Агата внимательно наблюдала за Томом. Он побелел как бумага, губы задрожали, глаза наполнились слезами. Если Агата гадала все эти годы, знал ли он о ребенке, то теперь получила ответ, и это принесло ей даже большее облегчение, чем побег из тюрьмы.
– Знаю, – сказала она, – все запуталось, причем жестоко запуталось. Но у моей сестры всегда были по этой части большие способности.
– Девочка или мальчик? – пролепетал Том.
– А тебе кого больше хотелось бы? – насмешливо спросила Агата.
Том не нашелся с ответом. Уже в третий раз за несколько дней он был вынужден признаться самому себе, что душа его крайне уязвима, хотя он и кажется неустрашимым.
Агата шагнула к нему, и Том с волнением ощутил ее силу.
– Наберись смелости и спустись с холма. Расскажи ей, кто ты.
– Так это она была сейчас с тобой?
– Бедняжка Том, где твоя догадливость? Я не издеваюсь, это действительно трогательно и внушает доверие. Ничего ей не говори о тайне, касающейся ее матери и меня, которую я тебе поведала. Постарайся быть на высоте, покажи себя отцом, о котором она мечтала. Когда ты с ней поговоришь, скажи, чтобы уезжала. Я не вернусь, я не создана для прощаний. Обещай ей, что вы станете видеться, а мне – что так и будет. Она ждет тебя уже тридцать лет. Уж я-то знаю, сколько она тосковала по отцу, скольких бессонных ночей из-за этого провела.
Агата взяла Тома за руку. Его лицо было сама нежность вперемешку с сожалением. На ресницах дрожали слезы.
– Я подожду тебя здесь. Не бойся, у меня нет – как и не было – намерения бежать. Взять судьбу в свои руки – вот и все, чего мне хотелось. Теперь, когда дело сделано, мне больше некуда идти.
Севшему в машину Тому ничего не пришлось говорить: Милли и так все поняла.
Этот мужчина, внимательно на нее смотревший и молчавший, был почти ее отражением: те же глаза, тот же рот, даже ямочка на подбородке у обоих была одинаковая. Вот она и узнала правду. В густом тумане у нее в голове снова прозвучал тихий голос Агаты: «Если я всю дорогу ничего тебе не говорила, то это потому, что я не хотела говорить об обещании, которое дала себе, когда еще не была уверена, что смогу его сдержать».
Они долго смотрели друг на друга. Наконец Том, глядя на нее полными слез глазами, произнес дрожащим голосом:
– Я не знал о твоем существовании.
Это было странное вступление, Милли такого не ожидала. Честно говоря, она вообще ничего не ожидала, менее всего – очутиться в своей машине в обществе незнакомца, оказавшегося ее отцом.
Она тоже не знала что сказать, не могла даже понять, что за чувство ее охватило. Одно она сознавала: властную, ненасытную потребность смотреть на этого человека – на его лоб, затылок, выпирающее адамово яблоко, сильные руки. Ей нужно было впитать в себя его образ. Она задавалась вопросом: такой ли он, каким она его себе пыталась представить по вечерам, когда засыпала, или по утрам, когда шла в школу; она поняла, что, несмотря на все надежды и мечты, за столько лет она даже не сумела придумать, какое у него лицо. Отец просто присутствовал в ее воображении, только в воображении, но именно этому смутному образу она рассказывала о своих тайнах, огорчениях, печалях и радостях, поражениях и победах. Теперь, когда он сидел с ней рядом, она чувствовала, что толком не может ничего ему сказать, и первые пришедшие на ум слова, пусть и необходимые, показались ей самой невыразимо тусклыми.
– Меня зовут Милли.
Том смущенно улыбнулся и пробормотал в ответ:
– Том, Том Брэдли. Можешь выбирать, Том или Брэд, как тебе больше нравится, мне и то и то привычно. Наверное, для «папы» уже немного поздновато.
Он потер щеки и подумал, что плохо выбрит; для такого случая подошла бы более свежая рубашка, не помешал бы и нормальный пиджак вместо старой куртки. Не каждый день знакомишься с собственной дочерью!
– Может, со временем, кто знает…
– Да, кто знает… – мигом подхватила Милли, сама себе удивляясь.
– Ты чертовски красива, – вежливо проговорил он.
– Мне повезло, моя мать была красавицей.
– Что верно, то верно, – смущенно поддакнул Том.
– Вы тоже ничего, – робко добавила она.
– Не очень-то верится. Но раз ты так говоришь, придется тебя послушать.
Они обменялись неуверенными улыбками и снова стали друг друга разглядывать.
– Ты совершила геройский поступок. Тебе удалось от меня удрать! Мало кто может похвастаться таким подвигом.
– Недаром говорят: яблоко от яблони недалеко падает, – нашлась Милли.
– Верно! Где-то я это уже слышал… – пробормотал Том. – Все равно надо будет найти время, чтобы ты объяснила, как это у тебя получилось.
– У меня была хорошая компания. Не хочется вас огорчать, но это было нетрудно, достаточно было правильно выбирать дороги и вести себя непредсказуемо.
– А что, хороший метод! Так, значит, ты непредсказуемая?
– Уже несколько дней учусь непредсказуемости.
Том провел рукой по приборной панели и, повернувшись, оглядел заднее сиденье.
– Знала бы ты, что я чувствую, сидя в этой машине! Я в ней далеко не в первый раз.
– Знаю, – кивнула Милли.
Они опять надолго замолчали.
– Вы любили Агату?
– Твою мать?
– Нет же, мою мать звали Ханной, а я говорю об Агате, своей тетке!
Сначала Том недоумевал, потом вспомнил, что они поменялись именами.
– Да, любил. И никогда не переставал о ней думать. Не знаю, как тебе это объяснить, но в жизни бывают моменты, когда тебе словно застилает глаза, и ты способен пройти мимо самого прекрасного шанса, который тебе дает судьба. Хуже всего, что ты этого не сознаешь, во всяком случае в тот момент. Думаю, я многое в своей жизни испортил, а остальное время провел, стараясь об этом не думать. Если бы я знал, что у меня есть дочь, все сложилось бы по-другому.
– А я никогда не сомневалась, что у меня есть отец.
– Ты хотя бы иногда обо мне думала?
– Иногда? Так часто, что сейчас уже не могу сообразить, что такого вам сказать, чтобы это не звучало банально.
– А если постараться?
– Для этого еще немного рановато, – прошептала Милли.
– Понимаю, – кивнул головой Том.
– Как вы намерены теперь поступить?
– Наверстать упущенное уже не выйдет, но мы могли бы, если ты не возражаешь, постараться друг друга узнать. Ты могла бы как-нибудь меня навестить. Я живу на севере Висконсина, места там дикие, зато красивые. Я тоже мог бы к тебе наведаться.
– Мне было бы очень приятно, – призналась Милли.
– Тогда обещаю, что так и сделаю. Я привык держать слово.
– Вы отвезете Агату обратно в тюрьму?
– Ничего другого не остается. Если бы я уехал без нее, федералы все равно ее настигли бы, это дело пары часов.
Милли повернулась к Тому и спросила уверенным голосом:
– Что важнее для слуги правосудия: поймать виновного или защитить невиновного?
Он пропустил бы этот вопрос мимо ушей, если бы его не задала дочь.
Пристально глядя на нее, он робко дотронулся до ее щеки.
– Обещаю дать тебе ответ на этот вопрос при нашей следующей встрече. А теперь тебе надо возвращаться домой. Она не придет. Она попросила меня попрощаться с тобой за нее, потому что не хочет, чтобы ты видела, как ее увозят. Не грусти, вы расстаетесь не навсегда, скоро ты сможешь ее навестить. Ты должна мне доверять.
– Передайте ей, что я позабочусь о ее гитаре: никто до нее не дотронется, пока она сама не возьмет ее в руки. Она поймет. Еще скажите ей, что я буду часто ее навещать, – добавила Милли, всхлипнув. – Я никогда не забуду того, что мы с ней пережили.
Том неуклюже вытер ей слезы. Потом этот человек, никогда не знавший нежности, порывисто заключил ее в объятия и крепко прижал к себе.
Объятия отца и дочери длились несколько мгновений. После этого Том нацарапал на парковочном билете, извлеченном из кармана, свой адрес и оставил его на приборной панели.
Распахнув дверцу, он вылез из «олдсмобиля» и стал подниматься на холм.
Агата смотрела на револьвер, лежавший в открытой сумке у ее ног. Она не сводила с него глаз с момента ухода Тома. Нагнувшись, она вытащила его и сделала глубокий вдох.
– Собралась на охоту? – раздался у нее за спиной голос Тома. Он выразительно смотрел на револьвер у нее в руке.
– Как все прошло? – взволнованно спросила Агата.
– Кажется, хорошо.
– Она уехала?
– Когда шел к тебе, слышал, как отъезжала машина.
– Она мне что-нибудь передала?
– Что позаботится о твоей гитаре и что ты поймешь.
– Забирай. – Она протянула ему револьвер.
– Лучше убери его в сумку. Нам пора.
– Ты наденешь на меня наручники?
Том, не ответив, зашагал к «форду», оставленному на аллее с другой стороны холма. Агата поспешила за ним.
11
Когда Милли выехала из Санта-Фе, ее машину остановили. Двое вооруженных агентов ФБР приказали ей выйти и с сожалением убедились, что она едет одна. Заставив ее открыть багажник, они обнаружили там только «Гибсон» в потертом кожаном футляре.
Милли ответила на их вопросы и заверила, что ездила на могилу матери. В Филадельфии она действительно подсадила женщину, но та давно вышла, а куда потом направилась, ей неизвестно. На то, что ее пассажирка находится в розыске, ничто не указывало. Она похвасталась, что ее отец – тоже сотрудник Федеральной службы, маршал, если точнее; ясное дело, она воспитана в строгом уважении к закону.
У агентов ФБР не было никаких оснований далее ее задерживать.
Тем временем Том Брэдли и его пленница катили на восток, не спеша предаваясь воспоминаниям и восстанавливая детали прошлого, благо дорога предстояла неблизкая.
Покинув Нью-Мексико и проехав через Колорадо, они в первый раз остановились поесть. Для ужина они выбрали ресторанчик на берегу озера Макконахи в Огаллале, штат Небраска.
Заночевали Том и Агата в отеле, в одном номере.