Выслушав его, Брежнев ответил:
— Ты — второй человек в партии и в стране, исходи из этого, пользуйся всеми полномочиями.
Михаил Горбачев описывал, что произошло на заседании Секретариата ЦК. Ранее такие заседания вели другие секретари ЦК — Черненко, иногда Кириленко. «Обычно перед началом заседания секретари собирались в комнате, которую мы именовали «предбанником». Так было и на сей раз. Когда я вошел в нее, Андропов был уже там. Выждав несколько минут, он внезапно поднялся с кресла и сказал:
— Ну что, собрались? Пора начинать.
Юрий Владимирович первым вошел в зал заседаний и сразу же сел на председательское место. Что касается Черненко, то, увидев это, он как-то сразу сник и рухнул в кресло… Таку нас на глазах произошел «внутренний переворот», чем-то напоминавший сцену из «Ревизора»…
Вечером я позвонил Андропову:
— Поздравляю, кажется, произошло важное событие. То-то, я гляжу, вы перед Секретариатом были напряжены и замкнуты наглухо.
— Спасибо, Михаил, — ответил Андропов. — Было от чего волноваться…» И пересказал свой разговор с Брежневым.
Теперь для Леонида Ильича настало время сделать последний ход в этой тщательно продуманной шахматной игре. В конце октября 1982 года он позвонил главному кремлевскому врачу Чазову. По словам последнего, между ними произошел такой разговор:
— Евгений, — строго поинтересовался Брежнев, — почему ты мне ничего не говоришь о здоровье Андропова? Как у него дела? Мне сказали, что он тяжело болен и его дни сочтены. Ты понимаешь, что на него многое поставлено и я на него рассчитываю. Ты это учти. Надо, чтобы он работал.
Чазова поразил тон генсека: за целых полтора десятилетия Брежнев всего пару раз беседовал с ним «так резко». Чазов стал уверять, что болезнь Андропова поддается лечению и он может работать.
— Я все это знаю, — продолжал Брежнев. — Видел, как он в гостях у меня не пьет, почти ничего не ест, говорит, что может употреблять пищу только без соли… Понимаешь, вокруг его болезни идут разговоры, и мы не можем на них не реагировать… Ты должен четко доложить о его возможностях и о его будущем.
Все это означало только одно: Брежнев начал то, что в шахматах называется «матовой атакой». Самое забавное, что этот последний ход как бы возвращал противнику его первый удар — по здоровью. Андропов не на шутку забеспокоился: все его недавние победы вдруг, как по волшебству, обернулись поражениями. «Буквально накануне ноябрьских праздников 1982 года он позвонил мне весьма встревоженный», — вспоминал Чазов. — Юрий Владимирович сказал: «Я встречался с Брежневым, и он меня долго расспрашивал о самочувствии, о моей болезни, о том, чем он мог бы мне помочь. Сказал, что после праздников обязательно встретится с вами, чтобы обсудить, что еще можно сделать для моего лечения. Видимо, кто-то играет на моей болезни… Я уверен, что кто-то под видом заботы хочет представить меня тяжелобольным, инвалидом… Я прошу вас успокоить Брежнева и развеять его сомнения и настороженность в отношении моего будущего».
Проживи Брежнев еще несколько дней или недель, и «будущее» Андропова, скорее всего, ограничилось бы почетным уходом на пенсию. В его часах как государственного деятеля высыпались последние песчинки. Можно представить себе напряжение, в котором провели эти дни он сам и Чазов! «Я ждал звонка, — вспоминал Чазов, — но до праздников Брежнев не позвонил».
9 ноября праздники кончились, и Леонид Ильич вышел на работу. Чем же он занимался в этот свой последний в жизни рабочий день? По воспоминаниям сотрудника генсека Олега Захарова, Брежнев попросил, чтобы в приемной к его приезду находился Андропов. «Брежнев прибыл в Кремль примерно в 12 часов дня в хорошем настроении, отдохнувшим от праздничной суеты. Как всегда, приветливо поздоровался, пошутил и тут же пригласил Андропова в кабинет. Они долго беседовали…». О чем шла беседа — можно понять по предшествующим событиям.
А на следующее утро, 10 ноября, как мы знаем, Брежнева не стало. Андропов стал первым человеком после охранников, кто увидел мертвым вчерашнего руководителя сверхдержавы. Е. Чазов писал об этом: «Приехавший на дачу Андропов выглядел растерянным». «Андропов попросил меня зайти вместе с ним в спальню, где лежал Брежнев, чтобы попрощаться с ним… В спальне никого не было. На кровати лежал мертвый лидер великой страны… Андропов вздрогнул и побледнел, когда увидел мертвого Брежнева». «Когда я его провожал, то увидел, что это был уже тот Андропов, которого я знал, — собранный, твердый, видимо, принявший решение».
Глава 22«ПОСЛЕ СМЕРТИ БУДУТ КОВЫРЯТЬ НОСКОМ САПОГА…»
Как-то раз Леонид Ильич укорил одного из своих уходящих в отставку соратников за написанный им резко обличительный текст: «Что же, ты этим заявлением хочешь оставить документ, по которому меня после моей смерти будут ковырять носком сапога?»
Этот образ — «ковырять носком сапога» — Леонид Ильич использовал неоднократно и в других разговорах. «Однажды мы с отцом приехали к нему на дачу, — вспоминала Любовь Брежнева. — У него был Черненко. Тут же прибежали собаки (дядя держал их для охоты). Черненко, у которого была астма (он избегал кошек, собак), сразу ретировался, сославшись на массу дел». Когда тот ушел, генсек стал загонять собак в вольер и со смехом заметил:
— Из всех моих собак самая верная — Костя Черненко: схватывает все на лету.
— А остальные? — спросила племянница.
— А остальные, дорогая, — ответил Леонид Ильич, — придут носком ботинка мою могилу поковырять.
Когда Брежнева не стало, его образное выражение о «носке ботинка» подтвердилось почти буквально. Внук Брежнева Андрей в 1988 году писал: «На премьере фильма «Асса» в течение месяца рок-музыканты играли и танцевали на огромном портрете Брежнева, расстеленном на сцене…» «Ничего, кроме протеста, — добавлял он, — это не могло у меня вызвать».
«Хотелось бы все начать сначала…» Незадолго до смерти Леонид Ильич говорил по телефону со своим младшим братом. Он сказал:
— Яша, я чувствую свой конец. Хотелось бы все начать сначала, нет сил. Я очень устал.
— От чего ты устал? — спросил Яков Ильич.
— От жизни, — сказал генсек, помолчал, ожидая ответа, потом положил трубку.
Впрочем, он сам однажды шутливо заметил кому-то: «Жизнь коротка. Потерпи немножко…»
7 ноября 1982 года Брежнев последний раз появился на Мавзолее. Около трех часов он простоял на трибуне Мавзолея, несмотря на мороз и сильный ветер.
Вечером после праздничного приема Леонид Ильич отправился на охоту в Завидово. С охоты вернулся, как обычно, в приподнятом настроении. «Накануне Леонид Ильич был просто в великолепном настроении, — вспоминал Ю. Чурбанов, — много шутил, читая газеты». Ужинал 9 ноября Брежнев с женой и охранником. «Леонид Ильич попросил для меня дополнительно колбасы, — писал В. Медведев. — В этот вечер он, человек большой выдержки и мужества, впервые пожаловался на боль в горле.
— Тяжело глотать…
Он даже не сказал «больно», а «тяжело».
— Может, творог неразмятый проглотили? — спросил я. Молчит.
— Может, врача вызвать?
— Нет, не надо».
Виктория Петровна вспоминала об этом последнем вечере: «Леня попросил на вечер пожарить налима, привезенного из Завидова. Он любил жареного налима. За столом Леня говорит: «Что-то мне много три кусочка». А повар: «Ну что вы, Леонид Ильич, кусочки такие маленькие. Скушайте, если вам нравится!» Скушал. И пошел спать. Прикрепленные… дали снотворное, положили добавочное — вдруг еще понадобится».
Утром первой встала Виктория Петровна, подняла с пола упавшее одеяло, укрыла им мужа. Ничто не показалось ей необычным. Села завтракать. Будить генсека пошли два охранника. Распахнули шторы, но Брежнев не открыл глаза и не пошевелился. В. Медведев рассказывал: «Я легонько потряс его за предплечье:
— Леонид Ильич, пора вставать.
Никакой реакции. Стал трясти сильнее… По коже у меня прошел легкий морозец. Я сказал Володе Собаченкову, который уже шел ко мне:
— Володь! Леонид Ильич готов…
Он остановился посреди комнаты как вкопанный.
— Как готов?
— Кажется, умер.
Он побледнел, его как будто поразил столбняк».
Вызвали врачей, но они почему-то задерживались. Пока их не было, охранники делали генсеку искусственное дыхание. Первым на дачу приехал Андропов… Врачи появились только через сорок минут. После врачей в комнату впустили Викторию Петровну. «Увидев на полу неподвижного мужа, разрыдалась», — писал В. Медведев. Стали проводить реанимацию. «Успокаивают: ничего, надежда есть! — говорила Виктория Петровна. — Чазов объясняет, что сделали укол длинной иглой, давление вроде поднимается… А потом резко опустилось… Кровь к голове прилила, а потом обратно ушла. И все».
О смерти главы государства народу сообщили не сразу. Работник ЦК Виктор Прибытков вспоминал: «Догадаться, конечно, можно было по передачам радио и телевидения. Музыку по всем каналам заиграли очень грустную. Какую программу ни включишь — музыканты смычками скрипочки «перепиливают», «лебеди умирающие» па-де-де вытворяют…» Вечером 10 ноября отменили концерт по случаю праздника — Дня советской милиции.
Только 12 ноября газеты напечатали официальное сообщение. В стране объявили четырехдневный траур. Три дня в Колонном зале Дома союзов продолжалось прощание с умершим. Среди толпы можно было заметить заплаканных людей. Многие чувствовали, что со смертью этого человека заканчивается целая эпоха… Но слез было несравненно меньше, чем в марте 1953 года. «Я плакала, — признавалась позднее журналистка Бермет Букашева. — Мне казалось, что США вот-вот сбросят на нас атомную бомбу, ведь Леонид Ильич был “гарантом мира”».
Похожими переживаниями делился и певец Антон Ду-ховский: «Когда умер Брежнев, помнится, даже плакал: казалось, что вот-вот должна начаться атомная война».
Торжественные похороны проходили 15 ноября. В этот день отменили занятия в школах. На пять минут остановили работу все предприятия страны. Три минуты умершему салютовали гудками фабрики, поезда, морские и речные суда. Брежневу был оказан наивысший почет — его тело не сожгли для захоронения в урне в Кремлевской стене, а закопали в гробу в землю рядом с другими могилами на Красной площади. Позднее на могиле установили бюст.