«Экономика должна быть экономной». Всего за годы своего правления Брежневу пришлось произнести более 500 различных речей и докладов. В этих речах смысл тщательно зашифрован, скрыт под слоем штампов, иероглифов. По замечанию Любови Брежневой, «на трибуне… ему приходилось читать не то, что он думал». Таково было условие времени — описывать действительность 70-х годов словами, пришедшими совсем из другой эпохи, вроде: «революция», «революционеры», «товарищи», «красное знамя свободы», «светлое будущее», «мировое освободительное движение» и т. д.
Конечно, в речах Брежнева можно найти отрывки, изложенные и более простым, почти разговорным языком. Например, в 1970 году он говорил: «Видел я здесь, в Баку, интересную скульптуру — символ раскрепощения женщины-азербайджанки, в гневном порыве срывающей с себя чадру. Вы хорошо знаете, чем была для женщин недоброй памяти чадра, которая символизировала ее бесправное и рабское положение. По сути дела, она мало чем отличалась от тюремной решетки, с той лишь разницей, что женщина носила свою ограду от мира на себе». Но характерно, что, даже снижая свою речь до повествования («видел я здесь…»), оратор ведет разговор о символах. Если присмотреться к содержанию речей Леонида Ильича, то выяснится, что они почти целиком посвящены тем или иным символам. Более того, сами его доклады — своего рода символы, иероглифы, всегда несущие в себе некое тайное значение, загадку. Именно как символы, иероглифы следует читать такие, скажем, фразы его речей:
«Мир, о котором мечтал Ленин, будет построен!»
«Мы, товарищи, были и остаемся революционерами».
«Будьте всегда верны Знамени революции!».
Сам Леонид Ильич просил ставить в свои речи больше «ударных» моментов — энергичных и утвердительных фраз. Они обычно вызывали отклик слушателей в виде аплодисментов. Например:
«Это приговор истории, и он неотвратим».
«Мы с уверенностью смотрим в будущее, зная, что оно будет светлым и прекрасным».
«Мы уверены в своих силах».
«Почва у нас крайне неподходящая для произрастания подобных сорняков».
«Не примут этого народы. Не примут!»
«И весь мир должен знать: этой дорогой мы будем идти и впредь!»
«Мы встали на этот путь и с него не свернем».
«Так было и так будет».
«Это было верным вчера и остается верным сегодня».
«Хочу сказать — безнадежное это занятие».
«Не бывать этому, не бывать никогда!»
Некоторые фразы из речей Леонида Ильича стали «крылатыми». Ими украшали здания и плакаты, перешли они и в фольклор. Вот некоторые из них:
«Все во имя человека, все для блага человека». (А анекдот переворачивал смысл этой фразы, добавляя к ней: «И мы даже знаем имя этого человека».)
«Золотые руки сделали белое золото» (1973, эта фраза о хлопке стала знаменитой в Узбекистане).
«Широко шагает Азербайджан!» (1978).
«Экономика должна быть экономной» (1981). (Это высказывание породило несколько шуток. В одной из них преемники урезают крылатую фразу: Михаил Горбачев оставляет от нее только «Экономика должна быть!», а Борис Ельцин и того меньше — «Экономика должна…». Между прочим, рассказывали, что в тексте речи Брежнева было написано иначе: «Экономика должна быть эффективной», а оратор просто оговорился. В результате и появились крылатые слова…)
Другие фразы не попадали на плакаты, но приживались в устной речи. Например, выражения «с чувством глубокого удовлетворения», «в этой связи» (вместо привычного «в связи с этим»), «время вносит свои коррективы»…
Фольклор хорошо почувствовал свойство речей генсека нести «скрытый смысл», отразив его в ряде анекдотов. Например, таком:
«На Красной площади проходит демонстрация. В колоннах несут плакаты «Свободу Леониду Ильичу Брежневу!». Охрана недоумевает:
— В чем дело — Леонид Ильич на свободе…
— Не обманывайте нас! Мы сами слышали по радио: «В заключении Леонид Ильич Брежнев сказал…».
Каждый слушатель мог понимать услышанное по-своему, вкладывать в него свой собственный смысл. Это видно, в частности, из такого неожиданного анекдота:
«Вопрос к наркоману:
— Почему всегда так хорошо аплодировали Брежневу?
— Всем нравилось, когда он говорил: план партии — план народа…»
А среди хиппи гуляла история о такой будто бы сказанной Брежневым речи. Он якобы заявил:
— Товарищи… В стране у нас появились хиппи. Они любят музыку, украшения, пьют водку и борются за мир… Я тоже все это люблю… и я тоже борюсь за мир… Значит, я тоже хиппи…
«Расти, милая». Государственная жизнь эпохи протекала в форме пышных, торжественных ритуалов. Главным их участником был сам Леонид Ильич. Например, 8 мая 1967 года в Москве в Александровском саду он открывал новый памятник — Могилу Неизвестного Солдата. Большой факел зажег знаменитый летчик Алексей Маресьев, лишившийся на войне ступней обеих ног, но продолжавший боевые вылеты. Затем передал его в руки Брежневу. «Он наклоняет факел к могиле, — писали в газетах, — и в то же мгновение над ней вспыхивает пламя. Вечный огонь горит!»
Что же нового, своего внес Леонид Ильич во все эти ритуалы? Пожалуй, новыми были нотки чувствительности, сентиментальности. Они не нарушали серьезности различных церемоний, но делали их чуть более живыми. Порой Брежнев обращался к умершим, иногда даже к неодушевленным предметам. В апреле 1970 года в Ульяновске, посадив березку, генсек ласково сказал ей: «Расти, милая». В 1982 году на похоронах Суслова обратился к покойному: «Спи спокойно, дорогой друг! Ты прожил большую и славную жизнь…»
Священник Дмитрий Смирнов позднее вспоминал, как его поразила эта услышанная фраза: «Интересно, к кому он обращался? А он ведь был главный атеист страны… Но это же религиозный акт, когда человек к трупу обращается с такими словами, то есть он обращался к чему-то невидимому, принадлежащему иному миру».
Еще одним новшеством стали… слезы. Пожалуй, только при Брежневе подобная слабость перестала считаться недопустимой для «первого коммуниста планеты». В 1979 году Г. Соколов писал о встрече Брежнева с однополчанами: «На его глазах показались слезы». Такую фразу трудно представить в отношении, скажем, Сталина при его жизни. Даже в анекдотах встретить плачущего Сталина вряд ли удастся.
15 февраля 1982 года слезы генсека увидели миллионы телезрителей, и многие были прямо-таки поражены этим зрелищем. Умер генерал-полковник Константин Грушевой, старый и близкий друг Леонида Ильича. Об их дружеских отношениях упоминалось в мемуарах Брежнева: там говорилось, что именно от него Леонид Ильич узнал в 1941 году о нападении Германии. Хоронили покойного на Новодевичьем кладбище. «Брежнев, присутствовавший на этих похоронах, — писал историк Рой Медведев, — неожиданно упал, разразившись рыданиями, возле гроба своего друга. Благодаря телевидению этот эпизод видели многие, но для большинства он остался неразгаданным».
Любопытным образом Брежнев обошелся и с официальным обращением — «товарищи». Первоначальная теплая окраска этого слова от частого употребления почти стерлась. Уже Сталин хорошо почувствовал это, и в июле 1941 года добавил к слову «товарищи» знаменитые «церковные» слова «Братья и сестры!». Брежнев пошел по иному пути: он просто внес в это обращение все ту же нотку чувствительности — «Дорогие товарищи!». Эти слова звучали и до него, но Леонид Ильич говорил их особенно часто. Эти слова стали его знаком, символом. В своих речах с 1964 года он произнес их несколько сотен раз; мог повторить 5–6 раз за одну речь, иногда даже усиливая:
— Дорогие товарищи, дорогие мои друзья!
«Праздник удался». Праздники эпохи Брежнева уже не переворачивали весь мир, не переодевали его с ног до головы в новые одежды, а только слегка украшали. Революционные даты календаря в 70-е годы отходили на второй план. На первое место среди праздников постепенно выдвинулся Новый год. Эту перемену закрепил и сам Леонид Ильич, когда обратился к стране с личным новогодним обращением.
31 декабря 1970 года, за несколько минут до полуночи, он выступил по радио и телевидению с «Новогодним поздравлением советскому народу». Поздравление он закончил словами: «С Новым годом, с новым счастьем, дорогие товарищи!» Когда Леонид Ильич договорил эти слова, на экране появились Кремлевские куранты, своим боем возвестившие наступление Нового года. Со временем поздравления первых лиц государства стали привычной частью новогоднего праздника, наравне с боем курантов, исполнением гимна, елкой и Дедом Морозом. Позднее эту традицию продолжили и преемники Брежнева в Кремле.
В целом количество праздников в эпоху Брежнева увеличилось. С 1965 года праздничным днем признали Восьмое марта, чуть позже сделали нерабочими все субботы. «Что говорить, — заметил Брежнев в одной из речей, — приятнее и удобнее отдыхать два дня подряд, чем один день». Тогда же снизили на пять лет возраст, дающий право на пенсию.
Сам Брежнев стал чем-то вроде «живого праздника». Более сотни раз с 1964 года он выступал на различных награждениях. Вокруг него старались поддержать атмосферу постоянной праздничности. «Праздник удался», — заявил он однажды во время юбилейной поездки в Грузию. «Для нас это были незабываемые дни», — сказал после поездки по Азербайджану. Он принимал парады и демонстрации, открывал памятники, разрезал алые ленты, поздравлял, дарил и награждал. Девушки в национальных костюмах преподносили ему хлеб-соль, символические ключи от городов. Вот характерные строки из газет о поездках Брежнева:
«Звучит медь оркестров. Всюду радостные лица».
«Колышутся на ветру алые флажки, гирлянды цветов, отовсюду несутся слова привета».
«То и дело возникают хороводы, в вихре танца кружится молодежь. Темпераментную лезгинку сменяет групповой яллы. Мужественный джанги приходит на смену лирическому вагзалы…»
Вершиной всего этого праздника стала Московская Олимпиада 1980 года, которую тоже открывал Брежнев. Вообще Олимпиада была весьма необычным событием для советского общества. Достаточно сказать, что по традиции Игры посвящались богу Зевсу. В 1980 году в них удивительно сплелись античная языческая и советская символики. «Известия» вполне серьезно сообщали о молитве Зевсу в день зажжения олимпийского огня: