«Бог не простит нам…» Иногда на переговорах Брежнев прибегал к необычным выражениям, чтобы убедить своих собеседников. В 1979 году в Вене он встречался с президентом США Джимми Картером. Как писал дипломат О. Гриневский, «на первом заседании Леонид Ильич наповал сразил американского президента, когда заявил: «Бог не простит нам, если мы потерпим неудачу».
Картер был настолько поражен, что Генеральный секретарь Коммунистической партии обращается к Всевышнему, что тут же пометил это в своем желтом блокноте…» Но этот блокнот (такими в Белом доме пользовались многие) Леониду Ильичу не понравился: в привычке записывать за собеседником каждое слово ему виделось что-то мелочное. После переговоров он отзывался о Картере так: «А этот Картер мужик вроде бы ничего! Только уж больно скучный! И с разоружением у него ничего не получится — не дадут ему это сделать».
«Европейцу трудно понять китайцев». Весьма сложно и даже опасно складывались отношения СССР с Китаем. В годы «оттепели» отношения накалились настолько, что Хрущев публично называл Мао Цзэдуна «старой галошей». После октября 1964 года многим казалось, что теперь прежняя дружба восстановится. В ноябре в Москву прибыл китайский премьер Чжоу Эньлай. На праздничном банкете в Кремле на глазах у всего дипломатического корпуса к нему обратился советский министр обороны маршал Родион Малиновский.
«Давайте выпьем за советско-китайскую дружбу, — громко, во всеуслышание произнес он. — Вот мы свое дело сделали — выбросили старую галошу — Хрущева. Теперь и вы вышвырните свою старую галошу — Мао Цзэдуна, и тогда дела у нас пойдут наилучшим образом. Полный порядок будет…»
Возмущенный до глубины души, китайский премьер побледнел, бросил какую-то негодующую реплику и тут же ушел с банкета. Затем немедленно отбыл на родину. Но все-таки впечатление о том, что возродить былую дружбу легко, сохранялось. Например, Косыгин уговаривал Леонида Ильича поехать в Пекин и убежденно восклицал:
— Мы — коммунисты, и они — коммунисты, и не может быть, чтобы не смогли договориться, глядя друг другу в глаза!
Брежнев подобные «идейные» доводы считал несерьезными и холодно отвечал своему премьеру:
— Если уж ты считаешь это до зарезу нужным, то сам и поезжай.
И Косыгин в 1965 году отправился в Китай, но никакого успеха в восстановлении дружбы не добился… Вообще Брежнев относился к ссоре с Пекином спокойно. «Без Китая жили и проживем», — говорил он. Вскоре в Китае началась «культурная революция», которая во многом вдохновлялась идеями борьбы с влиянием Кремля.
Летом 1969 года возник вопрос о том, надо ли упомянуть о разногласиях с Пекином на международном совещании компартий. Когда на Политбюро обсуждался проект доклада Брежнева, он встал со своего места и начал прохаживаться вдоль стола, рассуждая вслух:
— Тут ни слова о Китае. Вы все знаете, что они говорят о нас, о нашей политике. Ая молчу? Перед лицом всех братских партий — молчу? И это как будут понимать? Боимся? Или, может, мы не правы? Не то делаем?
Все согласились: да, надо прямо сказать о разногласиях…
В том же 1969 году между двумя странами едва не разразилась настоящая война. Бои вспыхнули в марте на острове Даманский. Этот остров в реке Уссури вплотную прилегал к китайскому берегу. Летом на острове жили китайские рыбаки. Китайские крестьяне косили здесь траву, собирали хворост, рубили дрова. Однако зимой по льду сюда приходили советские пограничники. Сначала между пограничниками двух стран ежедневно происходили перепалки, потом — кулачные схватки. 2 марта загорелся первый бой… За три недели погибли 58 советских воинов и около 800 китайцев. Пограничные бои продолжались и летом. В Пекине стали популярны лозунги «Долой новых царей!» и «Разобьем собачьи головы Брежнева и Косыгина!»
А советская печать высмеивала Мао в довольно острых карикатурах. На одной, например, в ночной темноте люди со свечками в руках молятся на него:
— Да здравствует самое яркое, самое красное солнце!!!
На другом рисунке толпа с портретом Мао идет по лезвию ножа…
Некоторые в Кремле были за то, чтобы нанести по Китаю мощный удар. Но Брежнев решительно выступил против. И в конце концов большую войну удалось предотвратить. В 1971 году Леонид Ильич замечал В. Брандту: «Европейцу очень трудно понять китайцев. Мы с вами знаем, что эти стены белые. Но если бы сюда явился китаец, он бы настаивал на том, что они черные».
Политику Китая в отношении Москвы он назвал «кровожадной» и жестко добавил: «В такой ситуации царь объявил бы войну». Однако он стремится к миру. Нападения со стороны Китая опасаться не стоит: «В ближайшее время Китай не будет представлять военную опасность».
В начале 1972 года Пекин посетил американский президент Никсон. Москву особенно обеспокоила фраза, которую президент произнес на торжественном банкете в Шанхае: «Сегодня вечером оба наши народа держат будущее всего мира в своих руках». Когда в Москву приехал Генри Киссинджер, генсек стал расспрашивать его об отношениях с Китаем. Для беседы Брежнев выбрал самый дружеский, доверительный момент: когда они вместе пили и закусывали на охотничьей вышке в Завидове. В. Суходрев писал: «Брежнев без обиняков взял быка за рога: прямо спросил Киссинджера: “Как объяснить политику сближения с Китаем, которую проводит президент США?”»
Генсек припомнил знаменитые шанхайские слова Никсона. На это Киссинджер ответил, что эту фразу президент сказал без подготовки, экспромтом, к тому же после доброй порции рисовой водки маотай. А на первое место Вашингтон ставит все же отношения с Кремлем. Леонид Ильич был очень доволен таким ответом и потом пересказал его своим коллегам. Кстати, рисовую водку маотай Киссинджер живописал и в своих мемуарах, вспоминая все тот же шанхайский банкет: «убийственный напиток, который, по-моему, не используется как горючее для самолетов только потому, что слишком легко воспламеняется. А о его воспламеняемости мы получили наглядное представление, когда Никсон по возвращении в Вашингтон захотел продемонстрировать силу этого напитка своей дочери. Он вылил бутылку маотая в чашу и поджег его. К его ужасу, чаша разлетелась на куски, и горящие струи маотая залили весь пол». Но все-таки, наверное, дело было не только в выпитом маотае: ведь своим неожиданным тостом Никсон заработал очки и в Пекине, и в Москве…
«Мировую войну затевать из-за них на собираюсь». В 1967 году на Ближнем Востоке вспыхнула арабо-израильская Шестидневная война. Она закончилась полным разгромом арабов — союзников Кремля. Израильские войска дошли до Суэцкого канала. В те дни рассказывали, что Брежнев трое суток оставался в Кремле, следил за ходом сражений. Он так комментировал ход военных действий: «В Суэцком канале нас уже макнули физиономией. Скоро черед дойдет до Нила. Столько советников держим в египетской армии. Ни черта они не насоветовали, как не научили египтян наши училища. Вместо того чтобы принять бой… завидев израильский самолет, катапультируются».
Тогда же Советский Союз разорвал дипломатические отношения с Израилем. Брежнев в частной беседе объяснял это решение: «Знаешь, меня начали обвинять, что симпатизирую сионистам, недолюбливаю арабов, мусульман. МИД представил проект решения о разрыве с Израилем, мы приняли…»
«Вот все, что он объяснил, — вспоминал Н. Мухитдинов. — Вероятно, так и было».
Осенью 1973 года в Москве прекрасно знали о том, что на Ближнем Востоке приближается новая война. «В один прекрасный день мы проснемся, — говорил Андрей Громыко президенту США, — и узнаем, что там разгорелся настоящий пожар». Брежнев предупреждал президента Сирии Хафеза Асада, что последствия войны могут быть совсем не теми, на которые рассчитывают арабы.
«Дело ваше, — говорил генсек, — но… смотрите».
Когда эта война — война Судного дня — закончилась, Леонид Ильич в разговоре с Громыко весьма резко высказывался о действиях арабских союзников Москвы:
«Мы сколько лет им предлагали разумный путь. Нет, они хотели повоевать. Пожалуйста: мы дали им технику, новейшую — какой во Вьетнаме не было. Они имели двойное превосходство в танках и авиации, тройное — в артиллерии, а в противовоздушных и противотанковых средствах — абсолютное превосходство. И что? Их опять раздолбали. И опять они драпали. И опять вопили, чтобы мы их спасли. Садат (президент Египта. —А. М.) меня дважды среди ночи к телефону подымал. Требовал, чтобы я немедленно послал десант и т. п. Нет! Мы за них воевать не будем. Народ нас не поймет. А мировую войну затевать из-за них тем более не собираюсь. Так-то вот».
Глава 10«НЕ ХВАТАЛО ВЛИПНУТЬ В ИХ ВНУТРЕННЮЮ СКЛОКУ»
«Заварушка тут у них начинается». Знаменитая «Пражская весна», вопреки календарю, началась еще зимой 1967–1968 годов. Брежнев, побывавший в декабре в Праге, рассказывал своим коллегам:
«С первых минут, еще в аэропорту, почувствовал что-то не то. Первый секретарь Новотный жалуется на своих членов президиума. Те норовят отозвать меня в сторонку, а то и напрашиваются на разговор чуть ли не ночью, кроют первого секретаря, который, мол, доведет дело совсем до ручки, если его не убрать. Ребята мои рассказывают, что и им со всех сторон шепчут всякое. Думаю: ну, заварушка тут у них начинается, и каждый тянет меня на свою сторону, завлекает в союзники. И зачем мне это? Говорю своим: «Готовьте самолет, завтра улетаем. Еще не хватало влипнуть в их внутреннюю склоку. Пусть сами разбираются. Пошли они к…!»
Но вначале Леонид Ильич все-таки попытался примирить спорящие стороны. Он вел переговоры 18 часов подряд — начал их днем, закончил только утром. У Иржи Гендриха, одного из пражских руководителей, он спросил, кто же с успехом возглавит страну. «Гендрих, — писал А. Александров-Агентов, — не моргнув глазом немедленно ответил: «Я». Когда он вышел, Брежнев только покачал головой и сплюнул. Словом, 18-часовой переговорный марафон оказался практически безрезультатным… Дело кончилось тем, что Брежнев, махнув рукой, сказал: «Поступайте, как хотите» — и улетел в Москву. Это и предрешило судьбу Новотного…»