И выступил на съезде с утомительным четырехчасовым докладом. «Когда в перерыве, — писал Чазов, — после первых двух часов выступления мы пришли к нему в комнату отдыха, он сидел в прострации, а рубашка была настолько мокрая, как будто он в ней искупался. Пришлось ее сменить. Но мыслил он четко и, пересиливая себя, даже с определенным воодушевлением пошел заканчивать свой доклад».
«Я крепкий малый!» Однако заболевания не только мешали, но и помогали Леониду Ильичу. Частью настоящие, частью выдуманные им самим болезни (как, например, «внезапное расстройство» желудка в 1957 году) помогли Брежневу взойти на вершину власти. Слухи о слабом здоровье позволили одолеть «железных» соперников в 60-е годы. И он умело использовал болезни как магические средства — и для страны, и для Запада.
Историк А. Авторханов отмечал в 70-е годы: «Брежнев, посещая Запад… вел себя так, чтобы западные политики всерьез поверили, будто они имеют дело с главой государства, которому не суждено долго жить… Конечно, это делается с преднамеренным расчетом: поспешите заключить договор с умирающим «голубем» Кремля, ибо завтра его гнездо может занять свирепый «ястреб»!» «Если бы сбывались, — продолжал он, — непрекращающиеся пророчества западных корреспондентов о смертельных болезнях Леонида Ильича Брежнева, то ему пришлось бы умереть за последние пять лет по крайней мере раз пять».
В 1979 году Брежнев сказал президенту Франции Валери Жискар д’Эстену (по воспоминаниям последнего): «Должен признаться вам, что я очень серьезно болен. Я скажу вам, что у меня, по крайней мере, как мне говорят врачи. Вы, наверное, помните, что я мучился из-за своей челюсти. Вы, кстати, обратили на это внимание в Рамбуйе. Это раздражало. Но меня очень хорошо лечили, и все теперь позади».
«В самом деле, — замечал Жискар д’Эстен, — кажется, дикция стала нормальной…»
«Теперь все намного серьезнее, — продолжал Брежнев. — Меня облучают. Вы понимаете, что я хочу сказать. Порой я не выдерживаю, это слишком изнурительно, что я вынужден прерывать лечение. Врачи утверждают, что есть надежда. Это здесь, в спине. — Леонид Ильич повернулся, чтобы показать собеседнику место, где кроется болезнь, и продолжал: — Они рассчитывают меня вылечить или по крайней мере стабилизировать болезнь. Впрочем, в моем возрасте разницы тут почти нет!»
Жискар д’Эстен вспоминал: «Он смеется, сощурив глаза под густыми бровями. Он кладет свою руку на мое колено — широкую руку с толстыми пальцами, изрезанными морщинами, на ней словно лежит печать тяжелого труда многих поколений русских крестьян… “Но я непременно поправлюсь, увидите. Я крепкий малый!”».
«Не наказывай, виноват я сам». Весной 1982 года Леонид Ильич попал в одно из своих последних, роковых приключений. Все произошло в Узбекистане, куда генсек приехал на очередные празднества. 23 марта он посетил несколько заводов. Одну из поездок в этот день, на авиационный завод, отменили, чтобы не утомлять генсека. Но все прошло довольно быстро, Леонид Ильич взглянул на часы и сказал:
— Время до обеда еще есть. Мы обещали посетить завод. Люди готовились к встрече, собрались, ждут нас. Нехорошо… Возникнут вопросы… Пойдут разговоры… Давай съездим.
— Леонид Ильич, ехать на завод нельзя, — возразил начальник охраны Рябенко. — Охрана снята. Чтобы вернуть ее, нужно время.
— Вот тебе пятнадцать минут, — отрезал генсек, — возвращай охрану.
«Когда стали подъезжать к заводу, — вспоминал В. Медведев, — увидели море людей. Возникло неприятное чувство опасности. Рябенко попросил:
— Давайте вернемся?
— Да ты что!»
Сквозь толпу прошли в сборочный цех, где была назначена встреча. Здесь строился космический корабль «Буран». Цех напоминал настоящий человеческий муравейник. Сотни людей карабкались на строительные леса, чтобы получше разглядеть генсека. «Мы проходили под крылом самолета, — писал В. Медведев, — народ, заполнивший леса, также стал перемещаться. Кольцо рабочих вокруг нас сжималось, и охрана взялась за руки, чтобы сдержать натиск толпы. Леонид Ильич уже почти вышел из-под самолета, когда раздался вдруг скрежет. Стропила не выдержали, и большая деревянная площадка — во всю длину самолета и шириной метра четыре — под неравномерной тяжестью перемещавшихся людей рухнула!.. Люди по наклонной покатились на нас. Леса придавили многих. Я оглянулся и не увидел ни Брежнева, ни Рашидова, вместе с сопровождавшими они были накрыты рухнувшей площадкой. Мы, человека четыре из охраны, с трудом подняли ее, подскочили еще местные охранники, и, испытывая огромное напряжение, мы минуты две держали на весу площадку с людьми. Люди сыпались на нас сверху как горох… Конечно, если бы мы не удержали эту тяжеленную площадку с людьми на ней — всех бы раздавило, всех, в том числе и Брежнева».
Другой очевидец происшедшего, А. Александров-Агентов, описывал это событие так: «Общий крик ужаса, толпа отшатнулась назад. Нас швырнуло на бетонный пол». К счастью, никто не погиб, только несколько человек ранило. Леонида Ильича опрокинуло на спину, ему сильно ободрало ухо, лилась кровь. Его спросили:
— Вы можете идти?
— Да-да, могу, — сказал он и пожаловался на боль в ключице. Сразу распорядился отправить в госпиталь молодого охранника, который лежал рядом без сознания — ему едва не раскроило череп.
«Народ снова стал давить на нас, — рассказывал В. Медведев, — все хотели узнать, что случилось… Рябенко выхватил пистолет и, размахивая им, пробивал дорогу к машинам».
— Разойдись! — кричал генерал, размахивая оружием. — Стрелять буду!
«Картина была — будь здоров, — продолжал Медведев, — за все годы я не видел ничего подобного: с одной стороны к нам пробиваются машины с оглушительно ревущей сиреной, с другой — генерал Рябенко с пистолетом…»
Тяжесть обрушилась на Брежнева с высоты около пятишести метров. Ударом ему переломило пополам правую ключицу. Кости, однако, не были смещены. Андрей Александров-Агентов вспоминал: «Мчимся в резиденцию. Там уже перебинтованный, в ркружении врачей лежит Леонид Ильич. Сломана ключица. И тут я слышу, как он слабым голосом настойчиво просит соединить его с Москвой, с председателем КГБ Андроповым. И слышу его слова: “Юра, тут со мной на заводе несчастье случилось. Только я тебя прошу, ты там никому головы не руби. Не наказывай, виноват я сам. Поехал без предупреждения, хотя меня отговаривали”». Позднее Леонид Ильич не только не упрекал ни в чем своих охранников, но и хвалил их, говоря: «Меня спасли чекисты».
Разумеется, врачи требовали, чтобы Брежнев срочно возвращался в Москву для лечения. Но он… отказался. Возразил, что чувствует себя вполне прилично, а возвращение в столицу вызовет в народе массу ненужных кривотолков. На следующий день генсек выступил с большой речью. «Надо отдать должное его выдержке, если хотите — мужеству, — писал В. Медведев. — Он осторожно перелистывал страницы доклада, и из всего огромного зала только мы знали, что каждое мало-мальское движение руки вызывает у него нестерпимую боль». Еще ему пришлось прикрепить орден к знамени республики — такой трюк требовал почти невероятного усилия. Когда Леонид Ильич вернулся в Москву, ключицу снова обследовали. «Повторный снимок поверг в уныние даже видавших виды врачей. Трещина в ключице разошлась, кость сместилась».
Можно сказать, что в Ташкенте на Брежнева обрушилось не что иное, как его собственная власть. Ведь рабочие, обрушившие леса, просто хотели посмотреть на главу своей сверхдержавы…
«Его дни сочтены». Мы уже говорили, что последние годы жизни Брежневу приходилось бороться с очередной «кремлевской оппозицией», которую возглавлял Юрий Андропов. Расскажем теперь про окончание этого поединка.
Юрий Владимирович внимательно следил за состоянием здоровья генсека. «Один-два раза в месяц мы регулярно встречались с Ю. Андроповым, — вспоминал Чазов. — Обычно это было по субботам в его уютном кабинете на площади Дзержинского, когда пустели коридоры власти… Несколько раз наши встречи проходили на его конспиративной квартире… Разговор шел в основном о состоянии здоровья Брежнева, наших шагах в связи с его болезнью…»
И вот Андропов решил использовать против Брежнева внешние признаки ухудшения его здоровья. Сделал это с тонким лукавством: ради «поднятия авторитета» генсека дал указание как можно чаще показывать его по телевидению, притом крупным планом. Как замечал историк Илья Земцов, «на экранах Центрального телевидения как бы невзначай замелькали кадры, из которых явствовало, что Брежнев не может передвигаться без поддержки двух охранников…»
Но напомним: Брежнев был не просто хорошим игроком, он был «гроссмейстером». Он умел выигрывать в самых безнадежных положениях, притом простейшим образом. Против предшествующих кремлевских оппозиций он использовал уже описанное «магическое средство»: заставлял их откровенно признать, что они желают «короны». И этого оказывалось достаточно, чтобы настроить всех против них.
Это средство Брежнев применил и против Андропова. По его предложению в мае 1982 года Андропова избрали секретарем ЦК. Но другие руководители вовсе не жаждали видеть бывшего главу Лубянки во главе страны, многие его просто боялись. Сам он с горечью сказал в феврале 1982 года: «А вы что думаете, меня с радостью ждут в ЦК? Кириленко мне однажды сказал: «Если ты придешь в ЦК, то ты, глядишь, всех нас разгонишь». И теперь Андропов не понимал, стал ли он настоящим наследником «трона», будущим генсеком, или нет. Г. Арбатов замечал: «Летом и в начале осени 1982 года он часто пребывал в дурном настроении».
И вот 20 октября Арбатов заметил в поведении Юрия Владимировича резкую перемену. «Я застал Андропова очень возбужденным и в таком хорошем настроении, в каком его давно не видел. Оказывается, у него пару часов назад было серьезное «выяснение отношений» с Брежневым».
— Я, — рассказал Андропов, — набрался духу и заявил, что просто не понимаю своего положения, желал бы знать, чего, собственно, хотело руководство, лично Леонид Ильич, переводя меня на новую работу: отстранить от КГБ или поручить вести более важные политические дела в ЦК.