще по запаху. Вика пахнет как Джон. Она задыхается от быстрого шага, но говорит так тихо, будто нас могут подслушать стены. Кроме них некому.