Леониду Ильичу не оставалось ничего иного, как вступить в публичный спор с самим Сталиным.
— На Украине, Иосиф Виссарионович!..
Но тот настаивал, сохраняя прежний доброжелательный тон:
— Я, кажется, совершенно ясно спросил. Не на Украине, а в Молдавии. За Украину у нас есть свои ответчики…
Сбитый с толку, Брежнев замолчал. Сталин, не дожидаясь его ответа, перешел к другим вопросам. «Именно так, а не иначе объяснял свое появление в Молдавии сам Леонид Ильич, — писал автор очерка о генсеке Владислав Владимиров. — Он рассказывал об этом с вальяжной шутливостью, но прекрасно отдавал себе отчет в том, что исторический его диалог с вождем вполне мог повлечь за собой совершенно другие результаты». Свой веселый рассказ об этой истории Леонид Ильич вел в Алма-Ате, за уставленным местными яствами столом.
— А что, дорогие товарищи, — хитро спросил он в заключение, — разве я теперь из молдаванина не превратился в казаха?
Между прочим, историк Вильям Похлебкин считал, что Сталина ввела в заблуждение внешность нашего героя: «Ни у кого не повернулся язык поправить Сталина и разъяснить, что Брежнев вовсе не молдаванин. Более того, многие были уверены, что это именно так — густые и черные как смоль брови, холеное, с толстыми щеками лицо. Брежнев был весьма похож на молдаванина или румына».
«Три ночи не спал, закружилась голова…» Стиль работы, сохранившийся еще с 20-х годов, требовал работы на износ, до изнеможения. Это было не прихотью, а необходимостью: ведь власть во времена Ленина и Сталина была сосредоточена «наверху». На практике это означало, что высокому начальнику полагается вникать во все, даже мелкие житейские вопросы. Брежневу (второму, а потом и первому человеку в Казахстане!) приходилось серьезно решать здесь такие, например, вопросы:
— Бочек нет. Огурцы солить не в чем.
— Поросенок нужен, а где купить?
— Телку хорошо бы завести…
Случались и более отчаянные жалобы. Например, в одном месте Брежнева окружили взволнованные женщины:
— У нас нет электричества, нет топлива, керосина тоже нет, не на чем готовить. Да и готовить нечего… Молока нет, манки нет, чем кормить детей?
Леонид Ильич вызвал кого-то из местного начальства. «Он не моргнув глазом заявил, что манки нет всего один день, а у самого глаза бегают, вижу, что лжет…»
Чтобы разобраться и вникнуть во все, Брежневу требовалось постоянно бывать на местах. Он летал по целине на своем служебном самолете АН-2 — «комарике», как его шутливо называли. «Этот воздушный извозчик выматывал основательно», — говорится в воспоминаниях Брежнева. Как-то раз он на один день уступил свой самолет известным артистам, в том числе Любови Орловой и Марине Ладыниной. Актеры хотели выступить перед целинниками. Погода в этот день, как обычно, была ветреная, самолет сильно болтало. Летчик описывал поведение артисток после полета: «Выйдут из машины, полежат немного под крылом, потом выступят и опять — вези! Очень мужественные женщины…». В город актеры вернулись едва живые. Сам же Леонид Ильич совершил на этом самолете за два года 480 полетов. Рассказывал пилот Николай Моисеев: «Мой пассажир ох и крепкий оказался. По пять посадок в день делали. И все пять, подбирая площадку с воздуха. А это у нас в авиации самое трудное. Да и не без риска это… Гляжу, а Леонид Ильич все пишет и болтанки вроде не замечает. Сваливаемся мы на голову директора совхоза буквально с неба, тут уж как есть, тут уж не подготовишься. Леонид Ильич смеется: «Не ждали? Показывайте хозяйство»».
Один раз после таких поездок Брежнев даже угодил в больницу. «Леонид Ильич прямо сказал, — писал М. Жихарев, — что три ночи не спал, все время ездил по целине, стало плохо, закружилась голова, потерял сознание и упал».
Глава 6«МЫ РАЗВЕНЧИВАЕМ КУЛЬТ…»
«Карнавальная ночь». Название знаменитого фильма Эльдара Рязанова, снятого в 1956 году, очень точно совпало с тем, что происходило в эпоху «оттепели». Снова, как в 20-е годы, сбрасывали памятники, переименовывали улицы и города, «выносили святые мощи из храма». Как по мановению волшебной палочки (а вернее, с помощью ножниц) Сталин исчез из старых фильмов. Художник Владимир Серов переписал заново две свои картины. На одной из них на месте Сталина образовалась зияющая пустота. А на другой из этой пустоты вдруг возник какой-то безымянный красногвардеец…
«Превращение Сталина в пустоту» шло полным ходом. По всей стране на кострах горели его парадные портреты. Инженер Кирилл Иванов вспоминал, как в ноябре 1961 года участвовал в сносе самого большого памятника Сталину на берегу Волги. Происходило это ночью, зрителями были только рабочие и чекисты. «На голову была накинута тросовая петля, и трактор потащил по площадке двухметровую сталинскую голову. Народ ликовал. Крики, шутки вперемешку с матом… Во время подтаскивания трос, упершись в нос Сталина, прорезал верхнюю губу и там был намертво зажат медной оболочкой. «Закусил, закусил», — с громовым смехом раздалось вокруг. Теперь смеялись все: и секретарь обкома… и кагэбэшники. Мне особенно запомнился шофер автомобиля, на который должна была грузиться голова. Он стоял на подножке автомашины, держался рукой за борт и, как репинский запорожец, подняв голову кверху, безудержно хохотал».
Точно так же, под покровом ночи, вынесли тогда и тело Сталина из Мавзолея. Красную площадь заранее оцепили, выход из Мавзолея загородили фанерой. Перед захоронением с мундира вождя сняли Золотую Звезду Героя, а золотые пуговицы срезали и заменили на латунные…
Но как различались все эти развенчивающие действия в годы революции и теперь! Тогда разоблачение «святых мощей», взрывы церквей, снос памятников происходили открыто, явно, среди бела дня, на глазах у народа. Это и был карнавал в своих традиционных формах. Ему радовались, им гордились. Например, одна из карикатур 1930 года изображала толпу, наблюдающую за взрывом Симонова монастыря.
«Батюшки! Никак конец света!» — горестно восклицает старушка богомолка.
«Нет, бабушка! — весело возражает ей молодой парень. — Конец тьмы!»
В 1961 году все те же действия совершались незаметно, в отсутствие народа, под покровом ночи. Это тоже был карнавал, но карнавал ночной, как будто стесняющийся самого себя. Однако любой карнавал, даже такой, — это перемены, а откуда взялась жажда перемен в обществе 50-х годов? Можно сказать и так: сказка немыслима без превращений, в том числе бесследных исчезновений, обращения человека в предмет или животное. В карнавале оно совершается благодаря маске, гриму, костюму, новому имени…
На страницах журналов и газет 30-х годов мы найдем немало волшебных образов. Вот розовые очки, маскирующие опасность: граната сквозь них кажется букетом, а фашистская фуражка — обычной кепкой. Вот всевозможные оборотни: например, хамелеон, который на красном ковре краснеет, а на сером фоне — сереет. («Враг принимает окраску той среды, в которой он находится», — поясняет подпись.) Только схваченный красной великанской рукой, этот хамелеон выдает свой истинный цвет, густо покрываясь свастиками; из его лап вываливаются револьвер, нож и бомба… А вот волшебные ежовые рукавицы, усеянные острыми стальными шипами. Все эти «волшебные предметы» вовсе не безобидны — это не детская игра, а настоящая опасная магия. Здесь каждый может превратиться в карнавальное чудище — шакала, змею или собаку. «Проклятая помесь свиньи и лисицы… стая бешеных псов… люди-чемоданы с двойным дном» — такие фантастические образы рождались в этой борьбе.
Но к 50-м годам люди — по крайней мере в высших слоях общества — уже устали от подобных превращений. Полуночного стука в дверь приходилось опасаться, как колдовства, превращающего в свинью или собаку. В 1951 году, обращаясь к читателям газеты «Правда», британский политик Герберт Моррисон весьма метко указал на этот самый острый для тогдашнего советского общества вопрос. Он написал, что в Британии люди живут гораздо спокойнее: «Стука в дверь рано поутру не приходится бояться. Это не полиция. По всей вероятности, это стук или молочника, или почтальона. Хотелось бы мне знать, может ли каждый из вас открыто сказать, что он испытывает такое же чувство личной безопасности, какое испытывает любой британский гражданин».
Люди хотели пожить в обычном, не волшебном мире, где никого ни во что нельзя превратить. Именно ради того, чтобы покончить с превращениями, они готовы были снова крушить памятники и развенчивать богов и героев.
«Великий и любимый». «Верховный волшебник» Советской страны не мог не чувствовать этих настроений и понимал, что станет их неизбежной жертвой. Поэтому на рубеже 1952–1953 годов он приступил к очередным превращениям.
Дело врачей-убийц! На страницах печати вновь возникла огромная рука, хватающая за шиворот кремлевского врача — «убийцу в белом халате». С него слетают белая докторская шапочка и привязанная улыбчивая маска, под ней обнаруживаются зловещие черные очки, а из кармана сып-лютея американские доллары… Но ведь у врачей-убийц должны быть и вдохновители? Кто же они?
На пленуме ЦК в октябре 1952 года Сталин вдруг обрушился с обвинениями на своих старейших соратников — Вячеслава Молотова и Анастаса Микояна. Можно себе представить, как были потрясены слушатели этой речи, среди которых был и Леонид Брежнев. У них на глазах два божества — Микоян и Молотов — вдруг превратились в зловещих карнавальных чудищ. Потом им, правда, предоставили слово для ответа. Константин Симонов вспоминал: «Странное чувство, запомнившееся мне тогда: они выступали, а мне казалось, что это не люди, которых я довольно много раз и довольно близко от себя видел, а белые маски, надетые на эти лица, очень похожие на сами лица и в то же время какие-то совершенно непохожие, уже неживые. Не знаю, достаточно ли я точно выразился, но ощущение у меня было такое, и я его не преувеличиваю задним числом».
Леонид Ильич прямо не участвовал в этой борьбе, но могучая сила, как и в 1937 году, понесла его наверх. И теперь она подняла его уже на такую заоблачную высоту, что невольно кружилась голова. 6 октября 1952 года Брежнев выступал на съезде ВКП(б). Свою речь он, по обычаям того времени, закончил словами: