Походив немного возле конторы, я перешел на другую сторону улицы и присел там на скамейке перед палисадником. Но и там я недолго посидел. Какой-то мужчина в очках выглянул дважды в окно конторы. Я подумал, что вот и она, моя женщина, так может выглянуть. А выглянув, увидит меня, обрадуется, заторопится и перепутает все свои дела. Чтобы этого не случилось, я поднялся с места и вошел в столовую. Она оказалась почти пустой, и я без труда нашел в ней такое место, откуда мог сквозь боковое окно наблюдать за конторой.
И вот я сидел в столовой, поглядывая сквозь окно на крыльцо конторы, где шло совещание и где моя женщина тоже говорила что-то умное и дельное. Я заказал себе щи из кислой капусты и котлеты и, конечно, постарался уничтожить это все побыстрее, чтобы успеть вовремя выскочить из столовой и оказаться перед ней, когда она появится на крыльце конторы.
Но только двое мужчин вышли за это время из конторы. Наскоро выпив стакан компота, я расплатился и поспешил вой из столовой, чтобы не прозевать момента. Еще двое мужчин вышли из конторы. Один из них был с портфелем и в очках. Как видно, совещание подходило к концу. С минуты на минуту могла появиться на крыльце и моя женщина. Я подошел поближе, перебирая в памяти слова, приготовленные для разговора с ней. Но они как-то непослушно вдруг повели себя, эти слова, вылетая из моей памяти и не желая идти на язык. Приходилось наспех придумывать новые.
Первым долгом надо было сказать: «Здравствуйте, Надежда Петровна!» — и при этом посмотреть на нее многозначительно. Что она могла ответить? Она могла ответить: «Ах, это вы! Какими судьбами вы здесь, простите в невероятности?». Или что-нибудь в этом роде. Дальше опять шли мои слова, примерно такие: «Я обещал к вам приехать и, как видите, приехал». При этом она должна была выразить удивление: «Но как же вы меня нашли в самой что ни на есть глубине России?» — «А я вас везде найду, Надежда Петровна, потому что вы для меня такая-то и такая-то». Тут надо было еще срочно придумать, какая она для меня. Кстати, надо было упомянуть о соревновании на четвертом этаже. (Про пятый этаж не обязательно было упоминать.) А потом сказать что-нибудь о коммунизме, без которого я, конечно, жить не мог, и о намерении изобрести что-нибудь, как это у них принято. Не изобретя ничего, трудно приобрести благосклонность у их женщины, о чем вполне убедительно говорится в их романах. Но что я мог изобрести, если не имел ни сверла, ни станка, ни пшеницы? Я мог изобрести какое-нибудь новое приспособление к рубанку или фуганку, что заставило бы их двигаться без помощи человека. Человек сидит, а они действуют. Приходит ко мне в мастерскую моя женщина, я нажимаю кнопку, и они вскакивают на дыбы все вместе: рубанок, фуганок и топор — и кланяются ей или танцуют перед ней вальс, а внутри у них музыка. Да, что-то вроде этого надо было придумать, конечно, если я собирался завоевать сердце их женщины.
Я потоптался еще немного возле крыльца конторы, а потом остановился прямо перед окнами. Пусть уж она теперь заметит меня — лишь бы поскорее вышла. Но она не вышла. Это было непонятно. Подумав немного, я заглянул в открытое окно, но не увидел ее внутри и не увидел также никакого скопления людей. Незнакомая девушка сидела за столом и что-то писала. Больше в комнате не было никого. Помедлив еще пять минут, я вошел внутрь и спросил у девушки:
— Скажите, пожалуйста, не откажите в извинительности, где здесь происходит совещание?
Она сначала удивилась моим словам, как удивлялись до этого все другие, столь же непривычные к тонкостям вежливости. Но последние слова она поняла и ответила:
— Уж закончилось давно. А вы откуда?
— Из Ленинграда.
На этот раз она не выказала удивления моим словам и повторила, не отрывая глаз от своих дел:
— Закончилось. Он поехал осматривать новые пруды.
— Кто он?
— Уполномоченный из облисполкома.
— Нет, я спрашиваю про нее, про Надежду Петровну, депутата областного Совета. Мне сказали, что она здесь.
— Где? Здесь? В конторе?
— Да.
— Нет, здесь такой не было.
— Совсем не было?
— А разве не одно и то же: совсем не быть или просто не быть?
— А мне только что сказали…
— Кто сказал? Не могли вам этого сказать, если ее не было.
Девушка оказалась такой быстрой на ответы, что я даже не успевал как следует обдумывать свои вопросы. И тут я вспомнил, что и на самом деле тот человек мне этого не говорил. Он только поддакнул тому, что сказал ему я, а потом все оглядывался, словно собираясь что-то объяснить. Мне следовало догнать его и снова вызвать на разговор, а я не догадался. Не зная, что подумать, я сказал:
— Но где же она? Мне за озером сказали, что она сюда приехала.
Девушка подумала немного. Должно быть, вид у меня был не особенно бодрый, если она приняла наконец во мне участие и сняла телефонную трубку. Когда ей ответили, она сказала:
— Сорок пятого дайте.
Ей дали «сорок пятого», который откликнулся простуженным старческим голосом на всю комнату:
— Сорок пятый слушает.
Она спросила:
— Это от вас, кажись, кто-то депутата облсовета приглашал?
Голос в трубке ответил:
— Да, от нас.
— Ну и как? Разобрались?
— Разобрались.
— А что было-то?
— Да ерунда оказалась. Склочница она, эта наша Ефимиха. Сама знаешь. Померещилось ей, что участком го обделили, что будто бы за ее счет соседу прибавили. Вот она и настрочила заявление.
— Ну и что?
— Ну, измерить пришлось. Ее же саму мерить заставили. Оказалось, у нее даже больше на несколько квадратных метров. Ей говорят: «Может, отдашь эти метры-то?». Молчит. Успокоилась теперь. Но, надо думать, ненадолго. Определенно другую каверзу сочинит. Не может она так, чтобы без склоки. Натура не позволяет.
Я напомнил девушке:
— А где депутат?
И девушка спросила в трубку:
— А депутатка-то у вас пока еще?
Но голос ответил неторопливо:
— Нет. Уехала. Уже с утра уехала. Что ей тут у нас делать? Других скандалистов у нас не имеется.
— Куда уехала?
Это я крикнул тому, чей голос выходил из трубки, как будто он мог меня слышать. И девушка повторила мой вопрос. А голос ответил:
— А мне почем знать? Мне это знать не положено. Может, в район, а может, на МТС. Иван Николаевич должен знать, да его нет сейчас. Ушел на ферму.
— Когда он вернется?
Это опять я спросил. И девушка, которой, как видно, уже надоели мои вопросы, нехотя повторила это в трубку. Старческий голос ответил с такой же неохотой:
— Не знаю. Не сказал он мне.
Вот черт, как складывалось дело! Приходилось, видно, самому идти его искать. На всякий случай я спросил:
— Но она по крайней мере та самая?
Девушка взглянула на меня с удивлением. Я пояснил свой вопрос:
— Как ее звать? Надежда Петровна Иванова? Из колхоза «Путь коммунизма»?
Девушка повторила мой вопрос в трубку. Но в это время на другом конце телефонного провода случилась какая-то заминка. Девушка спросила еще раз:
— Она не из колхоза ли «Путь коммунизма»?
И тут ее перебил по телефону другой мужской голос, молодой и звонкий:
— Да, да, Зиночка, из колхоза. Именно оттуда. А почему это тебя так интересует, позвольте узнать?
Девушка сказала недовольно:
— Отойди ты, не мешай!
А я подсказал:
— Спросите, она средних лет, черненькая и волосы гладко зачесаны?
Девушка, досадливо вздохнув, спросила:
— Матвеич, а Матвеич, она собой-то какая? Черненькая, волосы гладко зачесаны или как?
И тот же молодой, звонкий голос с готовностью подтвердил:
— Да, да, да. Черненькая, гладенькая. Все мы черненькие и гладенькие. А позвольте узнать, Зиночка…
— А ну тебя! Некогда мне. Отчет закончить надо. Мешают здесь целый день сегодня…
Девушка повесила трубку, прервав на полуслове молодого шутника. После этого она села на место, уже не глядя на меня. Так я надоел ей своими вопросами. Но я не мог уйти, не зная — куда. И я спросил опять:
— А это где, простите в одолжении?
— Что?
— Откуда это с вами говорили?
— Из Степановки.
— А это далеко отсюда?
— Два километра.
— А кто такой этот Иван Николаевич?
— Бригадир.
Она уткнулась в свои бумаги и больше на меня уже не смотрела. Но я спросил:
— А в какую сторону надо к нему идти?
— В ту.
Она махнула рукой, не отрываясь от бумаг. Я сказал ей: «Спасибо». Она не ответила. Я сказал: «До свиданья». Она ответила, но головы от бумаг так и не подняла.
Выйдя на улицу, я пошел по тому направлению, которое она указала. Это удаляло меня от станции Балабино еще на два километра, но я уже старался не думать об этом. Пройдя середину деревни, где новые дома образовали подобие площади с маленьким садиком в центре, я скоро выбрался к окраине. За деревней потянулись ржаные поля, но за ними не было видно другой деревни. Ее заслоняла осиновая роща. Дорога, пересекавшая Заозерье, была покрыта асфальтом и обсажена по сторонам молодыми деревцами. По ней в обе стороны то и дело проносились машины и велосипеды. Прижимаясь к самому краю дороги, я довольно быстро добрался до осиновой рощи и только за ней увидел наконец нужную мне деревню Степановку. Девушка, конечно, убавила расстояние до нее по крайней мере вдвое.
Пока я шел к деревне Степановке и пока разыскивал в ней бригадира Ивана Николаевича, день заметно склонился к вечеру. За это время бригадир успел побывать не только на всех фермах, но и в поле на трех участках. Так мне сказали, когда указали на него, идущего по улице. Это был крупный человек, и шел он почему-то очень быстрым шагом. Едва я, подойдя к нему, раскрыл рот, как он подхватил меня под руку, но не остановился и даже не убавил шага. Пришлось и мне поторопиться, чтобы не утруждать напрасно его руку.
Но, приноравливаясь к его шагу, я старался в то же время понять, зачем ему понадобилось хватать меня под руку так крепко, словно он заранее приготовился пресечь любую мою попытку вырваться. И вдруг страшная догадка пронзила мне сердце! Ведь его звали Иваном! Как же я сразу об этом не подумал! Его звали Иваном, и был он тот самый Иван, с которым я, кажется, еще не сталкивался. Или сталкивался? И если предположить, что я с ним пока еще не сталкивался, то полагалось мне теперь без промедления затрепетать от страха, потому что пришел мой час принять от него должное возмездие за вину Арви Сайтури. И кровь должна была застыть у меня в жилах при одной только мысли об этом возмездии.