Когда они проезжали мимо магазина Томасона, Дьюи не видел, как парнишка, примерно одного возраста с ним, с всклоченными волосами, выбежал на проезжую часть и помчался за машиной, потрясая им вслед кулаком, но шофер его заметил, и услышал его крики, и ударил по тормозам, так что лимузин пошел юзом, визжа шинами, и резко остановился прямо перед бронзовым взглядом генерала. Брэдшоу приблизил губы к микрофону.
– Что случилось, Клемент?
– Кто-то сзади кричал нам. Но я никого не видел на дороге, преподобный. Вряд ли я кого-то сшиб.
Он не успел закончить фразу, как люди с веранды бросились по дороге и обступили лимузин со всех сторон, стали дергать ручки, распахнули все двери, и лицо паренька, которого Дьюи узнал, но не смог вспомнить его имя, появилось в дверном проеме сзади, где сидел Брэдшоу. Даже на таком расстоянии Дьюи унюхал смрад перегара.
– Гляньте-ка! Мы его поймали. Это он! Глядите, мистер Стюарт!
Рядом с лицом паренька появилось лицо мужчины постарше с одутловатыми обвисшими щеками, в складках которых едва виднелся толстогубый рот.
– Черт побери! Это он, Бобби-Джо? Это тот самый ниггер, который все это замутил? – Он улыбнулся.
Паренек кивнул:
– Точно он. Что тут скажешь? Вы же помните? Я же так хотел, чтобы он попался мне в руки, помните? Видать, ангелы меня услыхали! Потому что вот он!
Дьюи перегнулся через живот Брэдшоу и обратился к пареньку:
– Погоди. Что с тобой такое?
Паренек осклабился. У него были неровные зубы, а несколько передних выщерблены или обломаны.
– Да это ж один из этих Уилсонов, любителей черномазых, у которых Такер Калибан заработал кучу денег, да и затеял эту смуту. Это вы помогли вашему дружку-ниггеру спланировать эту хрень, а, мистер Уилсон?
– Что спланировать? – Дьюи почувствовал, как его всего затрясло. Он постарался говорить ровно.
– Что спланировать? – переспросил паренек и локтем ткнул жирного в бок. – Что спланировать, мистер Стюарт? О чем это он? Вы считаете, он толкует о том, что все наши ниггеры решили сбежать? Да, я считаю, об этом он и толкует.
Жирный хмыкнул:
– Похоже, он толкует именно об этом, Бобби-Джо.
За спинами этих двоих Дьюи заметил еще двоих или троих, потом еще четверо или пятеро возникли из мрака – они молча стояли и наблюдали. И в тусклом свете уличных фонарей можно было рассмотреть их одинаковые неприветливые лица.
– Он к этому не имел ни малейшего отношения. Он с этим никак не связан: – Дьюи старался сохранять спокойствие в надежде, что его спокойствие передастся и им, как это бывает, когда спокойно приближаешься к загнанному в угол зверю. – Этого никто не планировал.
– А вам-то откуда известно? Вы говорили с кем-то? А, вы говорили со своими корешами-ниггерами, да, мистер Уилсон?
– Этот человек никакого отношения к этому не имел. Это произошло абсолютно спонтанно.
– Ах, так это спон-тан-но? – Парень повернулся к жирному. – Слыхал, мистер Стюарт? Его отправили на Север, чтобы он там выучил умные слова и, бьюсь об заклад, привез их оттуда цельый мешок. И что значит спон-тан-но? Спланировано?
– Нет, не спланировано. Это значит, что все произошло само собой.
Дьюи попытался захлопнуть дверь. Парень отбросил его руку с обтянутой кожей дверной ручки.
– Вы бы поаккуратнее себя вели, мистер Уилсон, если не хотите угоститься куском ниггерского пирога.
– Перестань, не смеши людей. Он не имеет к этому никакого отношения.
– Это он тебе сказал? – Парень заглянул в салон лимузина. Запах перегара стал тяжелым, тошнотным.
– Разумеется. Он даже не знаком с Такером Калибаном. Он мне сказал, что не имеет к нашим событиям никакого касательства. – Дьюи заглянул парню в глаза. За те восемь месяцев, что его не было в родных местах, он уж позабыл этот взгляд, возникающий у местных в моменты ярости, потому что ни у кого в Новой Англии не бывает такого взгляда, чтобы выразить дурное настроение или враждебное отношение; это был взгляд куда более холодный, злобный и безжалостный, чем взгляд вермонтского фермера, которым тот встречает незнакомца, спрашивающего дорогу; и этот взгляд был куда более холодный, злобный и безжалостный, потому как он был совершенно пустой. Пустота эта была признаком отказа от выбора между нежностью и жестокостью, между удовольствием и страданием, между участием и пренебрежением, между верой и недоверием, между состраданием и нетерпимостью, между доводами разума и упрямым фанатизмом; такой взгляд сигнализирует, что отключился механизм, благодаря которому человек становится разумным существом; этот взгляд говорил: «Теперь будем драться. Больше нет ни времени, ни необходимости для разговоров. Теперь нам ведома лишь сила кулака».
– Он не имеет к этим событиям никакого касательства, – в последний раз тихо повторил Дьюи. – Преподобный Брэдшоу, скажите им. – Он схватил негра за руку, заглянул ему в лицо и увидел, что причина его молчания – не страх, а разочарование. Он думал совсем не о грозящей ему сейчас опасности, а о своих утраченных иллюзиях – о неграх, о целях своей борьбы, которые ускользнули из-под его власти. Дьюи понял, что если о чем-то преподобный Брэдшоу и хотел сказать, так это о том, что именно он и был застрельщиком, что именно он все и спланировал, убедил Такера купить ферму и уничтожить ее, что он призвал местных негров увидеть в этом пример для себя и последовать ему. Но он не мог так сказать. И сейчас ему не пристало оплакивать утраченные иллюзии и жалеть себя. – Черт возьми, да скажите же им!
Теперь и жирный заглянул в салон.
– А чего он молчит-то?
Парень хохотнул:
– Может, он такой честный, что врать не хочет? – Он схватил Брэдшоу за воротник и чуть приподнял с сиденья. – Говори правду, черномазый! Ты имеешь к этому отношение?
– Нет. Мне жаль это говорить, но не имею.
Такое было впечатление, что нажали кнопку «стоп», и действие застыло перед тем, как возобновиться с убыстренной скоростью. В мгновение ока возникла сцена боя, изображающая статую воина, поражающего мечом тело соперника, когда пораженный должен упасть, но еще не упал, а пошатнулся и застыл в воздухе вопреки силе тяготения. Но спустя мгновение нажали кнопку воспроизведения. Парень крепче вцепился в воротник Брэдшоу и с криком: «Ты врешь!» – дернул проповедника вперед, выволок из лимузина, вырвав из рук Дьюи, и бросил на мостовую. Его тотчас окружили пятеро мужчин, беспорядочно нанося ему удары кулаками и носками ботинок.
Дьюи скользнул по сиденью к раскрытой дверце, выглянул наружу и увидел, что Брэдшоу лежит лицом вверх с кривой испуганной улыбкой на губах. Он даже не сопротивлялся и не защищался, словно понял, что это бесполезно. Его глаза были открыты, они двигались и изучающе смотрели на мрачные, искаженные злобой лица нападавших, и он спокойно следил за занесенными над ним руками и ногами, которые обрушивали удары на его лицо и тело, и, казалось, в его глазах было не больше страха, чем если бы они наблюдали за стариком в тепло протопленной комнате, глядящего за окно на падающий снег. Но Дьюи орал, пытаясь оттолкнуть людей от поверженного проповедника:
– Это Такер Калибан, это все Такер Калибан!
Но его быстро заткнули, ударив локтем по лицу, и из рассеченной внутри щеки кровь хлынула ему в глотку.
– Оттащите его от машины! – гаркнул кто-то. – Дайте и мне врезать ему разок! Тащите его сюда! – Тот, кто это кричал, ворвался в гущу взлетающих кулаков, схватил Брэдшоу за ноги и поволок к тротуару. Остальные, не желая потерять свою жертву, поспешили за ними.
Дьюи тоже последовал за толпой, тщетно хватая то одного, то другого за локоть или за спину, как вдруг паренек развернулся и двинулся на него с перекошенным лицом, и Дьюи, хотя в последний момент и заметил, но пропустил удар в висок, отчего у него потемнело в глазах, и во тьме закружились красные и белые точки. Через мгновение он очнулся на мостовой все в той же оборонительной стойке: держа перед собой согнутые в локтях руки. Паренек постоял над ним, а потом побежал к стайке мужчин, окруживших Брэдшоу и продолжавших охаживать его кулаками и ботинками с тем безразличным остервенением, с каким мальчишки гоняют по асфальту пустую консервную банку.
– Эй, погодите! Остановитесь, мужики! – Паренек бежал, махая руками. – Стойте!
Дьюи, все еще сидя на мостовой, увидел, как кто-то обернулся на крик:
– Что еще? Почему?
Он с усилием поднялся на колени, голова все еще кружилась. Наверное, этот молодой парень, который у них вроде заводилы, все-таки ему поверил. Наверное, он их уговорит прекратить избиение.
– Стойте! Я вот что подумал. – Мужчины выпрямились и стали слушать. Брэдшоу лежал и тихо стонал. – Вы, мужики, знаете, что это наш последний ниггер? Только подумайте! Наш последний ниггер. Теперь у нас в штате больше не будет ниггеров. Никто не будет ни петь, ни танцевать, ни смеяться. И мы сможем теперь увидеть черномазых только в телевизоре, если, конечно, мы не поедем в Миссисипи или в Алабаму. Но в телевизоре они больше не поют старых песен и не танцуют старых танцев. Они ж там все негры из высшего общества – у них белые жены и большие машины. И вот я подумал: раз у нас оказался этот ниггер, пусть он нам споет какую-нибудь старую песню!
Мужчины стояли и недоуменно переглядывались, не вполне понимая, что несет этот парень, и гадая, серьезно он или нет. А кое-кто, у кого руки чесались продолжить начатое, глядел на Брэдшоу.
И тут заговорил жирный.
– Я понял, о чем ты, Бобби-Джо. Я понял! – И он оглушительно захохотал. – Наш последний ниггер. Забавно. Он вообще-то не был наш, когда прикатил сюда в своем большом лимузине, но теперь он наш, и мы можем заставить его делать все, что угодно.
– Именно так, мистер Стюарт. – И парень расхохотался. А следом стали хохотать и другие, приговаривая:
– И я понял!
Парень продрался сквозь толпу мужчин и с помощью жирного поднял Брэдшоу с мостовой.
Дьюи уже стоял на ногах, осознав, что они собираются не прекратить, а продолжать ритуал издевательств.