о, снял крышку с одного из патронов, показав внутри шесть сигарет. Двумя другими игрушками были французские наручные часы, в которых виден был весь их внутренний механизм, и какие-то судовые часы, которые Брежнев заставлял бить в наиболее ответственные, по его мнению, моменты…»
В 70-е годы врачи стали добиваться, чтобы Леонид Ильич бросил курить или хотя бы ограничил свое курение. Чтобы облегчить генсеку отвыкание от табака, ему изготовили особый портсигар. Это была элегантная безделушка темнозеленого цвета, но ее секрет заключался в часовом устройстве. Оно позволяло открыть замочек и достать сигарету только по прошествии определенного времени. Счетчик можно было установить на час, полчаса, на другой промежуток времени. Обычно Леонид Ильич ставил счетчик на 45 минут, но уже минут через десять его рука привычно тянулась за сигаретой. Портсигар не открывался, генсек начинал беспокоиться и искал глазами какого-нибудь курильщика, чтобы «стрельнуть» у него сигарету.
Брежнев не скрывал своего «хитрого» портсигара и на переговорах. В 1971 году, во время визита во Францию, Леонид Ильич вступил в непринужденный разговор с местными журналистами. Между прочим, показал им свой портсигар, объяснил его устройство. Счетчик позволял достать одну сигарету в час.
«Это чтобы много не курил, — объяснил генсек. — Занятная штука — ограничитель!»
Однако дотошные газетчики не успокоились: «А если очень хочется?»
Вместо ответа Леонид Ильич засмеялся и вынул из кармана уже початую сигаретную пачку…
Ричард Никсон считал такое поведение Брежнева «типично русским», сочетающим противоположности. «В начале каждого часа, — писал Никсон, — он церемонно вытаскивал выделенную сигарету и закрывал портсигар. Потом, спустя несколько минут, он лез в карман пиджака и доставал другую сигарету из нормальной пачки, которую тоже носил с собой. Таким образом он мог продолжать свое привычное непрерывное курение до тех пор, пока не срабатывал счетчик и он мог достать заслуженную сигарету из портсигара…» Однажды генсек со смехом повторил про себя старую шутку: «Бросить курить ничего не стоит. Я бросал сто раз!»
Наконец, в 1975 году врачи категорически запретили ему курение. Он послушался. Перед началом какого-то совещания обратился к окружающим, держа в руке сигаретную пачку: «Вот я вам всем говорю: это последний раз я держу в руке сигареты. С сегодняшнего дня я больше не курю».
Бросив курить, Брежнев все-таки не отказался до конца от табачного дыма. Стал просить покурить рядом с ним членов Политбюро или кого-нибудь из охранников. Переводчик Виктор Суходрев вспоминал, как во время бесед генсек поворачивался к Громыко и вдруг махал рукой: «Андрей, ты ведь не куришь… Но ты-то, Витя! Закури, пожалуйста».
Переводчик щелкал зажигалкой: «Я закуривал, но, естественно, старался выпускать дым в сторону от него. Тогда Брежнев снова просил: «Ну не так же! На меня дым!..»
Картина была сюрреалистическая: сидит во главе стола переводчик, нагло закуривает, да еще и дым пускает в лицо своему президенту». Такая же потрясающая картина возникала и на совещаниях внутри страны. «Местное партийное начальство сидит, все чинно, благородно, — писал об этом В. Медведев, — а мы, охрана, в присутствии Генерального, прямо за его спиной, дымим, смолим. В глазах у всех удивление, чуть не испуг: вот дают, лихие ребята, да просто нахалы». Почувствовав «табачный голод», Брежнев мог попросить покурить и почти незнакомого собеседника. Журналист Александр Мурзин вспоминал свою первую встречу с Брежневым: «Спрашивает: «Курите?». Да, говорю, курю. Пепельницу мне через стол подталкивает: «Немедленно закуривайте»…».
Забавные сценки происходили на хоккейных матчах, где по громкому вещанию время от времени объявляли: «Уважаемые товарищи! В нашем Дворце спорта не курят!»
Рассказывал генерал КГБ Михаил Титков: «Мы же все на виду… Идет объявление, что у нас не курят, а Медведев сидит и сигарету потягивает, дым пускает. Леонид Ильич услышал это объявление, оборачивается — он всех звал по именам: «Володя! Ты почему нарушаешь и не слушаешь, что здесь объявляют? Что это за безобразие?!»
А через минуту Леонид Ильич: “Ну давай, никто не видит. Закуривай снова!”»
Генсек «курил» в автомобиле во время езды, плотно закрыв окна. Поэтому по прибытии, когда дверцы машины распахивались, из нее валили густые клубы дыма, как при пожаре. А встречающие испытывали естественную тревогу: уж не горит ли автомобиль генсека? «Курил» он даже в бассейне, во время купания: подплывал к бортику и, не вылезая из воды, просил охранников закурить. «Он надышится, — продолжал свой рассказ В. Медведев, — наглотается дыма и доволен: «Молодцы, хорошо курите!» — и поплыл дальше.
Иногда все-таки и сам потягивал потихоньку.
«Только доктору не говорите», — просил он».
Трубка Сталина и сигареты Брежнева. Любопытно сопоставить Брежнева и Сталина как двух курильщиков во главе Советского государства. Знаменитая трубка Сталина имеет свою родословную, и среди ее прямых «предков» — сигары Рахметова. Герой романа Чернышевского «Что делать?», как известно, курил сигары, и это была одна из немногих слабостей, сводивших его образ с небес на землю. «Было у него угрызение совести, — читаем о привычке Рахметова, — он не бросил курить: «без сигары не могу думать; если действительно так, я прав; но, быть может, это слабость воли». А дурных сигар он не мог курить, — ведь он воспитан был в аристократической обстановке… «Гнусная слабость», как он выражался. Только она и давала некоторую возможность отбиваться от него: если уж начнет слишком доезжать своими обличениями, доезжаемый скажет ему: «Да ведь совершенство невозможно, — ты же куришь», — тогда Рахметов приходил в двойную силу обличения, но большую половину укоризн обращал уже на себя, обличаемому все-таки доставалось меньше, хоть он не вовсе забывал его из-за себя».
Сходную роль — признанной слабости — играла в советское время и трубка Сталина. Известно, что пионеры в 20-е годы брали у некоторых вождей государства обещание бросить курить (сохранился снимок, где такую расписку двум пионеркам дает Бухарин). Никто не отрицал, что курение — слабость. Но все прощали Сталину эту слабость, и более того — любили его за нее. В печати можно было прочесть, что Сталин курит табак из папирос «Герцеговина Флор» — разламывает их и набивает трубку. (Это были дорогие папиросы высшего сорта). Все это он делал медлительно, неторопливо: зажигал спичку, долго прикуривал, потом не спеша гасил ее, иногда поигрывал коробком спичек, мог резко бросить его на стол… В общем, это был целый ритуал. В прозе, стихах и на портретах Сталин часто изображался с трубкой. На одной советской карикатуре 30-х годов сопоставлялись две трубки — Чемберлена и Сталина: из первой вылетали грозные орудия войны, из второй вился безмятежный дымок мира. Когда в 1931 году Сталин беседовал с немецким писателем Эмилем Людвигом, тот спросил:
— Вы курите папиросу. Где ваша легендарная трубка, г-н Сталин? Вы сказали когда-то, что слова и легенды проходят, дела остаются. Но поверьте, что миллионы за границей, не знающие о некоторых ваших словах и делах, знают о вашей легендарной трубке.
— Я забыл трубку дома, — отвечал Сталин.
Весь этот забавный диалог приводился в собрании сочинений Сталина, отпечатанном в начале 50-х годов.
Совсем иначе обстояло дело с курением Брежнева. Образ первого лица государства к тому времени уже не мог терпеть никакой, даже столь «безобидной» слабости, как курение. Любая приземляющая, карнавальная черта казалась в нем недопустимой. Поэтому среди сотен и сотен официальных фотографий Брежнева буквально на единицах можно увидеть сигарету или папиросу, мундштук у него в руках. Художник Л. Котляров на картине «Беседа в окопах» изобразил Леонида Ильича курящим и весело беседующим с красноармейцами. Но это было редкое исключение. О том, что генсек курит, и не подозревали многие его сограждане.
Сравнивая власть руководителей Кремля, можно проследить, как убывало, таяло их сказочное могущество. Ленина при жизни рисовали как великана, красной метлой чистящего весь земной шар от разной «нечисти» — королей, попов и буржуев-миллионеров.
Ты мети, метла,
Скорей, — не жалей:
Выметай лихих
Царей-королей,
— призывала революционная частушка.
В руках Сталина вселенская красная метла смотрелась бы уже неуместно. Она как будто уменьшилась до размеров его курительной трубки. На рисунке Дени в 1930 году в клубах дыма от этой трубки тоже кувыркается «нечисть» — всевозможные «нэпачи» и «кулаки». Они скалят зубы, грозятся, но затем рассеиваются вместе с дымом.
В официальном образе Брежнева такой магической трубки не было, как и сигары или даже сигареты, не говоря уж о метле. Можно сказать, что к 60-м годам общество отняло у хозяина Кремля все эти волшебные атрибуты, резко ограничив тем самым его власть.
«Вот это жизнь!» Брежнев с юных лет увлекался голубями. «В детстве любил наблюдать, как парит над крышами голубиная стая», — говорится в его воспоминаниях. Этой страстью он заразился от своего отца, который, по его рассказам, тоже был заядлым голубеводом. Увлечение высоколетными «сизарями» было чуть ли не повальным в поселке металлургов, где вырос Леонид.
Среди товарищей юности Леонид заслужил прозвище Ленька-голубятник. Эта кличка была довольно почетной: она означала, что ее владелец достиг определенных высот в своем деле.
Уже будучи генсеком, Леонид Ильич дал волю своему юношескому увлечению. На даче в Заречье он завел собственную голубятню с двумя десятками птиц. Из рассказа Ю. Чурбанова: «Очень он любил возиться с голубями… Голубь — это такая птица, которая прежде всего ценится за красивый полет… Леонид Ильич сам очень любил наблюдать голубей, их полет, кормил своих «любимчиков», знал их летные качества… Часто Леонид Ильич сам проверял, все ли в порядке в голубятне, подобран ли корм, не мерзнут ли — если это зима — птицы. Побыв немного с голубями, Леонид Ильич обычно заходил в вольер, где жили собаки. Это была еще одна его страсть. Собак он тоже любил, особенно немецких овчарок, относился к ним с неизменной симпатией и некоторых знал, как говорится, «в лицо», по кличкам».