– Да, – дружно ответили Агата и Милли.
– Какими судьбами в Тукумкари?
– Как и вы – из любви к дороге. Путешествуем от океана к океану, – объяснила Милли.
– Будьте осторожнее в Скалистых горах!
На ремне у Роя ожила рация. Он поднес ее к уху и уменьшил звук.
– Здесь из-за гор трудно пользоваться сотовой связью, приходится действовать по старинке. – Он напряг слух. – Это Анита, она меня торопит, пора отвозить посетителей.
Рой высадил женщин перед своим заведением под названием «Ручей и ящерица» и пожелал им приятного аппетита.
Под конец вкусного и сытного ужина Агата вспомнила болтовню Роя. Почему-то она опасалась обратной дороги.
– Тебе не показалось, что он страшный трепач? – шепотом спросила она Милли, расплачиваясь по счету.
– Вообще-то нет.
– Стоит задать один вопрос – и он уже рассказывает всю свою жизнь!
– Понимаю, что вас раздражает: вы думали, что вы знакомы, и теперь разочарованы.
– Меня раздражаешь ты: лезешь не в свое дело! – беззлобно проворчала Агата.
– Иногда у меня появлялось ощущение сходства…
– Между тобой и мной?
– Нет, между мной и Роем: помните его усы и гриву загнанной лошади? Конечно, между мной и вами!
– Что навело тебя на эту мысль?
– Ваш характер.
– Мне считать это комплиментом?
– Решайте сами.
Рой вернул их в мотель «Синяя ласточка». Пупси Галлена и дядюшка Стинкуод уже легли спать, и женщинам пришлось обойти главное здание, чтобы попасть в свои комнаты.
Милли легла и задумалась. Ей хотелось поговорить. На глаза попался телефон на ночном столике. В Филадельфии была уже почти полночь, будить Фрэнка было опасно. Зато Джо наверняка еще бодрствовал: он всегда очень поздно ложился. Она со странным чувством набрала его номер и бросила трубку после первого же гудка.
За тонкой стенкой раздались шаги Агаты, потом послышался негромкий звук включенного телевизора. Милли набралась смелости и постучала в дверь.
– У вас в жизни были привязанности, кроме Брэда? – спросила она, войдя в комнату Агаты.
– В тюрьме? – ответила Агата, отрываясь от чтения.
Милли стало стыдно: теперь, когда Агата переформулировала ее вопрос, он казался неуместным.
– Вы читаете и одновременно смотрите телевизор?
– Давняя привычка, из колонии. По вечерам нам нельзя было сидеть в спальне в одиночестве, поэтому у меня не было выбора, приходилось читать в комнате, где другие до отупения смотрели идиотские передачи: я привыкла к включенному телевизору, под него мне даже лучше читается.
Агата предложила Милли присесть на край кровати, положила книгу на ночной столик и оперлась о подушку.
– Отвечаю на твой первый вопрос. Я была не очень общительной, но все равно сумела обзавестись настоящей подругой.
– Она до сих пор там?
– Нет, освободилась десять лет назад и живет другой жизнью на Ямайке. Когда она вышла на свободу, я испытала страшное одиночество. Я была счастлива за нее, но горевала, что ее со мной нет. Мы много переписывались.
– За что ее посадили в тюрьму?
– Это ее дело.
– Почему бы вам не податься к ней? Зажили бы спокойно на Ямайке.
– Это было бы замечательно! Заплести дреды, натянуть шапочку – и меня никто не узнает… Нет, Милли, в жизни не все так просто. Моя жизнь – здесь.
– Вы упрямы как мул! Думаете играть в кошки-мышки до тех пор, пока вас не сцапают?
– Свобода – не игра, а необходимость. Чтобы понять ее ценность, надо ее лишиться. Лучше объясни, что тебе мешает уснуть?
– Понятия не имею. Мне стало одиноко, захотелось общества.
– Наверное, тебе пора назад в Филадельфию. Дальше я бы справилась сама, до берега океана уже рукой подать. Просто высади меня на автовокзале в Санта-Фе, я доберусь до Сан-Франциско на автобусе.
– Я совсем не это имела в виду!
Агата сжала руку Милли.
– Я очень рада, что мы познакомились, расставаться будет грустно, но наши пути все равно скоро разойдутся. Мы не можем все время оставаться вместе. У тебя есть работа, тебя ждет твой друг, твоя собственная жизнь.
Милли молчала.
– Ну что ж, – вздохнула Агата, – в этой кровати хватит места для двоих. Достань из шкафа подушку и ложись. Надеюсь, ты не храпишь?
– Я как раз хотела спросить вас о том же самом, – сказала Милли, ныряя под простыню.
Агата погасила свет.
– Когда тебе не спится, хотя бы сделай вид, – пробормотала Агата.
– Какой вид?
– Что все хорошо, что ты в райском местечке. Можно ведь сколько угодно перелетать с места на место: то ты в тени дерева посреди равнины, то на берегу реки, то у океана, то в своей детской комнате. Главное, чтобы место было спокойным. Потом представь, что рядом с тобой тот человек, которого ты выберешь, или никого, если предпочитаешь побыть одна.
– А что потом? – спросила Милли, мысленно перенесшаяся на крышу своего дома.
– Потом позволь зазвучать в голове твоей любимой музыке, сосредоточься на звуке, который тебя успокаивает: на дуновении ветра, на шуме волн, на дожде, стучащем в окно.
Милли услышала шорох первых снежинок, падающих на воду большого пруда за ее домом.
– Когда в моей камере гас свет, – шептала Агата, – я переносилась на Бейкер-Бич, это пляж с серым песком неподалеку от моста «Золотые Ворота». Там со мной всегда был мой отец, мы вели с ним увлекательные разговоры. Он рассказывал, как прошел его рабочий день, мы говорили о политике, о будущем, о том, как сложится моя жизнь после того, как я отбуду срок. Он предлагал разные варианты, давал полезные советы; звук его голоса всегда меня успокаивал. Однажды я подралась с другой заключенной из-за куска мыла, который она попыталась у меня стащить. От ее ударов у меня болело лицо и все тело, и меня охватил страх, какого я никогда не испытывала ни раньше, ни потом: я испугалась, что никогда больше не вспомню отцовское лицо. От страха я даже забыла про боль. И тогда в темноте появились его глаза, полные доброты…
Агата умолкла, прислушиваясь к дыханию уснувшей Милли.
10
В окно заглядывало утро. Агата разлепила глаза. Милли уже не было рядом.
Она умылась, сложила сумку и спустилась вниз. Пупси Галлена встретила ее широкой улыбкой.
– Она завтракает, – сказала она, показывая, куда идти. – Яичница, кофе или чай?
Многовато вопросов!
Агата прошла по узкому коридору, увешанному старыми фотографиями, и по лучу света под дверью определила, где находится столовая.
Милли сидела там в обществе дядюшки Стинкуода. У нее был отдохнувший вид и, кажется, приподнятое настроение.
– Ваша подруга рассказала, что вы приехали из самой Филадельфии! Большой же путь вы проделали в этой своей машине. – Дядюшка Стинкуод поднялся, освобождая место для Агаты.
– По утрам моя подруга очень словоохотлива, – проворчала Агата, садясь.
– С Пупси все равно никто не сравнится, – ответил хозяин. – Оставляю вас. Сегодня будет хорошая погода.
Милли пила кофе и наблюдала из-за чашки за Агатой.
Подошла Пупси с завтраком для Агаты, оставила на столе все, что принесла, и удалилась.
– Хватит сверлить меня глазами! Хочешь что-то сказать – выкладывай.
– Выкладываю, – произнесла Милли сухим тоном. – Забываем про такос и про остановку в Санта-Фе. Едем прямиком во Фриско.
– Ты дала слово, изволь его выполнять.
– А если пропало желание?
– Высадишь меня у автобусного вокзала и поедешь, куда сама пожелаешь.
– А вы еще утверждаете, что это я упрямая!
Агата отодвинула тарелку и встала из-за стола.
– Пойду оплачу счет. Жду тебя в машине.
Стоя под козырьком своего мотеля, Пупси Галлена и дядюшка Стинкуод прощально махали руками «олдсмобилю», удалявшемуся в направлении гор.
Милли и Агата покинули шоссе № 66 и выехали на шоссе № 104, поднимавшимся к перевалу.
Дорога отчаянно петляла. Спустя час они забрались на скалистое плато, безводное и пустынное. На сто миль вокруг не было ни души, одна красноватая пыль, вьющаяся над лентой потрескавшегося асфальта. Иногда они проезжали брошенные фермы, разрушенные дома, разбросанные среди этого захватывающего, тревожного пейзажа. Пастор-отшельник поприветствовал их с порога своей крохотной церквушки, в которой давным-давно не было молящихся.
На западе над плато нависали новые вершины.
– Скоро будет левый поворот. Сверни, – распорядилась Агата.
– Зачем?
– Это будет спуск прямо к Санта-Фе по старой дороге через национальный парк, проложенной между двумя горами. Она ведет к заброшенной шахте.
– Кто вам сказал, что по этой дороге все еще можно проехать?
– Никто. Ты что, разлюбила приключения и риск? В худшем случае развернемся и уедем, в лучшем выиграем целых два часа.
– Откуда вы знаете про этот кратчайший путь? Я здесь выросла и ни разу о нем не слыхала.
– Смешно, вы и впрямь принимаете ваших предшественников за невежд, за каких-то дряхлых психов. А ведь музыка, которую вы слушаете, изобретена нашим поколением, вы ищете на барахолках старье, которое мы покупали за десять центов, и готовы платить за него в тысячу раз больше, тратите состояния на тряпки, от которых мы теперь отворачиваемся; я насмотрелась на это в магазинах, где мы побывали. Ну и зрелище!
– Это называется винтаж. От таких разговоров вы молодеете на глазах.
– Я знаю этот короткий путь, потому что жила раньше тебя. Когда прячешься в подполье, узнаешь то, о чем не знают другие: например, как переходить из штата в штат по заброшенным тропам, как перебираться из города в город, никому не попадаясь на глаза. Довольна таким ответом?
– Звучит логично.
– Рада слышать. В следующий раз избавь меня от своего нахальства. Возможно, я слегка винтажная, но еще не выжила из ума.
Предложенный Агатой путь оказался ухабистым, но обладал тем достоинством, что вел вдоль склона, по руслу пересохшего ручья. Через десять миль после старой шахты Милли выехала на прямую как стрела дорогу, ведшую по плато к Санта-Фе. Вдали уже виднелся город: Агате он показался больше того, который остался у нее в памяти.