– Мне нужно домой, – бросил ты и зашагал обратно к метро.
Не в съемную, а домой – от этого было еще больней. Вечером мы должны были веселиться и скорее всего поехали бы потом к тебе, но вместо этого ты послал к чертям совместные планы, потому что соскучился по маме.
Только сейчас я понимаю. Ты сам для себя раздвоился. В твоей жизни появилось другое настоящее. И тот ты, который снимал квартиру рядом с метро «Сокол», собирался ехать к другу на день рождения и убивал бездомных, спасовал тогда перед тем тобой, который существовал только для твоей мамы. Даже не для меня – хоть я ничего и не знала, но уже стала частью твоего другого настоящего. Для мамы.
Мне нравится слушать подкасты. Я записала бы свой, но не могу понять, что такого особенного знаю я, чего не знают другие. Будни кошки Маньки? Как поступить в колледж, если уже поступил в университет?.. Наверняка многим было бы интересно послушать о жизни в Красном Коммунаре, но даже в этом я не разобралась. Идея отложена до лучших времен, и сейчас явно не они. Если есть выбор, я скорее включу подкаст, чем прочитаю текст, но телефона нет, поэтому вечером я открываю статью, которую нашла уже давно и откладывала на случай вроде этого – когда все настолько плохо, что сделать хуже не страшно. Таксист-маньяк из Хакасии пять лет насиловал и убивал девушек. Его задерживали и отпускали. Жертвам никто не верил. Он спалился на продаже золота, снятого с убитых. Женщина, которая жила с ним, отказывалась верить обвинению. Защищала его в соцсетях. Перестала общаться с отцом, потому что тот поставил ее перед выбором – он или жених. Называла добрым и заботливым, потому что знала его только таким. А потом, уже после приговора, ей разрешили свидание, и там, глядя ему в глаза, она вдруг поняла, что все правда – он насильник и убийца. Но все равно не разлюбила – продолжала хранить его вещи, даже недопитую банку пива из холодильника не выкинула. Сказала: «Я его еще люблю. Очень сложно, потому что нет вот этой кнопочки: тебе сказали, что он сволочь, нажали кнопочку – и все отключилось. Но не отключается, понимаете?»
Да.
На маленькой площади перед колледжем раскладываются торговые палатки. В динамиках играет бодрая попса, которую я слышала еще дома – она оглушительно звучала из салонов застрявших в пробке тюнингованных «жигулей» и маленьких юрких автомобилей доставщиков суши. Праздник, думаю я. Наверное, день города. В будни – странно… И вдруг, мысленно отсчитав дни от своего приезда, я понимаю, что сегодня суббота, а значит, колледж, скорее всего, закрыт, но если он закрыт, то что тогда мне здесь делать? Я не успеваю как следует испугаться: Джон хватает меня за руку и увлекает за угол, в курилку, а оттуда – к полуразрушенному долгострою на заднем дворе. От здания колледжа его отделяет синий забор, в углу которого обнаруживается дыра – кто-то отогнул металлический лист, чтобы получился лаз, и вот мы уже шагаем к пустынной стройке, и под нашими подошвами хрустит битое стекло, а на площади хрипит все та же песня.
– Товарищ шут! – провозглашает Джон. Его голос звонко разносится по заброшке. – Явитесь!
Он все еще держит меня за руку. Мы ждем. От стены отделяется вихлястая фигура Ильи – он приближается к нам, пошатываясь, как пьяный, но когда на него падает свет из исполинского проема, напоминающего окно бассейна, я вижу засохшую кровь у него над губой и глаз, заплывший в гематоме. Волоча ногу и держась за живот, он не притворяется. Ему действительно больно. Я вскрикиваю. Джон сжимает мою ладонь.
– Принес?
Илья кивает и протягивает мне пакет, истертый сгибами и скручиваниями. Я машинально беру его и заглядываю внутрь: там телефон, тетрадь, с которой я пришла на первое занятие, наушники, книга и кошелек. В углу болтается пенальчик «айкоса». Джон мельком заглядывает тоже.
– Проверь, – говорит он, имея в виду деньги. Я кручу кошелек в пальцах, не открывая. Мои бесполезные дисконтные карты на месте, и так видно. Купюр, разумеется, нет.
– Все в порядке, – говорю я. Блестящий глаз Ильи с кровяными прожилками неподвижно глядит на меня снизу вверх.
– А сумка? – догадывается Джон. – Ты же не с этим убожеством приходила.
– Нет проблем. – Я с легким сожалением вспоминаю о травянисто-зеленом «Kanken» с принтом енотов и ласк, который Март купил для себя и отдал мне после первого «вау» – рюкзак все равно должен был присоединиться к другим подаркам Марта, отданным матери Яны. – Он ничего мне не стоил.
Вырвавшийся у Ильи вздох облегчения согревает мне руку.
– Хорошо, – кивает Джон и поворачивается к нему: – А теперь проси прощения. Твоя судьба зависит от Майи.
По-прежнему держась одной рукой за живот, Илья опирается второй о землю, когда опускается на колени.
– Все в порядке, – заверяю я и дергаюсь, чтобы помочь ему встать, но Джон крепко удерживает меня на месте. – Я прощаю, я все прощаю.
– Давай, – говорит он. – Ты знаешь, что делать.
Илья хватает меня за ногу. От неожиданности я делаю шаг назад, но он цепко держит мой ботинок и тянется к нему губами. Если бы я дернула ногой, то разбила бы ему нос. Я все-таки дергаю, но не так сильно, как хочется.
– Пусти. Да пусти же!
– Пожалуйста! – просит Илья, и это первые его слова. Из разбитых губ на подбородок текут кровавые слюни. Мне отвратительна мысль, что он ко мне прикоснется. – Разреши, иначе мне пиздец.
Я ставлю ногу в пыль. Илья вылизывает мысок моего ботинка до тех пор, пока Джон не упирается кроссовкой в его плечо и не отталкивает его прочь.
– Вали, – цедит он и сплевывает. – Чтоб неделю тебя не видел. Потом приходи.
– Спасибо, – мокрыми губами шепчет Илья. – Спасибо, Джон.
Он отползает назад на четвереньках, не поворачиваясь к нам спиной, а когда оказывается на безопасном расстоянии, то поднимается и, шатаясь, идет к провалу в стене, за которым не удерживается на ногах – мы слышим звук падения.
– Дерьмо.
Я смотрю на измусоленный ботинок с подсыхающими следами крови и думаю о том, достаточно ли теплые на мне носки, чтобы вернуться домой босиком.
– Ничего, ничего. – Джон протягивает мне чистый носовой платок. – Таких, как Преля, нужно сходу ставить на место, иначе забудут, где оно.
– А где оно?
Ручки пакета липнут к пальцам. Так бывает, когда пластик хранится слишком долго.
– Ты видела, где. – Он привлекает меня к себе. Я все еще смотрю на ботинок и поддаюсь, как ватная кукла. – Да ладно тебе, ну. Расстроилась, что ли? Из-за этого фрика?
Слово «расстроилась» не подходит. Я сыграла по чужим правилам. Как с беременной девушкой в переходе метро. От Джона снова пахнет можжевельником, особенно под расстегнутой курткой.
– Давай сюда, тяжело же. – Он забирает у меня пакет, и мы идем обратно к колледжу.
– Не нужно было его бить. Это неправильно.
– Правильно, – говорит Джон и кладет руку мне на плечо. – Думаешь, Преля побежал бы красть обратно твои украденные вещи, если бы я просто об этом попросил? На самом деле… – Он ныряет в дыру и придерживает острый отогнутый край железа, чтобы я не порвала куртку, а когда мы оба оказываемся на той стороне, снова обнимает меня, как будто я могу убежать. – Я его пальцем не тронул, свои же отмудохали. Он не достоин того, чтобы ты о нем думала.
В его голосе слышны близкие слезы. Джон отворачивается и с преувеличенным вниманием разглядывает безлюдный праздник.
– Я виноват, – заговаривает он спустя минуту. – Это все из-за меня. Не догадался, что Преля такое выкинет.
Он так отчаянно избегает на меня смотреть, что мне приходится остановиться прямо посреди этой площади, украшенной мокрыми от дождя флажками. Джон стоит передо мной с закрытыми глазами.
– Все в порядке, – говорю я и забираю у него пакет. Автобус замер перед пешеходным переходом, готовый вот-вот подъехать к остановке. – Увидимся в понедельник.
– Подожди, – просит он. – Я хочу кое-что тебе показать. Здесь недалеко. Тебе понравится, обещаю.
Дома кошка Манька, тетя Поля и несмолкающий телевизор. Перед уходом я сказала, что вымою полы и протру пыль, но сейчас всего двенадцать, и уборка может подождать. В крайнем случае, совру, что зашла записаться в библиотеку. Не думаю, что Джон сумеет меня удивить – наверняка это будет какой-нибудь сквер, или кафе с невкусным кофе и пьяными посетителями, или местная смотровая площадка с видом на вагоностроительный завод. Но расстаться сейчас означало бы запомнить его таким – растерянным, с покрасневшим носом и дрожащими губами, и видеть избитого Илью, который сейчас рядом с нами, хоть его и нет, все оставшиеся выходные.
– Хорошо, – решаюсь я. Так никого и не дождавшись, двери автобуса закрываются. – Может, хотя бы намекнешь, куда мы пойдем?
Джон светлеет лицом и снова обнимает меня за плечи, хотя в этом нет необходимости – я крепко держусь на ногах.
– Недалеко, – повторяет он. – Тебе понравится.
Глава 4. Владения короля Джона
Красный Коммунар – засранный город. Целые мусорные горы, встречающие тебя за каждым поворотом. Заваленные хламом дворы, тропинки, протоптанные между пакетов из «Магнита», полных отходов. Жалкий ручеек на дне оврага, пробивающий себе путь под автомобильными покрышками и пустыми бутылками, и мостик, перекинутый через него, чтобы проходящим мимо было удобнее швырять вниз все, что есть лишнего у них в руках, карманах, сумках, гаражах и квартирах. Мы перепрыгиваем с дощечки на дощечку, рискуя провалиться ботинками в дыры между ними, и если для Джона это привычный маршрут, то мне приходится проявлять чудеса ловкости. На наших глазах то же самое проделывают женщина с ребенком в одной руке, и коляской – в другой, старуха с «кравчучкой» и пьяный мужик. За мостом наши пути расходятся: местные огибают вкопанное посреди дороги бетонное кольцо и исчезают среди одинаковых трехэтажных бараков, а мы с Джоном сворачиваем вправо, где по обе стороны от разбитой асфальтовой дорожки горбятся ржавые гаражи, и выглядят они так, словно внутри каждого расчленено и спрятано мертвое тело.