— Вот у кого спросить надо. — И видя, что я не очень тороплюсь последовать его совету, сам обратился к ним: — Эй, Гришуха! Ты бригаду семнадцать-сорок давно снабжал?
Один из парней отозвался:
— Позавчера. А что?
— Да вот здесь товарищ один интересуется.
— Интересуется? В каком смысле?
— А ты сам с ним потолкуй.
Он опять обтер себе платком лицо и, наполнив пивом стакан, с жадностью к нему присосался. Видя, что парень ждет пояснения, я сказал ему:
— Мне начальника экскаватора увидеть надо.
Он переспросил:
— Петра Иваныча?
— Да…
— Сегодня это дело не выйдет. Маршрут не тот. Сегодня он от меня километров на восемь в стороне останется.
— Там я дойду сам.
— Пожалуйста. Груз принят. Машина за углом. Через двадцать минут едем.
И мы поехали. Я сидел в кабине рядом с водителем. А он вел машину по голым степным дорогам, уйдя далеко в сторону от Волги. Дороги петляли туда-сюда, огибая порыжевшие от солнца пологие холмы и неглубокие впадины. Как видно, прокладывали тут эти дороги случайно, как пришлось. Понадобилось, например, водителю побыстрее добраться до какого-то пункта в степи — и он вел свою машину напрямик, по выгоревшей от солнца низкой траве, выбирая места поровнее. А потом другие водители ехали по его следу — и получалась дорога. Трава на этих дорогах переставала расти, и светло-бурая земля превращалась в пыль. Она клубилась позади нас, взрыхленная тяжелыми колесами пятитонного грузовика.
Спереди нам навстречу тоже неслась пыль. Она была чуть желтее и зеленее той, что клубилась под колесами, и не такая густая, но зато заполняла собой все пространство вокруг. Откуда ветер поднял ее — бог ведает. Спасаясь от нее, водитель закрыл все стекла. Пыль в кабину перестала попадать, но стало душно и жарко. Пот блестел на загорелой коже водителя, сбегая с его толстых щек и губ к мягкому, округленному подбородку, а оттуда, срываясь — капля за каплей на голую грудь, тоже темную от загара в пределах расстегнутого ворота рубахи.
Водителю было жарко в одной безрукавке. А каково было мне, затянутому в костюм и галстук? Белье мое прилипло к телу. Носовой платок стал влажным и уже не спасал воротничка рубашки от сбегавшего к нему пота. Водитель спросил:
— А вы, простите, по какому делу к Петру Иванычу?
Я ответил:
— Просто так. Мы с ним в одной квартире живем в Ленинграде.
— А-а.
Он, кажется, остался доволен моим ответом и больше вопросов не задавал. Зато я сам спросил себя мысленно о том же самом и не сразу нашел ответ. Оказывается, я и сам еще толком не знал, зачем поехал к Петру, оставив позади железную дорогу, до которой с таким трудом наконец добрался. А если бы не поехал и просто так вернулся бы в Ленинград? Что я мог бы там сказать? «Да, был в том краю, где работает ваш Петя, совсем рядом был, но сел на поезд и укатил прочь». Нехорошо это выглядело бы.
И совсем по-другому будет принято, когда я, как бы невзначай, скажу: «Да, кстати, привет вам от Пети. Заглянул я там к нему по пути, пересекая вашу Россию. Совсем по-другому это воспримется, и, может быть, по-другому взглянут на меня после этого чьи-то глаза, обретя теплоту и мягкость.
И вот я ехал по выгоревшим русским степям навстречу горячему ветру и пыли, чтобы увидеть молодого Петра. По своей воле я ехал — никто меня на это не толкал, хотя новые десятки километров пролегли опять между мной и моей женщиной. Так обернулись на этот раз мои дела. На одном из пыльных перекрестков водитель остановил машину и сказал:
— Отсюда вам, пожалуй, будет удобнее всего к нему дойти. По этой дороге шагайте прямо вот в этом направлении, пока не увидите канавы. По любой из них выйдете к магистральному каналу и там увидите шагающий. Это вроде четырехэтажного дома, да еще стрелка в сорок метров. Издалека видно.
Я сказал спасибо и достал бумажник, чтобы заплатить за проезд. Но пока я рылся в нем, не зная, какую бумажку вынуть — пятирублевую или десятирублевую, — он отвел мою руку с бумажником и сказал:
— Ничего не надо. С ленинградцев я платы за проезд не беру. Счастливо дойти!
Помахав мне приветливо рукой, он покатил дальше на юг, окутывая себя клубами желтовато-бурой пыли. А я остался. Мне незачем было ехать дальше. Я приехал, куда мне было нужно. Он подвез меня, и вот я прибыл на место, которое сам наметил. Он бесплатно меня подвез, потому что я был из Ленинграда. Я был из города, который прославился своей стойкостью во время войны. Враги окружили его, пытаясь извести всех жителей голодом, да еще обстреливали его каждый день, чтобы стереть с лица земли. А он выстоял. И вот, потому что я был оттуда, водитель не взял с меня платы. Я проехал сюда даром, потому что водитель принял меня за коренного ленинградца.
Но куда я приехал? В какой неведомый мир меня занесло? Вокруг меня раскинулась пустынная русская равнина, и горячий ветер бил мне в лицо мелкой пылью. Из-за этой пыли трудно было разглядеть вокруг что-либо далее двухсот метров. И небо нельзя было разглядеть, и даже солнце. Вместо солнца на юго-западном небосклоне виднелось темно-багровое пятно, обернутое в оранжевое марево. Туда я и направился по указанной мне дороге.
На дорогу она, правда, мало походила. Это была просто сухая, бесплодная полоса, проложенная колесами тяжелых машин среди травянистой глади. Идти по ней было трудно. Мои туфли зарывались в пыль, поднимая ее клубами при каждом шаге. А ветер вмиг подхватывал ее, унося на север. Чтобы меньше пылить, я старался идти по нетронутой колесами травянистой кромке дороги. Трава была низкая и редкая. Она пожелтела от зноя и местами даже закурчавилась, словно опаленная огнем. В таких местах она хрустела под моими ногами, рассыпаясь в порошок.
Да, не все было ладно на этой далекой русской равнине. Желто-зеленая пыль проносилась над ней с юга на север. Она хлестала меня в левый бок, в левую щеку, заползая за воротник рубашки и оседая на волосах. Она проникала в мои карманы, набивалась в левое ухо и хрустела на зубах. Хотелось пить, но в этом краю, как видно, вода еще никогда не водилась. Недаром Петр Иванович отправился сюда копать каналы, чтобы снабдить эту землю водой. Но, надо думать, что, копая свои каналы, он сам в то же время какую-то воду пил. А где пил он, там, наверно, мог напиться и я.
Идти мне пришлось недолго. Сперва я набрел на неглубокую канаву, выкопанную здесь, видимо, уже давно, потому что наваленная по обе ее стороны земля успела высохнуть и тоже пылила на ветру. Начинаясь от этого места, канава уходила сквозь пыльное марево куда-то на запад. Неподалеку от нее справа и слева тянулись к западу такие же навалы земли, обозначавшие канавы. Дорога как-то незаметно расползлась в разные стороны и потерялась. Оставив ее в покое, я направился дальше вдоль канавы, как советовал водитель, и скоро увидел издали главный канал, с которым она соединялась.
Вдоль главного канала земляной вал громоздился выше, чем у боковых канавок. Он тоже успел подсохнуть сверху и курился на ветру. Я взобрался на него и увидел по ту сторону канала небольшой поселок, составленный из маленьких стандартных домиков и палаток. По обе стороны от него тянулись канавы, отведенные от главного канала. Возле них кипела работа. Маленькие экскаваторы снимали своими ковшами с их боков лишнюю землю и насыпали ее в кузовы самосвалов, а те отвозили ее к берегу главного канала, укрепляя его в слабых местах.
Позади поселка трава сохранилась нетронутой, и по ней бегали дети. В стороне от поселка, отделенные от него канавой, стояли фанерные сараи и навесы с железными бочками и разными механизмами. Возле механизмов копались люди, ремонтируя их. Стук и звон их инструментов перекликался с голосами детей.
Стоя на высоком насыпном берегу канала, я некоторое время всматривался вдоль него вправо и влево, пытаясь увидеть шагающий экскаватор, но, кроме пыльного марева, не увидел ничего. Канал был глубиной метра в три-четыре, однако вода на его дне проступила только местами. Я спустился на дно канала и, пачкая в глинистой грязи свои туфли, приблизился к тому месту, где вода блестела мелкими мутными лужами, но пить ее не стал. И вряд ли ее тут пили жители этого поселка. Другое дело, когда канал примет воду из Волги или Дона. А пока они, конечно, пользовались водой из какого-нибудь колодца.
Выбравшись на другой берег канала, я обтер туфли о траву и подошел к ближайшему самосвалу. Водитель в ответ на мой вопрос относительно шагающего экскаватора высунул в окно кабины руку и ткнул большим пальцем против ветра. Туда я и направился, оставив позади себя поселок. Напиться воды я мог и там. Держась в стороне от пыльной груды земли, наваленной вдоль главного канала, я незаметно оказался на тропинке, протоптанной многими ногами. Она шла рядом с большим каналом, пересекая на своем пути боковые канавы, и тоже изрядно пылила. Но она все же куда-то вела, и я старался не потерять ее.
Скоро на моем пути боковых канав не стало. Тропинка пошла по ровному месту. А земляной вал большого канала постепенно перестал пылиться. От него все больше тянуло сыростью. Из этого следовало, что земля на его краю была навалена недавно. И, наконец, сквозь пелену пыли вдали обозначился и сам шагающий экскаватор.
Он действительно был высотой в три-четыре этажа. А трубчатая стрелка голубого цвета тянулась от его основания наискосок вверх на сорок метров. С ее конца свисал на стальных тросах ковш, величиной с дом старого Ванхатакки. Он спускался в раскрытом виде на дно котлована и тяжело проползал по нему, наполняясь землей, потом тросы подтягивали его к верхнему концу стрелки, успевая к тому времени захлопнуть его зев, а стрелка несла его к боковому скату канала. И, едва достигнув его, ковш раскрывался, а стрелка начинала стремительное обратное движение. И в это мгновение земля вылетала из ковша тяжелой бурой тучей и обрушивалась вниз, приводя в содрогание почву под моими ногами.
Я не сразу приблизился к экскаватору. Обойдя его стороной, я постоял некоторое время на нетронутой части степи, высматривая Петра издали. Но никого не было видно возле экскаватора, только внутри его корпуса на уровне третьего этажа мелькало временами в окошке за стеклом чье-то лицо. В десяти метрах от экскаватора стояла крытая грузовая машина. Внутри ее кузова работал какой-то двигатель, и оттуда к экскаватору тянулись по воздуху черные резиновые кабели. Два человека виднелись возле этой машины, но ни один из них не был Петром.