«Конечно, Андропов лукавил, — писал позднее Яковлев, — но я терялся в догадках, зачем он затеял со мной этот разговор. То ли на что-то намекал, то ли хотел испытать меня на реакцию, то ли еще что-то».
Сатира на Брежнева. В декабре 1981 года страна торжественно отметила последний прижизненный день рождения Леонида Ильича. Совершенно неожиданным образом на это событие откликнулся ленинградский журнал «Аврора».
Декабрьский номер «Авроры» открывался крупным заголовком — «К семидесятипятилетию Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева». Ниже помещалась цветная репродукция картины Дмитрия Налбандяна «Выступление Л. И. Брежнева на конференции в Хельсинки». Генсек в очках, белой рубашке, нарядном красном галстуке выступает с трибуны. В этом, конечно, не было ничего особенного.
А на семьдесят пятой странице журнала (явно не случайные цифры!) целиком разместился небольшой сатирический рассказ детского писателя Виктора Голявкина «Юбилейная речь». В нем высмеивался некий неназванный «писатель». Здесь важно отметить, что самого Брежнева в то время часто иронически называли «летописцем» или «писателем». В любом важном кабинете стояли восемь, а потом и девять томов его сочинений в бело-зеленых суперобложках. В 1980 году за мемуары (о них мы еще расскажем) ему вручили Ленинскую премию по литературе.
Рассказ Голявкина начинался так: «Трудно представить себе, что этот чудесный писатель жив. Не верится, что он ходит по улицам вместе с нами. Кажется, будто он умер. Ведь он написал столько книг! Любой человек, написав столько книг, давно бы лежал в могиле. Но этот — поистине нечеловек! Он живет и не думает умирать, к всеобщему удивлению. Большинство считает, он давно умер — так велико восхищение этим талантом. Ведь Бальзак, Достоевский, Толстой давно на том свете, как и другие великие классики. Его место там, рядом с ними. Он заслужил эту честь! Вот он сидит передо мной, краснощекий и толстый, и трудно поверить, что он умрет. И он сам, наверное, в это не верит. Но он, безусловно, умрет, как пить дать. Ему поставят огромный памятник, а его именем назовут ипподром — он так любил лошадей. Могилу его обнесут решеткой. Так что он может не волноваться. Мы увидим его барельеф на решетке».
На рисунке к рассказу и вправду изображалась кладбищенская решетка. Над ней — деревья с гнездами, похожими на вороньи. В одном из гнезд сидел Пегас…
Рассказ завершался так: «Позавчера я услышал, что он скончался. Сообщение сделала моя дочка, любившая пошутить. Я, не скрою, почувствовал радость и гордость за нашего друга-товарища.
— Наконец-то, — воскликнул я, — он займет свое место в литературе!
Радость была преждевременна. Но, я думаю, долго нам не придется ждать. Он нас не разочарует. Мы все верим в него. Мы пожелаем ему закончить труды, которые он еще не закончил, и поскорее обрадовать нас. (Аплодисменты)».
«Юбилейная речь» немедленно приковала всеобщее внимание. Как отмечали В. Соловьев и Е. Клепикова, «веселый рассказ Виктора Голявкина приобрел шумную славу… 30-копеечный номер продавался на черном рынке за 25 рублей, по рукам ходили машинописные и ксерокопии рассказа». Его зачитывали по западным радиостанциям и, как утверждали, в эти моменты глушение — особые помехи в эфире, не позволяющие их слушать — исчезало. На Западе многие считали, что все это небывалое осмеяние генсека могло произойти только с согласия главного чекиста — Андропова… На обложке журнала «Ньюсуик» в апреле 1982 года появилось изображение гипсового бюста Брежнева, покрытого трещинами.
И Андропов одержал-таки победу, занял кресло Генерального секретаря (мы еще вернемся к окончанию их поединка). Только победа эта оказалась пирровой…
Глава 13«КТО ЖЕ В МЕНЯ СТРЕЛЯТЬ БУДЕТ?»
«Кому я что плохого сделал?» Когда в 70-е годы Брежнева спрашивали, почему он ездит на небронированном автомобиле, Леонид Ильич шутливо отвечал: «Интересно, кто же это в меня стрелять-то будет, кому я что плохого сделал?» Конечно, генсеку, любителю хороших автомобилей, не мог нравиться пуленепробиваемый «ЗИС-110», громоздкий, бронированный, настоящий металлический монстр. В. Медведев описывал эту машину так: «Она была более тесной, с низкой крышей, вентиляция в ней хуже, окна не открывались. Но — могучая, оконные стекла — толщиной сантиметров семь, не меньше. Не только пуля, никакая граната не достанет. Разве что из огнемета или из пушки можно взять».
Однако быть «царем» часто столь же опасно для жизни, как и солдатом на фронте. Нашему герою не раз приходилось в этом убеждаться.
«Похоже на войну, но все по-другому». Одно из первых покушений на жизнь Леонида Ильича произошло еще в 1961 году. 9 февраля глава Советского государства летел в Африку, чтобы посетить Марокко, Гвинею и Гану. Над Средиземным морем его самолет подвергся нападению. «Когда самолет находился на высоте 8250 метров, — говорилось позднее в протесте советского правительства, — внезапно появился двухмоторный реактивный истребитель с французскими опознавательными знаками и сделал три захода на опасно близком расстоянии от самолета. Во время заходов истребитель дважды открывал стрельбу по советскому самолету…»
В воспоминаниях Брежнева его ощущения описываются так: «Мне хорошо было видно, как истребители заходили на «цель», как сваливались сверху, готовились к атаке, начали обстрел… Странно чувствуешь себя в такой ситуации: похоже на войну, но все по-другому. Потому что ничего от тебя не зависит, и единственное, что ты в состоянии сделать, — это сидеть спокойно в кресле, смотреть в иллюминатор и не мешать пилотам выполнять свой долг. Все тогда решали секунды». С борта лайнера полетела срочная радиограмма: «Военный истребитель делает круги вокруг нашего самолета «Ильюшин-18»… Прошу отозвать самолет». «О’кей. О’кей», — последовал лаконичный ответ из алжирского аэропорта. После чего истребитель прекратил стрельбу и удалился в направлении Алжира.
Разумеется, все это событие вызвало грандиозный международный скандал. В советских газетах замелькали заголовки: «Разбойничий акт», «Оправданий быть не может!», «Позор воздушным пиратам!». Париж в ответ выражал сожаление и пытался смягчить остроту происшедшего: «Были даны лишь две предупредительные очереди, которые не угрожали безопасности самолета». Однако всем известно, что за предупредительным огнем обычно следует огонь на поражение…
Это покушение упоминалось и в официальной биографии Брежнева, изданной в 1976 году. «Не обошлось и без провокаций, — писали ее авторы. — Однажды самолет, на котором Председатель Президиума Верховного Совета СССР летел в столицу Марокко Рабат, был обстрелян над нейтральными водами фашиствующими элементами из экспедиционного французского корпуса, который вел войну против алжирского народа».
«Глубоко возмущен преступным покушением». Между прочим, среди всех официальных посланий Брежнева письма в связи с покушениями — пожалуй, наиболее живой и эмоциональный жанр. Восток и Запад вели между собой «холодную войну», но обе стороны публично осуждали покушения. Вот примеры этих текстов, подписанных Брежневым.
«Только что узнал о злодейском убийстве Президента Джона Фитцджеральда Кеннеди. Глубоко опечален этим известием. Советские люди разделяют скорбь американского народа в связи с постигшей его тяжелой утратой — трагической смертью в расцвете сил этого выдающегося государственного деятеля. Примите мои самые искренние соболезнования. 23 ноября 1963 года».
«Иоанну Павлу II. Глубоко возмущен совершенным на Вас преступным покушением. Желаю Вам скорого и полного выздоровления. 14 мая 1981 года».
«Меня возят, словно заключенного». «Как правило, — писал охранник генсека М. Докучаев, — в течение каждого визита в отношении Брежнева поступало до 30–40 сигналов по различным каналам о свершении против него террористических актов». Несмотря на это, Брежнев во время заграничных поездок нередко пренебрегал всеми правилами личной безопасности. Например, в 1973 году в ФРГ местные охранники были потрясены таким известием: Леонид Ильич выехал из своей резиденции на открытой машине, едет и благодушно машет рукой местным зевакам. Такие автомобили с открытым верхом считались очень опасными — десятилетием ранее в подобной машине застрелили американского президента Джона Кеннеди.
Советский посол Валентин Фалин подробно излагал историю необычного поступка генсека: «Вдоль маршрута множество людей приветствует советского лидера. Дети, молодежь, женщины, старики. Брежнев ворчит…».
— Что меня держат и возят, — жаловался он, — словно заключенного. Никому руку не пожать из простых людей, в глаза не посмотреть.
И наконец, не вытерпев, обратился к послу:
— Останови машину, или я открою дверь и выскочу на ходу.
Как ни удивительно, посол вежливо, но твердо отказал своему генсеку:
— Леонид Ильич, в здешнем монастыре не наш устав.
Окончательно почувствовав себя пленником, тот помрачнел и, не дожидаясь остановки, стал настойчиво дергать ручку двери. Запаниковавший посол по-немецки попросил водителя заблокировать дверь. А Брежнев подозрительно поинтересовался:
— О чем ты лопотал по-немецки?
— Интересовался, — невинно отвечал посол, — можно ли открыть крышу машины.
Брежнев обрадовался:
— Вот молодец, ловко придумал. Скажи, чтобы открыли. Хоть так пообщаюсь с народом.
«Делать нечего, — писал Фалин. — Дверь, как мне ответили, не блокируется, а Брежнев уже готов катапультироваться. Прошу открыть крышу. Генеральный секретарь поднялся в рост. Плечи расправлены. Лицо сияет… У охраны сердце опять в пятки ушло. Из следующей за нами машины мне знаками показывают, чтобы я прекратил безобразие… Брежнев, довольный, как напроказивший ребенок, говорит:
— Ну, спасибо, удружил. Будет хоть что-то незаоргани-зованное вспомнить. А то скачешь с одного мероприятия на другое как заводной!»
После этой истории чекист-охранник генерал С. Антонов говорил послу: «Любой мог снять Леонида Ильича с первого выстрела, когда он стоял в машине». «Ты же видел, как он распалился, — оправдывался посол. — Не открой крышу, сиганул бы наш генсек в дверь».