Итак, продолжим. Как я уже сказала, актеры в комедии дель арте носят всем известные маски и прямо на месте, во время представления, каждый вечер выдумывают новую историю, всегда новую интригу и развязку all`improviso[5]. Это не так-то легко. Поэтому в помощь актерам существуют рукописные или печатные сборники монологов и тирад, сочных шуток, которые называются «лацци», или изречений («гномы»). Покойный маэстро был большим поклонником комедии масок, он сочинял и собирал сборники изречений для венецианской труппы «Джелози». В старости утомленный маэстро, зная, что у меня прекрасная память, диктовал мне такие фразы, а я должна была их запоминать и потом записывать, чтобы у актеров под рукой всегда были новые шутки и реплики. И наконец, скажу тебе еще кое-что, имеющее непосредственное отношение к нам с тобой.
— К нам с тобой? Ты шутишь?
— И не думаю. В комедии дель арте всегда появляются и два персонажа без масок. Они даже могут не быть актерами в полном смысле этого слова. Это всегда пара молодых влюбленных, которые привносят в представление новые, невиданные раньше костюмы, потому что одеты они всегда по последней венецианской моде. Только они одни играют свои роли с открытыми лицами, без масок. Я уже пообещала труппе «Джелози», что в этот раз на осеннем карнавале влюбленную пару сыграем мы с тобой.
— Но, Анна, я же почти не знаю итальянского, не говоря уж о венецианском диалекте. Кроме того, я никогда не играл на сцене.
— Дорогой мой Сакариас, не надо пугаться, пусть ты не актер, но зато ты умеешь превосходно целоваться. Говорить буду я, а от тебя потребуется только целовать меня. Баста! Дело давно уже решено, и мы не можем подвести актеров…
В Венеции есть праздник, который длится почти полгода, а все оставшееся время проходит в его ожидании. Это карнавал. Начинается он в октябре и продолжается около пяти месяцев. В эти дни любой, от служанки и нищего до дожа, может выйти на улицу и, спрятавшись под маской от себя и от остальных, влиться в многотысячную толпу людей, одетых в самые невероятные костюмы и готовых на самые невероятные безумства.
Захария, никогда не зная точно, Анна это или нет, то терял, то находил ее на берегах каналов и на мостах, заполненных Арлекинами, Пульчинеллами, Панталоне и Бригеллами, сатирами и чертями, рыбаками из Чигои, стариками с кошками на горбу, испанцами, армянами, продавцами жареной кукурузы, королями, колдунами, целителями, псевдодворянами, разбойниками с большой дороги, пиратами с несуществующих кораблей, крестьянками, стариками, гондольерами, торговцами углем и светскими дамами. И вся эта толпа бурлила и перетекала от ярмарок с домашними животными к театрам марионеток, от шатров гадалок и шарлатанов на балы и торжества. Здесь встречались знахари, исцеляющие тоску горячими разноцветными камнями, лекари, обещающие избавить от старости всякого, кто согласится пробежаться спиной вперед (по методу, якобы привезенному в Венецию с Дальнего Востока прославленным Марко Поло).
Казалось, что здесь собралось пол-Европы, и, конечно, среди прочих сюда слетелось бесчисленное множество куртизанов и куртизанок, потому что для них этот карнавал всегда был золотым временем и присутствие на нем считалось делом профессионального престижа. Услышав, что в эти дни на улицах Венеции можно столкнуться с Вольтером, Захария страшно разволновался. Дело в том, что в своей новой рукописи он остро полемизировал с этим французским писателем. Но отыскать кого-нибудь в Венеции во время карнавала невозможно, так что Захария и не мечтал встретить великого философа, с суждениями которого относительно одного заговора против русского императора Петра Великого Захария не мог согласиться. Пользуясь безопасностью пребывания под венецианской маской, здесь, переодевшись авантюристами, бродили иностранцы, которых на родине за тысячи афер преследовал закон. Суверены иностранных государств сменяли здесь привычную им официальную помпезность публичной жизни на анонимность участников карнавала, позволявшую им передохнуть. И под каждой мужской маской можно было надеяться (а все окружавшие Захарию женщины на это и надеялись) встретить неотразимого Казанову, красавца, торговца, шпиона и неподражаемого любовника, который в те годы курсировал по всей Республике Святого Марка. Кражи, похищения, прелюбодеяния и сводничество, убийства и отравления таились под масками участников карнавала, и Захария, изумленный всеми этими чудесами, спросил Анну:
— Почему венецианские власти позволяют, чтобы на площадях и каналах месяцами творились такое столпотворение и беспорядки?
Вместо ответа Анна подняла руку и под носом у Захарии потерла друг о друга указательный и большой пальцы.
— Денежки, дорогой мой, денежки. В эти дни по венецианским каналам течет не вода, а золотые и серебряные скудо и пинези! Вся Венеция живет за счет карнавалов. Трактирщики, рыбаки, гондольеры, носильщики, торговцы, портные, парикмахеры и мастера, изготовляющие маски. Даже андалузские цыганки, которые приезжают сюда продавать душистое мыло из Севильи. И не будем забывать, что выгоду из карнавалов извлекают прежде всего Венецианская республика и актеры. Они — боги карнавала, потому что носят маски всегда, а не только в эти веселые дни. А так как завтра мы участвуем в представлении труппы «Джелози», то свою выгоду получишь и ты, мой прекрасный скьявоне… Получишь, получишь, не беспокойся!
Около шести часов вечера большая лакированная гондола высадила молодую пару на площади Морозини, где толпилось столько народу, что им с трудом удалось выбраться на сушу. Девушка была в белом шелковом платье и белых перчатках с наклеенными на них ярко-красными лакированными ногтями, а ее спутник — в белом шелковом плаще и украшенных вышивкой туфлях. Их лица закрывали небольшие маски, которые называют bauta. Они были так стройны и красивы, что при их появлении толпа испустила восхищенный вздох. Это были Анна Поцце, чембалистка, и Захария Орфелин, корректор венецианской типографии кира Димитриса Теодосия.
Они знали, что поиски следует начинать среди продавцов волшебных напитков, талисманов и реликвий, которые уже толпились возле одной из уличных сцен, и искать надо кого-нибудь из Турции. В Венеции это означало любого, кто пришел из тех краев по ту сторону границы, до которой турки проникли в Европу. Два актера из труппы «Джелози» указали им на старуху, которая, протягивая вперед руки, кричала на венецианском диалекте:
— Принимаю подаяние только от тех синьор, которые никогда не обманывали своих мужей! Только от них!
— Эта не из Турции, — сказала Анна.
— Откуда ты знаешь?
— Говорит по-венециански лучше, чем Альвизе Мочениго.
— А кто такой этот Мочениго?
— То есть как, кто такой! Это же дож!
Следующей возможностью, которая им представилась, была молодая и красивая девушка в черных одеждах. Она ела козий сыр с печеной тыквой. Захария подумал, что скорее всего именно она им и нужна, но когда девушка открыла рот, то вместо ответа на вопрос, не из Турции ли она, из ее рта выглянула живая змея и быстро заиграла языком. Девушка тут же повернулась к какой-то венецианке под фиолетовой маской и принялась заговаривать ее от сглаза. Она затараторила:
Песню пой,
в ус не дуй,
заболел у попа ху… — худой зуб, зуб худой.
За цирюльником послал,
а цирюльник говорит,
у попа стоит,
на столе стоит бокал.
Прислушавшись к ее словам, Захария громко расхохотался и сказал:
— Ты точно не из Турции, ты из наших! Вижу, как дурачишь этих венецианцев.
Насмерть перепуганная гадалка принялась умолять Захарию не выдавать ее. Анна с изумлением слушала, как та трещит на каком-то непонятном языке:
— Не выдавай меня, господин мой хороший, благослови тебя Бог! И утром, и вечером буду водить твою душу прекрасную к источнику, я тебе могу пригодиться, клянусь архангелами. Я тебе не какая-нибудь мелкая монета, за меня семь коз предлагали в Цаптате, а в Дриеве целую связку самого лютого перца… Я твоей госпоже почти даром отдам часы деревянные, что за поясом в дороге носят!
Тут гадалка вытащила из завязанного в узел платка деревянный треугольник, размеченный какими-то черточками, и протянула его Анне, на ломаном итальянском языке предлагая купить все это.
— С какой стати она называет это часами? — враждебно проговорила Анна. — Какую силу они используют, чтобы работать? Силу ветра?
— Не ветра, а солнца, голубица моя, — зачастила гадалка на еще худшем венецианском, — а если не хочешь, может быть, возьмешь от сокола три пера?
К счастью, Анна не поняла двусмысленного предложения гадалки, не то вцепилась бы ей в волосы прямо на площади Морозини. Тут в препирательство вмешался Захария:
— Ну, душа моя, хватит с нас игры и веселья. Я здесь затем, что мне, так же как и тебе, кое-что нужно.
— А что тебе нужно, красавчик мой?
— Ищу одну вещь, а ты, может, мне подскажешь, где ее найти.
— Подскажу, подскажу, красавчик мой, глаза у меня сглазливые, все видят, могу человека взглядом ото сна пробудить, могу ему в сон женщину загнать. Найду тебе, что ищешь, пусть даже нужен тебе огонь, который под водой…
— Мне нужен флакончик Богородицыных слез.
Гадалка онемела. Потом отрезала:
— У меня нету. Да и тебе от них толку не будет.
— Почему?
— Потому что они бесценны и при этом ничего не стоят. Есть у тебя Артемидины слова и перстень? Если нету, то нет проку и от воды.
— Это не твое дело. Найди мне только Богородицыны слезы, и больше от тебя ничего не требуется.
— За этим нужно в сам Константинополь. Дорого. И нету у меня.
— У кого есть?
— У Джурдже.
— Я заплачу. Раздобудь у Джурдже.
— Джурдже здесь нет. Его надо ждать.
— Сколько?
— Еще немного. Пока часы не пробьют.
По ходу разговора гадалка успевала обслуживать и других клиентов. И на самом деле была совсем не так сильно испугана, как это изображала. С венецианской дамы под фиолетовой маской она взяла плату, словно действительно заговорила ее от сглаза, отбрила старика, который занудно торговался насчет цены зеленого петушиного яйца и все выспрашивал, действительно ли из него вылупляются черти.