Это была веха времени. После XX съезда руководящие работники добились права на «жизнь и свободу»: стали невозможны их аресты и расстрелы. Отныне, с 1964 года, была защищена и их «честь». Их уже нельзя было клеймить позором, поносить, исключать из партии, лишать пенсий, высылать из Москвы. Их имена и фотографии сохранялись в энциклопедиях (правда, о Хрущеве там говорилось: «В его деятельности имели место проявления субъективизма и волюнтаризма»). Об отставке Хрущева газеты сообщили только то, что он ушел «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья».
Но кое-где еще действовали по старинке. В Крыму старинное село Никита (известное благодаря Никитскому ботаническому саду) переименовали в село Ботаническое. Дело в том, что через это село случалось проезжать самому Брежневу, и местные власти, видимо, решили не беспокоить генсека неуместным напоминанием. А в Кишиневе на аллее, которую сажали разные знаменитости, вырыли с корнем дерево, посаженное Хрущевым!
Но в целом отношение изменилось. Как писал Борис Слуцкий:
Теперь не каторга и ссылка,
куда раз в год одна посылка,
а сохраняемая дача,
в энциклопедии — столбцы,
и можно, о судьбе судача,
выращивать хоть огурцы.
Позднее, когда Никита Сергеевич уже находился на пенсии, Брежнев говорил лечившему его Е. Чазову: «Ты должен делать все, что необходимо, чтобы не сказали, что мы его лишили хорошей медицинской помощи». Леонид Ильич распорядился сохранить за своим предшественником дачу, городскую квартиру, легковую машину, 500-рублевую пенсию, питание в кремлевской столовой… Он замечал о Хрущеве: «Кириленко про него говорил: «Во тьме коварная зараза, недовольная довольством…». Можно ли сказать, коварная зараза? Вряд ли. Просто несчастный мужик…»
«К Хрущеву как к человеку, — писал А. Александров-Агентов, — Брежнев в общем относился хорошо, помнил и ценил все, что тот для него сделал. Причем не только когда Хрущев был у власти, но и потом. Брежнев, создавая свой собственный «имидж», публично помалкивал о Хрущеве и его заслугах, но в частных разговорах нередко их признавал».
Глава 7«ОБАЯНИЕ — ВАЖНЫЙ ФАКТОР В ПОЛИТИКЕ»
Сказочный герой, достигающий царского престола, обычно вовсе не выглядит выкованным из стали с ног до головы. Порой он бывает глупым, ленивым, наделенным другими слабостями. Однако есть качества, которые ему решительно противопоказаны, и первое из них — высокомерие, заносчивость. Но как раз этого качества у нашего героя и не было. Вся манера поведения Брежнева довольно точно отражается в небольшом эпизоде, записанном писателем Владимиром Тендряковым. Дело было во время загородной встречи с творческой интеллигенцией летом 1960 года.
Группа гостей встречи прогуливалась по пустынным лесным дорожкам. «Далеко приглушенные голоса, сдержанное праздничное брожение. А тут безмятежно стучит дятел. Отрешенная тишина, хочется говорить вполголоса. Из боковой аллейки появился прохожий, идет нам навстречу. И мы замолчали, невольно испытывая смущение — идущий навстречу человек нам хорошо знаком, зато нас он, разумеется, знать не знает». Гостей стали одолевать сомнения: здороваться? не здороваться? Конечно, следовало бы поздороваться, но тогда в ответ можно получить оскорбительно-вельможный кивок. Ситуация разрешилась неожиданно. «Встречный приближается и здоровается первым. Без вельможности. Леонид Ильич Брежнев».
Похожим образом он встречал людей и в своем кабинете: каждому улыбался, вставал из-за стола, шел навстречу через всю комнату, радушно приветствовал. «Появляясь на приемах, — замечал А.Аджубей, — Брежнев не спешил к главному столу, обходил зал, здоровался, шутил с сослуживцами, подбивал актеров и литераторов на новый анекдот — словом, душа-человек. Эти качества снискали ему популярность».
«Обаяние — важный фактор в политике». Почему страну в 1964 году возглавил именно Брежнев, и никто другой? Что это — чистая случайность? Конечно, доля случайности в подобном взлете всегда имеется. Но есть и закономерность. Главный секрет успеха Брежнева заключался в стиле его работы с людьми. Он хорошо разбирался в людях. «Как посмотрит на тебя из-под густых бровей, — писал Ю. Чурбанов, — так ему многое становится ясно, и какие-то вопросы отпадали сами собой». О людях и о деле он говорил охотно и подробно. «На такие темы он мог вести многочасовые беседы», — отмечал Андрей Громыко.
Об обаятельности Брежнева в 60-е годы в один голос говорят почти все общавшиеся с ним в то время. Вот только некоторые свидетельства.
Сергей Хрущев: «Лично мне Леонид Ильич был симпатичен. На лице его всегда играла благожелательная улыбка. На языке — всегда занятная история. Всегда готов выслушать и помочь».
Евгений Чазов (1967 год): «Статный, подтянутый мужчина с военной выправкой, приятная улыбка, располагающая к откровенности манера вести беседу, юмор, плавная речь… Когда Брежнев хотел, он мог расположить к себе любого собеседника. Говорил он с достоинством, доброжелательством, знанием дела».
Валерий Болдин (1964 год): «Был это крепкий и сильный мужчина, веселый и остроумный человек, знавший наизусть много стихов и прибауток, большой жизнелюбие скупился на доброе слово, часто, как рассказывают, по-человечески интересовался домашними делами подчиненных. И эти знаки внимания ценили. Не случайно за него горой стояло большинство руководителей».
Галина Вишневская (1964 год): «Хорошо одетый черноволосый нестарый мужчина — ему было тогда 57 лет, — энергичный и очень общительный, компанейский».
Довольно точно о секрете успеха Леонида Ильича высказался однажды Никита Хрущев, который заметил: «Вот смотрите на Леонида, мало, что он красавец, гроза баб, а как его люди любят. Они же за ним в огонь пойдут и в воду… Леониду не надо бороться за власть, люди сами его толкают. Удивительно обаятельный и милый человек».
Все это понимал и сам Леонид Ильич и всегда руководствовался этим правилом. В разговоре со своим помощником А. Александровым-Агентовым он однажды выразил его так: «Знаешь, Андрей, обаяние — это очень важный фактор в политике».
«Чем тебе, дорогой, помочь?» Леонид Ильич стремился утвердить свою репутацию мягкого, уважительного руководителя. Каждый день он около двух часов посвящал внешне бесполезному занятию — обзванивал своих младших коллег, секретарей обкомов, советовался с ними по разным вопросам, внимательно выслушивал их мнение. Авторитет спокойного и деликатного Брежнева в аппарате постепенно рос. «Но почему все-таки Брежнев? — задавался вопросом Е. Чазов. — Чем подкупил он в своей борьбе за власть? Да тем, что как политик, как знаток политической борьбы он был выше всех… Он прекрасно знал человеческую натуру и человеческие слабости. Что значило для секретаря обкома… когда первый секретарь ЦК КПСС звонит, иногда поздно вечером, иногда и во время своего отпуска, и интересуется делами партийной организации, спрашивает: как виды на урожай, что с промышленностью, что нового в области, чем тебе, дорогой, помочь?»
Сотрудник ЦК Валерий Болдин также отмечал его открытость: «В то время Л. И. Брежнев… вообще держался просто, часто звонил своим соратникам, секретарям ЦК компартий республик, крайкомов и обкомов. Был он терпим и доброжелателен со своим окружением — помощниками и секретарями. Еще работая в Казахстане, выезжал на природу, приглашая с собой семьи своих помощников и охранников. Да и позже, до болезни, был открыт для своих соратников».
Первые секретари обкомов всегда имели свободный доступ в кабинет генсека. По словам А. Александрова-Агентова, он никогда не отказывал им в «продолжительной, внимательной беседе». Столь же тщательно Брежнев следил и за своей доступностью для кремлевских соратников. Велел будить его даже ночью, если позвонят четыре первых лица государства: «Эти люди по пустякам звонить не будут». Один раз он гулял, и офицер не стал его беспокоить, когда позвонил глава правительства. После этого случая генсек устроил крепкую нахлобучку начальнику своей охраны. Возмущался:
— Почему вы сталкиваете меня с людьми, стоящими у руля государства?.. Что за дубы у вас там дежурят на телефоне?
«Что, ребята, это весь ваш гардероб на плечах?» Леонид Ильич всегда любил заботиться о быте, даже о внешности окружающих. Известен, например, такой случай. В марте 1941 года секретарь обкома Брежнев беседовал с группой студентов. Мимоходом спросил:
— Что, ребята, это весь ваш гардероб на плечах?
«Мы замялись, — вспоминал один из его собеседников, А. Кравченко. — Он больше ни о чем не спросил, быстро написал записку и вручил нам…». По этой записке студентам сшили отличные по тем временам костюмы — самим им такая роскошь, конечно, была не по карману…
Журналист Александр Мурзин, собиравший рассказы очевидцев о Брежневе в Казахстане, говорил: «Было бы нечестно с моей стороны не отметить, что люди… рассказывали мне о нем с глубокой симпатией, искренне, часто со слезами на глазах. Был молод. Красив. Добр, гуманен. Всем помогал… Общителен. Чрезвычайно неприхотлив в быту… Не пил. Работал на износ. Болтунов презирал. Целинников жалел: мученики…». «Он многим помогал. Например, официантке он дал квартиру, в поселок, где жил его шофер, помог провести газ».
«Муля, не нервируй меня!» Брежнев нашел и другой путь повышения своей популярности. Он любил лично сообщать людям о присужденных им наградах, премиях, званиях. Сотрудник Брежнева Федор Бурлацкий вспоминал, что Леонид Ильич «не ленился позвонить человеку, которого награждали орденом, а тем более званием Героя Социалистического Труда, поздравить, показать тем самым, что решение исходило лично от него». Во время вручения орденов и медалей он старался сказать награждаемому что-нибудь запоминающееся, приятное, пошутить. Так, карикатуристу Борису Ефимову при награждении он сказал: «Ну, вы их, империалистов зловредных, покрепче, покрепче!». А награждая актрису Фаину Раневскую, шутливо повторил ее же реплику из фильма «Подкидыш»: «Муля, не нервируй меня!» Но Леонид Ильич не подозревал, что эта фраза, придуманная некогда самой актрисой, уже успела стать для нее настоящим проклятием. Стоило Фаине Георгиевне появиться где-нибудь на людях, как на нее начинали указывать прохожие: «Смотри, это Муля!». Мальчишки на улицах дразнили ее этой кличкой. Однажды после такого случая Анна Ахматова утешала расстроенную Раневскую: «Не огорчайтесь, у каждого из на