«Истинно конвертируемое блюдо!» Повар Владимир Бондарев рассказывал, что Брежнев обожал блюда русской кухни и особенно курник. Это кушанье делается из слоеного теста, на которое рядами укладываются рис, курица, грибы, зелень и яйца. Все это прокладывается блинчиками.
А вот рецепт одного из блюд со «стола Генерального» — от самого Леонида Ильича.
«Люблю поесть, — признавался он в одном разговоре. — Могу подарить вам рецепт, который у моего повара на одном из первых мест. Слоеное тесто раскатать в пластины толщиной 1/2 см и разрезать на пять частей. Каждую пластину разрезать пополам и раскатать в квадрат. Для начинки нарезать кубиками лососину, смешать с сыром (граммов 150) и двумя желтками. По краям тесто смазать яйцом, взбитым с молоком, и сложить его в конвертик. Края хорошо прижать. Верх смазать яично-молочной смесью. Конвертики выложить на противень, слегка опрысканный водой. Выпекать 12–15 минут в духовке, предварительно разогретой до 200 градусов. К конвертикам очень хорош хрен со сливками: взбить сливки в крепкую пену, смешать с хреном, сахаром, лимонным соком и солью. Хрен со сливками посыпать луком и подавать с конвертиками. Истинно конвертируемое блюдо!»
«Ох эти персиково-кокосовые пирожные!» Во время поездок по всему миру, приемов гостей Леониду Ильичу довелось познакомиться с кухней самых различных народов. Некоторые иноземные блюда приходились ему очень по вкусу, он запоминал их надолго. Например, Брежнев рассказывал:
«У итальянцев нет ничего вкуснее спагетти с соусом «песто». Кстати, они применяют наши кедровые орехи… Спагетти смешивают с листьями петрушки, очищенными зубчиками чеснока, кедровыми орехами и оливковым маслом с молоком, добавляют сыр и подают с соусом «песто», рецепт которого вообще в дикой тайне…». Также из итальянской кухни Леониду Ильичу запомнилось еще одно блюдо: «В Италии меня угощали лапшой с лососевым соусом. Пальчики оближешь!..»
Англичане угощали Брежнева «вкуснейшими маленькими заварными с земляникой». Испанцы — пирожными из персика и кокоса, которыми генсек, по его словам, просто объелся: «Ох эти персиково-кокосовые пирожные!»
Еще о своих кулинарных предпочтениях Брежнев говорил:
«Люблю спаржу с бифштексом…»
«Очень люблю мороженое из клубники с простоквашей…»
«Превосходен на вкус пирог с абрикосами…»
«У Рашидова всегда объедаюсь пловом…»
«У Хонеккера хорошо получается крюшон из вина с цитрусовыми…»
Между прочим, в Москве бывал и знаменитый Жан-Бедэль Бокасса, яркая фигура 70-х годов, — будущий император Центрально-Африканской империи (а тогда — президент одноименной республики). Позднее свергнутого императора упорно обвиняли в каннибализме. Кремлевский врач Е. Чазов вспоминал о самом Бокассе и об экзотических кушаньях, которые он привез в Советский Союз: «Это был невзрачный человечек, который постоянно улыбался и извинялся… С Бокассой приехали его слуга и повар и привезли обычные для него продукты питания. К моему удивлению, это были какие-то мелкие змейки, животные типа ящериц, грязное мясо непонятного происхождения». Конечно, Брежнев этих диковинных кушаний не пробовал, а скорее всего, даже и не видел…
«Это икра, а не гречневая каша». С середины семидесятых годов Брежнев по совету врачей решил бороться с лишним весом. Ежедневно по утрам он взвешивался и записывал в дневник полученный результат. Обычно вес генсека колебался около 86–92 килограммов (при росте 178 см). В. Медведев вспоминал: «Он следил за каждой ложкой, чтобы не переесть, отказался от хлеба. На ужин — капуста и чай, все. Или творог и чай. В лучшем случае мог позволить себе пару сырников». И в остальном еда генсека была самой обыкновенной. Например, типичный его обед состоял из борща, рисовой каши, сока или компота. На завтрак подавали омлет и кофе с молоком.
Однако столы продолжали ломиться от обильных угощений, и сдерживать аппетит в таком окружении Леониду Ильичу, вероятно, было нелегко. Однажды на пышном приеме он пожаловался переводчику: «И вообще я здесь есть ничего не могу… Приеду сейчас домой, там и покушаю: съем вареное яичко, две сосиски — вот и весь мой ужин…» «Он действительно почти не притрагивался к еде, — добавлял В. Суходрев, — официанты только меняли ему тарелки, убирая одно за другим нетронутые блюда». Как-то раз произошел случай, который подтолкнул генсека изменить заведенные обычаи.
Директор охотничьего хозяйства во время одной трапезы особенно налег на черную икру. Он вошел во вкус и наворачивал ее целыми ложками. Сам Леонид Ильич в то время питался в основном творогом, яйцами, капустой, свеклой и чаем… Брежнев смотрел на поведение своего сотрапезника молча, но после застолья укоризненно заметил ему:
— Это же икра, а не гречневая каша.
— Что вы говорите? — пошутил тот. — А я и не заметил.
Вскоре Леонид Ильич распорядился подавать более скромную пищу.
— Суп, второе, кисель, — диктовал он список блюд для своих помощников.
Записывавшие это спартанское меню чувствовали себя неловко. А помощники злились и жаловались Брежневу, что с такого питания еле ноги таскают. Анатолий Лукьянов даже сочинил шутливое стихотворение-завидушку» (от слова «Завидово») на эту тему:
Мы живем здесь, как монахи,
Смотрим только альманахи.
Каждый в дело погружен,
Только Бовин, как пижон,
Норовит пойти в Козлово,
Чтоб найти себе спиртного.
Брежнев в ответ на все жалобы только добродушно улыбался: «Ничего-ничего, это для вас полезно». Саму же историю с «гречневой кашей» любил при случае рассказывать за столом. Иногда вечером он приглашал за свой скромный стол личного охранника, а после ужина спрашивал:
— Ну, как?
— С такого ужина, — отвечал тот, — и ног таскать не будешь…
— Да ну? — неподдельно удивлялся генсек. — А ты что, голодный уходишь?
— Конечно.
— Витя, — обращался Брежнев к жене, — принеси ему колбасы.
Когда добавка бывала съедена, с любопытством спрашивал:
— Ну и что теперь?
— Приду к себе в дежурку, — говорил охранник, — наверну еще колбасы с хлебом, это дело…
В. Печенев вспоминал, как в 1981 году помощникам все же удалось подбить «хозяина» на выпивку. Леонид Ильич согласился, хотя и «с некоторым неудовольствием». «На столе появилась знаменитая, вскоре прочно забытая в СССР медальная водка «Московская», а Леониду Ильичу его фужер наполнили чешским пивом… Больше выпить нам не давали: лично Брежнев строго-настрого запретил. На другой день даже провоцирующую закуску со стола убрали».
Но во время парадных приемов, когда стол бывал заставлен закусками, Леонид Ильич по-прежнему любил угощать окружающих.
— Ты почему не закусываешь? — спрашивал он у одного из соратников в 1982 году. — Это мне есть нельзя. А ты давай… Вот хоть семгу возьми.
«Без водки русский человек не может жить». Брежнев вырос в эпоху сухого закона — сначала царского, потом советского. В воспоминаниях Брежнева перечислены питейные заведения его родного поселка Каменское: «трактир Стригулина, трактир Смирнова и еще бессчетное количество трактиров, казенных винных лавок».
Однако в 1914 году, с началом мировой войны, царь подписал закон о запрещении всей винной и водочной торговли в России. Правда, открыто радовались этому немногие. Скажем, монархист Пуришкевич приветствовал сухой закон восторженными стихами-частушками:
Царской воли ясный знак,
На Руси снесен кабак,
Нет народа пьяного,
Зажила я наново!
А либеральные журналы, вроде «Нового Сатирикона», шутили скорее грустно. К примеру, так:
«В ресторане, за бутылкой квасу:
— Чего ты вдруг заплакал, чудак?
— Да вспомнил я, как три года тому назад на именинах у Иван Акимыча коньяк мы пили… Ушел я тогда от него, а в рюмке почти на две трети коньяку осталось!..»
Или печатали такую беседу двух посетителей балагана: «— Что здесь, собственно, смотрят?
— А вот видишь, — пьяного человека показывают.
— И больше ничего?
— А разве тебе этого мало?»
Что касается мнения солдат-фронтовиков, то современники донесли до нас такие их высказывания (в 1917 году):
«Вот, бывало, на позиции зимой или в мокроту, сырость как хотелось выпить. Не напиться, нет, зачем, дай, как прежде, чарку, да я тебе пятнадцать окопов возьму. Эх, и зачем эту глупую трезвость ввели. Русскому человеку — и не пить».
«А сколько, черти, добра испортили. Бывало, займем какое местечко али имение, сейчас к погребу караул, а потом давай выливать. Дорогие вина, мед в пруды спускать».
«Ведь в прежние войны пили и побеждали, а вот тебе и трезвая война, во как закончили. От трезвости и революция пошла».
Когда самодержавие потерпело крушение, выпавшее из рук императора знамя сухого закона подхватили революционеры. Только в 1924 году они решились на новое введение казенной водки. В знаменитой «Книге о вкусной и здоровой пище» (1939) Анастас Микоян оправдывал эту меру: «При царе народ нищенствовал, и тогда пили не от веселья, а от горя, от нищеты. Пили, именно чтобы напиться и забыть про свою проклятую жизнь. Достанет иногда человек на бутылку водки и пьет, денег при этом на еду не хватало, кушать было нечего, и человек напивался пьяным. Теперь веселее стало жить. От хорошей и сытой жизни пьяным не напьешься. Весело стало жить, значит, и выпить можно…»
Современник подобных резких поворотов, Леонид Брежнев, видимо, выработал свое собственное мнение по этому вопросу. Когда Брежнев уже возглавлял страну, Андрей Громыко как-то завел с ним разговор о необходимости борьбы с пьянством.
— Надо бы что-то сделать, — сказал Громыко, — чтобы в стране меньше потреблялось алкогольных напитков. Уж очень много у нас пьют, а отсюда и рост преступлений, дорожных происшествий, травм на производстве и в быту, развала семей.
Генсек оживился и убежденно возразил: