И то верно. Некуда ей идти. Здесь она в тепле и при деле. Сам ей паспорт на имя «Катька — дворовая девка Государя Цесаревича-Наследника Петра Фёдоровича при его Итальянском дворце в Санкт-Петербурге, из села Ново-Преображенского Московской губернии» правил. Невозможно перевезти крепостных в город без документа. Тут же выловят и запишут в беглые. А «пачпорт» с моей подписью — одна из лучших охранных грамот в Российской Империи. Потому и ходит в столице свободно туда, куда я направляю или куда сама хочет. А запросы у неё невеликие, но правильные. Я не против.
— Уговорила! Но, коль захочешь, так дай мне о том знать, — сворачиваю тему, — если закончила, то распорядись принести нам с тобой чаю. И к чаю тоже. Давно мы с тобой не чаёвничали.
Улыбка мне ответом:
— Давно, барин. Со вчерашнего вечера. Сей момент, я отдам все необходимые распоряжения и вернусь.
Катя грациозно встала, накинула и запахнула халат. Я всматривался в её лицо. Нет, я вот так не узнаю её предка. А вот Ушаков признал сразу. Значит, кто-то времен моего Царственного деда приложил руку и всё остальное. Но, кто? Ушаков, конечно, не скажет. Нужно искать самому. Катя может оказаться джокером совершенной убойной силы, иначе бы старый пройдоха не засобирался быстро после окончания шахматной партии. Явно спешил проверить какую-то свою догадку. Впрочем, может и по делам своим тайным торопился. Хотя и это дело тайное тоже. Надо, кстати, с Катей тоже массироваться осторожней, чтобы на будущее число таких тайн не умножать.
Про вольную она точно запомнит. И не будет о причинах сегодняшнего расспроса гадать. Я же Блюментросту письмо пошлю. Пусть аккуратно в селе расспросит. Вроде по врачебной надобности. Может кто про Катино и матери её происхождение что и вспомнит.
Вообще, серьезней моего паспорта в Империи были только «Охранные грамоты» Государыни и Главы Тайной канцелярии Ушакова. Я не имел права выдавать буквально Охранные грамоты. Зато я мог дать бумажку не сильно хуже: «Подателю сего препятствий не чинить, всем казённым чиновникам, выборным и купеческим должностям оказывать всемерное содействие. Государь Цесаревич-Наследник Пётр Фёдорович». У Кати тоже есть такая бумага, вдруг что. Она же у меня не только за овощами на рынок ходит. Точнее, она на рынок вообще не ходит. И без неё есть кому. Не её это дело по базарам ходить.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 13 июля 1743 года.
Полтора месяца прошло с того памятного бала. Страсти улеглись. Вроде никого не казнили. Ничего особенного в моей жизни не происходило. Третий день у меня «выходной». Настя всё ещё дома. Записки шлёт. А в целом — всё как обычно у меня.
Чертежи, опыты, чертежи.
Конец июня заняли хлопоты о Ломоносове, которого закрыли в кутузку. По делу то в общем закрыли. В моё время, по нашему Уголовному кодексу, наоскорблялся он в Академии лет на восемь, с учётом угрозы пересчитать кое-кому из немцев зубы. А к нему жена приехала. С дочкой. Да ещё и с братом своим. Их кормить надо. Что же Михайло всё бросить и идти вагоны разгружать? Нет, впрочем, никаких ещё вагонов, а в порт его не возьмут. Там у грузчиков свои артели и все места заняты. Хотя, какие вагоны, о чём я, если он под домашним арестом?
Хлопотал я за него, к Матушке ездил два раза. В общем, казнить не казнили, но обвинений не сняли. Расследуют. Он в месяц в камере просидел теперь у меня под домашним арестом. Показания даёт, когда Ушаков ко мне в шахматы поиграть приходит. Служанки и Настя моя (Стоп не моя! просто Настя) супруге ломоносовской с их малолетней дочкой помогают. Да и сама Елисавета, урождённая Цильх, при деле. Она нынче помощницей по учёту у моей экономки во дворце. Я ей даже копеечку за работу положил. Кормится им как-то надо, пока Михайло арестован и ему в Академии не платят… Брат её тоже у меня припахан на окладе жалованья. У моего кабинет-секретаря заведует немецкой перепиской и отвечает за пожарную безопасность в доме.
Дворец, как и почти все в столице, у меня деревянный, а до русских моих работников писанные правила обращения с огнём плохо доходят. У них что-то вроде философии: «Бог дал — Бог взял. Новый построим». А Иван Генрихович за две недели всё писанное мною выучил, организовал и к порядку привёл. Он даже Михайла с его опытами строит. И помогает зятю тоже. Не только же русскую грамматику я Ломоносова вытягивал из узилища писать. Это он и в одиночке бы прекрасно делал. У меня тут для него цела программа открытия химических элементов набросана. А химия она такая — может и шарахнуть. Мне мою шарашку не сильно жалко, но второго меня или Ломоносова рядом нет.Да и Катю Ломоносову мне будет очень жалко. Она же теперь моя с Настей крестница. Осенью ей стукнет всего четвёртый годик.
Так что в обиду я ни Катю, ни отца её не дам. Но, пусть Михайло всё же за свои чудачества на меня поработает и на следствие походит. Даже если следствие сие у Ушакова в промежутке между партиями в шахматы со мной.
Сам же я всё колдую над паровым движением. Над водным и наземным. Проблем масса. Это только в детской песенке: «Что нам стоит дом построить? Нарисуем — будем жить!»
Увы так не бывает. Вернее, бывает только в пошлых романах об альтернативной истории, где по воле попаданца движутся горы, а реки меняют свои берега, и, вообще, текут в другую сторону. Сугубо по воле главного героя и его идиота-автора. В общем, концепция: «Будь — и оно появилось!» работает только на страницах низкопробных поделок. Или подделок? Впрочем, какая разница в сущности?
А если реально, то проблем масса. В том числе и с самим сердцем любого подобного движения — двигателем. Что с того, что я знаю точно, как он устроен? А материалы? А узлы? Поршни, прокладки и клапаны разные? Манометры? Я не могу свободно оперировать привычными мне материалами и сплавами, ибо их тут попросту нет. И создать не вдруг. Это промышленность и технологическая цепочка от добычи требуемой руды, и требуемой марки угля, до финала — самого изделия. Между ними куча всяких конструкторских, производственных и организационных работ. И технологий. Или вот, например, рельсы. Одно дело рельсы для шахтных вагонеток, вагончик с углём, по которым вагончик тащит лошадка, а другое, пусть маленький, но паровоз. Да и вагоны ещё. Нынешние рельсы от такой нагрузки просто поведёт и крушение состава неизбежно.
Планы у меня большие. И создание железной дороги Петербург-Царское Село лишь первый из моих планов далёкого будущего. Очень далёкого, честно говоря.
Кстати, были мы с Настей давеча в Царском Селе по приглашению Императрицы на каком-то очередном празднике (не считаю нужным забивать голову бессмысленной информацией), ну, что сказать. Царское Село — дыра дырой. Покосившийся дворец, запущенный парк, в общем, по сравнению с моим дворцом в Подмосковье сущий колхоз с перекошенными уличными сортирами. Ну, я утрирую конечно, но, это настолько контрастировало с тем, к чему я привык в двадцатом веке, что мне оставалось лишь по-старчески крякать к удивлению Анастасии. Она даже обеспокоенно спрашивала, всё ли со мной хорошо и не кликнуть ли лекаря. Я в ответ лишь галантно поцеловал ручку и напомнил ей, что и сам я лекарь.
Императрица тоже довольно скептически осмотрела свою будущую загородную резиденцию и повелела найти архитектора на новый дворец. И деньги на строительство. А с деньгами пока затык. Война сожрала всё, что только могла. И что не могла — тоже.
Кстати, о деньгах. Матушка подогнала мне приятную сумму со словами: «Насте на булавки». Сумма была весьма приличной и не всё пойдёт на фаворитку. Конечно, Лиза это понимала, потому и объем денег был достаточно большим. Что это? Вряд ли просто Царственная прихоть. Императрица раз за разом мне подбрасывала в той или иной форме, или под тем или иным основанием/легендой суммы, и явно стимулировала мои научные работы. Потихоньку у меня появлялись станки и мастерские, появились мастера, немцы и голландцы в основном. Потихоньку прирастало моё техническое хозяйство и обеспечение.
Что двигало Императрицей? Бог весть. Лишь бы деньги давала, ибо с деньгами у меня по-прежнему плохо. Это не новый дворец построить. Я на такие мелочи не разменивался. Но, даже расчеты требовали денег. Я ведь не один черчу и считаю. И в Петербурге у меня люди, и в Подмосковье. А у них семьи, на секундочку. И их тоже надо кормить. Конечно, в Подмосковье полегче, у меня там три моих деревни с натуральным хозяйством, так что хлеб, масло, молоко и прочие, как выражался Кузьмич, иички, были на столах семей моих сотрудников всегда. Но, нужны и деньги. А в Питере у меня и деревень-то своих не было, чтоб снабжать моё научно-техническое хозяйство. Так что деньги Матушки «Насте на булавки» были очень кстати.
А, в целом, всё путём. Как говорится, Министерство путей сообщения сообщает, что всё путём.
— Барин! Там Анастасия Павловна приехали! Бледные!
Вопреки установленным правилам, первой мне новость сообщила Катя. Судя по её виду с Настей действительно, что-то случилось.
Резко встаю.
— Где она?
Катя выдохнула:
— Сюда идёт, барин.
За ней вбежал дворецкий. Не успел он открыть рот, как в дверь ворвалась Настя. Как была, с дороги.
Я поглядел на неё и приказал коротко:
— Оставьте нас все.
Глава 5Слово и Дело Государево!
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. ГОСПОДСКАЯ ОПОЧИВАЛЬНЯ. 14 июля 1743 года.
Ох уж эта, Настя!
Нет не та, что скулит у меня на плече. А та, что довела её до этого.
Настя смотрит на меня преданно и кусает губы.
— Петенька, что теперь будет?
А что я ей должен ответить? Успокоить? С три короба наобещать? Я не могу даже предположить, что тётушка мне на такую просьбу ответит. Да и связь наша с Настей начала меня сильно обременять
Минувшая ночь была бурной. Явление Анастасии было неожиданным. Она собиралась приехать позже. Через два дня. И вдруг такое.