Смех в анекдотах почти не звучит. Почему? Чтобы понять это, возьмем анекдот, где на докладе Брежнева два слушателя все-таки начинают смеяться. Их строго предупреждают: «Товарищи, как вы себя ведете во время выступления дорогого Леонида Ильича?»
Когда они не унимаются, их выводят за дверь или даже берут под арест. (Кстати, весельчаками в одном случае оказываются другие фольклорные герои — Чапаев и Петька.) Это повторяет известный сказочный сюжет, встречающийся у многих народов. Например, в сказке коми перед тем, как войти в избушку Бабы-Яги, сестра предупреждает брата:
«Войдем, не смей смеяться. Не будь дураком. Как захочешь смеяться, — прикуси нижнюю губу. А если засмеешься, Яга-баба нас обоих поймает, только мы с тобой и жили».
Почему же нельзя смеяться в избушке Бабы-Яги? Дело в том, что она сторожит вход в царство мертвых, а смеяться там нельзя. Засмеявшийся выдает тот факт, что он жив. Как отмечал исследователь фольклора Владимир Пропп, «мертвецы, пришедшие в царство мертвых, не могут смеяться, живые не должны смеяться».
Таким образом, царство, в котором выпало править Брежневу, в анекдотах мыслится как неживое, мертвое, неподвижное. Понятно, что любое прикосновение карнавала, смеха разрушает это царство и потому строго запрещается.
«Давайте будем проще!» Может показаться странным, но первое время общество не находило в преемниках Хрущева ничего смешного. По поводу «отсутствия тем для анекдотов»… тоже складывались анекдоты. Например, такой:
«Встречаются два интеллигента.
— Анекдоты новые знаешь?
— Нет, а ты?
— Нет.
Хором:
— Ну и правительство!»
Фольклор искал карнавальные зацепки в именах, фамилиях, отчествах. «Как мы будем жить теперь без Хрущева? — По-брежнему в хрущобах». Настоящим подарком, с этой точки зрения, было отчество Леонида Ильича. Родились такие, например, шутки:
«Брежнев — Ильич Второй».
«В чем сходство и различие между субботниками 1921 и 1970 годов? — Бревно то же, а Ильич не тот».
Один раз (это уже не анекдот) даже сам Косыгин, выступая в прямом эфире, по ошибке назвал генсека «Леонидом Ильичем Лениным»…
Михаил Смиртюков считал: «Автором большинства анекдотов о Брежневе был Брежнев». И приводил в подтверждение такую историю: «Как-то сидел он, сидел на заседании Политбюро и вдруг совершенно не к месту говорит: «А что это мы, старые товарищи по партии, так официально между собой общаемся? Леонид Ильич, Михаил Андреевич, Дмитрий Федорович… А? Давайте будем проще! Будем обращаться друг к другу: Андреич, Федорыч, — потом как бы невзначай добавил: — Ильич. Мы же должны быть, как одна семья…»
Но простота в обращении все-таки в Политбюро не прижилась. А случай этот превратился в анекдот».
Бороды, усы и брови. Еще одной карнавальной «зацепкой» в образе генсека стали его знаменитые густые брови. Сказка и карнавал вообще всегда выделяют в теле человека все выступающие части, в том числе бороды и усы. Обычный атрибут колдуна и волшебника (например, Деда Мороза, Черномора или Старика Хоттабыча) — длинная, густая, пышная борода. Она скрывает в себе магические свойства — способность изменять мир. Чем она длиннее и гуще, тем больше ее сила.
Герберт Уэллс в книге «Россия во мгле», широко публиковавшейся в СССР в 1958 и 1970 годах, с раздражением писал о слишком громадной, по его мнению, бороде Карла Маркса: «Куда бы мы ни приходили, повсюду нам бросались в глаза портреты, бюсты и статуи Маркса. Около двух третей лица Маркса покрывает борода, широкая, торжественная, густая, скучная борода, которая, вероятно, причиняла своему хозяину много неудобств в повседневной жизни. Такая борода не вырастает сама собой; ее холят, лелеют и патриархально возносят над миром. Своим бессмысленным изобилием она чрезвычайно похожа на «Капитал»; и то человеческое, что остается от лица, смотрит поверх нее совиным взглядом, словно желая знать, какое впечатление эта растительность производит на мир. Вездесущее изображение этой бороды раздражало меня все больше и больше. Мне неудержимо захотелось обрить Карла Маркса».
Борода и усы Ленина, усы Сталина были важнейшей частью их образов, им придавалась магическая, волшебная сила. Например, на картинах, где Ленин провозглашал советскую власть, его непременно изображали с бородой и усами. Хотя в действительности в этот день он был чисто выбрит — с целью маскировки.
Любопытно проследить, как постепенно исчезали эти карнавально-сказочные атрибуты (бороды, усы) из облика советских руководителей. Уже Ленину, Троцкому и их соратникам пришлось «укоротить» завещанную им чересчур обширную бороду Маркса: они оставили себе только скромные бородки клинышком. Затем, в 20-е годы, в Кремле разгорелась война между «бородатыми» и «безбородыми». Случайно ли то, что первые хотели мировых перемен, а вторые предлагали ограничиться одной страной? Победили последние, сбрившие революционные бороды и оставившие на своих лицах только аккуратно подстриженные усы. Но впереди их ждала новая война — на этот раз против «безусых». И они потерпели в ней полное поражение. К маю 1966 года среди членов Политбюро не уцелело ни одного обладателя усов, не говоря уж о бороде. Можно сказать, что в этом безусом и безбородом Политбюро брови Леонида Ильича оставались последними клочками из роскошной, сказочной бороды Карла Маркса.
Фольклор с легкостью восстанавливал это родство между бровями Брежнева и усами его предшественников:
«Что такое брови Брежнева? Это усы Сталина, но на более высоком уровне».
«— Пашутылы, ы хватит! — сказал Брежнев, переклеивая брови себе под нос».
Как только не обыгрывались пышные брови Леонида Ильича в частушках и анекдотах! Вот только некоторые из эпитетов, которыми их награждали: толстые, густые, широкие, мохнатые, кустистые, пушистые, колючие, сросшиеся, властные, накладные и даже страшные. Брови приклеивают, выбривают, пришивают… Брови стали «маской» Брежнева, самой характерной частью его облика.
«— Какая у Брежнева партийная кличка?
— Бровеносец в потемках».
«— Где то бревно, которое Ленин нес на субботнике?
— Проросло бровями и правит нами».
«Предложен новый герб России — двубровый орел». «Леонид Ильич Брежнев был иностранным шпионом. А чтобы его не вычислили, он для маскировки носил усы… над глазами».
«Водка «Брежнев» — приди домой на бровях!»
«Салон красоты «Вторая свежесть». Избавление от лысины по методу Л. И. Брежнева: зачесываем брови назад».
Леонид Ильич так прочно отождествился со словом «брови», что иногда это порождало забавные происшествия. Актриса Клара Новикова рассказывала: «Помню, Восьмого марта в Оперном театре был концерт. У меня был монолог с такими словами:
— А он, знаете, какой? У него уши! Брови! Плечи!
Вдруг кому-то стукнуло в голову, а вдруг в ложе будет сидеть Брежнев, а она скажет: «Брови, плечи». Может, он примет это на свой счет. И ко мне подошли и сказали: «Клара, а можно убрать «брови»?» Я выхожу и говорю: «А у него уши, плечи…»
Брежнев — фольклорный герой. Проследим теперь развитие самого образа «Брежнева» в фольклоре. В самых ранних анекдотах он еще бесцветен, лишен собственного колорита.
«Брежневу позвонили на Новый год:
— С вами говорит Фантомас…
— Никита, прекрати, а то вышлю из Москвы».
Другие ранние анекдоты о Леониде Ильиче еще как бы только нащупывают его фольклорный образ. Лишь со временем, постепенно складывается устойчивый образ «Брежнева» — героя советского фольклора. Десятки анекдотов он унаследовал от Хрущева и Сталина, кое-что взял от Ленина, Фурцевой и даже Милюкова. Одним из самых долговечных оказался анекдот про столовое золото. Первоначально он выглядел так: «Генуя, 1922 год. Банкет для участников конференции. Вдруг Чичерин видит, что Красин кладет в карман две серебряные ложки. Обмен знаками: «Одну мне». — «Бери сам». Чичерин рассердился: “Внимание, господа. Хочу показать фокус. Вот я беру две серебряные ложки и кладу их себе в карман. А теперь товарищ Красин их вынет из своего кармана”». Переходя по наследству, этот анекдот дожил до Леонида Ильича, а затем и до его преемников в Кремле…
Но еще более долгой оказалась жизнь анекдота про разноцветную обувь. В «Сибирской тетради» Ф. Достоевского, которую он вел на каторге, записана шутка про слугу, подавшего барину разноцветные сапоги — красный и черный. На вопрос своего господина слуга отвечает так: «Да, ваше благородие, там нет парных, там тоже красный и черный остались». Позднее, перед революцией, героем подобного анекдота стал некий рассеянный профессор. И так, карабкаясь по ступеням общественной лестницы (от глупого слуги — к рассеянному профессору), это фольклорное произведение добралось через столетие до самого главы государства!
Однако большинство анекдотов про Брежнева стали его собственными, неповторимыми. Вкратце это «рождение образа» отразилось в следующем анекдоте: «Одесситы обратились в ЦК с просьбой вернуть Хрущева: «Лучше десять лет жить без хлеба, чем год без анекдотов». Решение ЦК превзошло все ожидания: назначили Брежнева».
Что же собой представляет «Брежнев»? На первый взгляд это наивный, недалекий простак, который ничего не помнит, ничего не соображает… Но все не так просто. Ведь этот герой напоминает чем-то и Ходжу Насреддина, и Чапаева из тех же анекдотов, и сказочного Ивана-дурачка. Это типичный простак-мудрец — «Швейк на троне». Не понимаешь, — то ли над этим простаком все смеются, то ли это он хитро потешается над всеми. Чего стоит одна обманчиво-простодушная фраза этого фольклорного героя: «Зовите меня просто — Ильич!»
Все действия этого чудака, даже один его облик взрывают изнутри существующий миропорядок. Он все время ведет себя «не по правилам»: танцует на похоронах и спит на трибуне, обувает разноцветные ботинки и купается в фонтанах… (Не в таком ли положении, кстати, оказывается и герой давнего стихотворения Брежнева, явившийся на светский прием в сапогах и рабочей блузе?) Соратники «Брежнева» изо всех сил пытаются удержать его в рамках официальной серьезности. Но эта серьезность рушится от малейшего прикосновения карнавала, гла