Мне очень хотелось пойти за ним, но я боялся, что он сразу меня заметит, и я решил понаблюдать за ним из окна, поскольку заметил на автомобильной стоянке его серебристый «БМВ», который так и сверкал в свете уличного фонаря. Однако Харрингтон на стоянку не пошел, а стремительно, даже какой-то сердитой походкой, направился в сторону Молбри-парка и вскоре пропал из виду. Узнать, куда именно он так спешит, у меня, естественно, не было никакой возможности, однако я заметил, что он выбрал именно ту дорожку, что вела через парк к особнякам на Миллионерской улице. Уж не там ли проживает тот, с кем он только что говорил по телефону? Или меня настолько охватил азарт, что я готов охотиться даже за лунным лучом?
Естественно, ни на один из вопросов, которые я сам себе задавал, ответа у меня не было. Но я, по крайней мере, мог с полной уверенностью сказать, что этот человек пребывал в сильнейшем раздражении. Да, мой маленький Джонни Харрингтон – а ныне превосходный политик, ловкий и скользкий, как целый выводок ласок, – несмотря на свою постоянную маску человека обаятельного и утонченного, несмотря на весь выпитый алкоголь, безусловно отчасти затуманивший его мозги, на этот раз сдержать себя не сумел; мало того, он был просто охвачен яростью. Интересно, что могло вызвать у него подобную реакцию? Харрингтон всегда казался мне абсолютно не склонным к проявлению обычных человеческих слабостей…
И тут меня осенило: неужели то, на что я мог лишь надеяться с момента нашей с ним первой встречи на брифинге, мне сейчас буквально поднесли на тарелочке? И этим я, возможно, смогу воспользоваться в своей войне с Харрингтоном? Хотя нужно ли мне подобное оружие? Впрочем, если учесть, как быстро я уцепился за эту мысль, то, скорее всего, нужно. Я примерил эту идею на себя, точно неожиданно купленную новую шляпу, и оказалось, что она мне, пожалуй, подходит. Господи, кто бы мог подумать? Кому в «Сент-Освальдз» могло прийти в голову, что именно Стрейтли – опора, каменная основа школы и, можно сказать, известковый раствор в кладке ее стен, – заглянув себе в душу, обнаружит, что там таится убийца?
Убийца. Как мелодраматично! Но какая неожиданная удача! Как это сказал о новом директоре наш капеллан? «Если и он потерпит неудачу, то наша школа окончательно придет в упадок»? Ну, этого, разумеется, случиться не должно. Хотя в прошлом году нам хватило одного-единственного «крота», чтобы все поняли, с какой легкостью выпущенный из пращи камешек способен свалить на землю великана. А бури «Сент-Освальдз» переживал и раньше и спокойно их выдерживал. Наш старый корабль обладает изрядным запасом прочности. Харрингтон и его свита – это всего лишь небольшой отряд хищных приватизаторов, одетых в дорогие офисные костюмы и стремящихся ободрать со школы все, что еще может показаться достаточно ценным.
Сегодняшнее происшествие – это, в сущности, мелочь, ерунда. Но раньше-то Харрингтон казался мне абсолютно неуязвимым, а тут я, случайно увидев его мягкое брюшко, впервые за весь триместр ощутил слабую надежду. Лучше всего сказано об этом у Шекспира в «Юлии Цезаре»: «Беда не в том, что говорят нам звезды, а в нас самих, ибо мы сами слишком слабы».
Ну что ж, меняться никогда не поздно. И один представитель «мелкой сошки» уже увидел свет впереди. Значит, так: мы с Харрингтоном пребываем в состоянии войны, и я всерьез намереваюсь его свалить. А что, если тогда развалится и «Сент-Освальдз»? Нет, этого случиться просто не может! Капеллан ошибается. Слишком много штормов уже выдержал наш старый фрегат, чтобы его потопил какой-то неопытный юнга.
Наш корабль выстоит. И я тоже. Ad astra per aspera.
Глава девятая 27 сентября 2005
Мой класс сегодня что-то притих. Аллен-Джонс по-прежнему не допущен к занятиям из-за нелепого инцидента с лаком для ногтей, а без него вся «химия» класса становится иной. Его влияние – хоть я и не назвал бы его «разрушительным», – безусловно, ощутимо, и сегодня, поскольку его нет, остальные «Brodie Boys» необычно молчаливы. Впрочем, Сатклифф и Макнайр тоже взяты на заметку, а значит, перед каждым уроком они обязаны предъявлять преподавателю некую карту, которую тот обязан подписать, внеся в особую графу свои замечания относительно внешнего вида ученика, его поведения и пунктуальности. Разумеется, никому из мальчишек не нравится, когда его берут на заметку, но сегодня, как мне показалось, я прочел в глазах своих «Brodie Boys» молчаливое презрение: похоже, они считают, что я их предал.
Необходимо что-то срочно предпринять. Но Харрингтон недоступен – прячется за спинами своих заместителей. Очевидных слабостей у него нет, а свои предрассудки он умело скрывает под различными красивыми обертками. Вот только тот приступ гнева скрыть не сумел. Но какая мне от этого польза? Как я мог бы использовать это против него?
Познай врага своего. Но как? Я вдруг подумал о современных компьютерных умельцах, хакерах, которым, наверное, ничего бы не стоило влезть к Харрингтону в компьютер и отыскать там некие компрометирующие его материалы – любовные письма секретарше, сфальсифицированные отчеты, тексты листовок, проповедующих ненависть, да мало ли что еще. Это могло бы привести к скандалу и даже к позорному отстранению от работы в школе. Но я, увы, с компьютерами совсем не дружу. После уроков я двадцать минут проторчал перед своим новым компьютером и едва сумел его включить. Нет, тут нужен кто-то помоложе. Кто-то, владеющий компьютерной грамотностью.
А потому после школы я отправился искать Уинтера, своего недавнего сообщника по преступлению. Я нашел его возле мусорных баков и сразу принялся объяснять, с чем связаны мои теперешние затруднения, и не успел я закончить, как он разразился таким хохотом, что едва мог говорить.
– Компьютер сам по себе ни о чем «думать» не способен, – наконец с трудом вымолвил он. – И «умен» он ровно настолько, насколько умны вы. Но если вы не знаете, куда смотреть и на что нажимать, то и ведете себя как попугай перед зеркалом, о которое он вполне способен и голову себе разбить.
Не слишком комплиментарная, хотя и довольно точная характеристика моих технических познаний и навыков. Меня все сильней удивляет, как вообще этот молодой человек, сын Глории, ухитрился стать уборщиком.
– Я полагаю, вы-то в компьютерах разбираетесь? – сказал я.
Он улыбнулся.
– А что вы хотите узнать?
Я объяснил и прибавил:
– Разумеется, я все оплачу. Считайте, что это часть некоего важного расследования.
– Расследования? – переспросил Уинтер. – Раз так, я все сделаю бесплатно. Считайте это моей вам услугой.
Господи, подумал я, что же это я затеваю? Рой Стрейтли – ниспровергатель школьного начальства? Скорее уж горгульи на нашей часовне поднимут восстание, чем я сделаю хоть что-то во вред «Сент-Освальдз». Хотя новый директор – это, безусловно, паразит. Наши доски почета; наши старые правила и порядки; наши отношения с учениками – он все сметает волной своих нововведений, к которым вскоре прибавятся еще и смешанные классы. Появятся толпы Дельцов в офисных костюмах, всевозможные «гуру по проблемам насилия», компьютеры, электронная почта… Возможно, на бумаге подобные новшества и кажутся вполне приемлемыми, однако душу нашей школы они никогда затронуть не смогут, потому что «Сент-Освальдз» всегда существовал не на бумаге и не в компьютере, а благодаря труду, крови и поту учителей, вечно покрытых меловой пылью, и более всего, их незыблемой верности – верности своим ученикам, своей школе и друг другу.
Я, возможно, играю роль Канута[107], тщетно пытаясь удержать приливную волну, однако я должен верить: я смогу спасти «Сент-Освальдз», и в этой борьбе годится любое оружие – и садовый гном, и компьютер. Долгие годы я сопротивлялся переменам в надежде, что они обойдут меня стороной. Теперь же мне самому придется стать проводником перемен, что для меня, возможно, будет не слишком приятно. Я вдруг заметил, что все время вспоминаю старую шутку Харрингтона: «Сколько преподавателей «Сент-Освальдз» требуется, чтобы сменить электрическую лампочку?» А по-моему, вопрос должен звучать иначе: «Сколько электрических лампочек потребуется, чтобы все смогли наконец разглядеть такого подлеца, как Джонни Харрингтон?»
В каждой школе есть свой скелет в шкафу. «Сент-Освальдз» – не исключение. И мы все немало времени и сил тратим на то, чтобы наши скелеты там, в шкафу, и оставались. Однако на сей раз единственная возможность спасения заключается для нас в том, чтобы распахнуть настежь все шкафы, зажечь как можно больше ламп и поймать паразита, как только он выберется на свет.
Уинтер согласился зайти ко мне попозже вечером, после работы. Он, кстати, сказал, что видел, как Харрингтон копался в моем компьютере. Я не особенно уверен, что интернет – подходящее средство, чтобы поймать Харрингтона в ловушку, но Уинтер вроде бы неплохо в таких вещах разбирается, и мне явно не стоит пренебрегать возможностью использовать его умения в своих интересах. А интересно все-таки, с кем Харрингтон разговаривал вчера вечером по своему пижонскому мобильнику и куда направился после того разговора? Мысли об этом тревожат меня, не дают мне покоя.
Уинтер пришел в семь часов, когда уже совсем стемнело – я и забыл, как быстро темнеет в это время года. Да и сама осень теперь отчего-то стала наступать раньше, чем всегда. Под мышкой у моего соучастника по краже торчала голубая папка, из которой он извлек несколько страниц печатного текста.
– Вы что, прямо сегодня все это в компьютере разыскали? – искренне удивился я.
Уинтер только плечами пожал.
– Но это же совсем мало! У нашего нового директора абсолютно незаполненный онлайн-профиль, и социальными сетями и сайтами он не пользуется – во всяком случае, под собственным именем. У него нет своего блога, и в международную сеть «mySpace» он не заходит, и во «Friends Reunited» тоже, хотя там я раза два встретил упоминания о нем. Он иногда покупает книги на «Amazon», но никогда никаких комментариев не оставляет. Что же касается гугл…