Графу бумагу ещё не показали. Насте тоже. Она ещё надеется, мне же уже всё ясно. Мечты Анастасии о том, чтобы упросить Императрицу, буквально на коленях, оставить её при мне фавориткой, и до этого представлялись мне наивными, а уж после Высочайшего повеления…
Нет. Сегодня графиню Ягужинскую вывезут с территории Итальянского дворца, и, возможно, вывезут уже навсегда.
Тонко чувствующий всё высший свет тоже уже всё понял. Настя больше не получала приглашений на светские рауты, приглашения получал только я один. Конечно, кроме приглашений Матушки, на прочие приглашения я никак не реагировал, но, это было показателем — Настя и её семейство стали изгоями для высшего света Санкт-Петербурга. И высылка в имение лишь оградило Анастасию от общественной травли, которая случилось бы неизбежно. Так что Матушка помилосердствовала.
— Спасибо, Катюш, за чай. Твой напиток просто волшебный.
— Спасибо, барин. Это вы меня научили правильно заваривать чай. Я пошла к Ломоносовой или будут ещё распоряжения?
— Нет, Катюш, спасибо ещё раз. Иди к дитю, займи её чем-нибудь. Если что мне понадобится — я тебя позову.
Горничная изобразила реверанс и отправилась на лужайку.
Почему «изобразила»? Потому что она прекрасно умеет делать реверанс как положено. Но, она лишь обозначает его. Является ли это определённым бунтарством? Нет, поскольку я ей это позволяю делать даже при моих гостях.
В какой-то мере это лёгкое небрежение — это показатель её статуса при мне. Она вообще просто низко кланяться должна. В пояс. А то и до земли. Я же позволяю «как барышне». «В учебных целях».
Я усмехаюсь.
Горничная. Даже мои гости знают, что она не простая горничная. Пока она учится, но, возможно, по возвращению в Москву, я сделаю её экономкой в моём дворце в Ново-Преображенском. А, пока, она учится. Учится всему — от хороших манер до управления хозяйством. От управления персоналом дворца и имения, и до организации/проведения приёмов, прочих балов и званых обедов.
Да и болтают в высшем свете, что, Катя слишком личная горничная Цесаревича. Мне докладывают, что кое-кому из моих слуг предлагали деньги за шпионаж за Катей.
Матушка и Ушаков про Екатерину больше не спрашивали, но я уверен, что дело только набирает обороты и я скоро много интересного узнаю. Я же пытаюсь узнать о ней со своей стороны.
Меня несколько удивляла и настораживала разница в поведении Насти и Кати в постели. Настя безумно хотела забеременеть, а Катя ровно наоборот — всё делала, чтобы этого не произошло. Хотя, казалось бы… Но, нет, Катя очень осторожна в этом плане. Впрочем, меня это как раз устраивало.
Что ж, пока всё мирно и тихо. Девочки бесятся на лужайке, слышен детский смех Катрин, да и Катюша смеётся вместе с ней. Маленькая Кати любит большую Катю. Насте так и не удалось найти к малой ключик. Теперь уж и не найдёт.
Я бросил взгляд на Ушакова. Тот спокоен и методичен. Он и без дыбы умеет разговорить. Дыба ему нужна просто как средство устрашения. Как, впрочем, и мне. Зря что ли она у меня в подвале дворца установлена?
М-да. Ушаков прибыл ко мне на своей чёрной карете с эмблемой Тайной канцелярии на дверцах и в сопровождении двух всадников охраны. Обычно он ездил на своей собственной карете со своим фамильным гербом и без охраны, а тут такой мрачный парад. Настя сразу побледнела и всё поняла. Хорошо хоть Ушаков не привез с собой и тюремную карету с решётками. Видимо Матушка не разрешила, а то бы он так и сделал. Любит он такие шоу устраивать.
После предъявления мне Высочайшей бумаги мы с ним немного поперепирались. Он настаивал на том, что Настя домой поедет вместе с ним в его карете, я же настаивал, что сам отвезу Анастасию на своей карете. На что мне была предъявлена вторая бумага, где чётко предписывалось Матушкой мне «находящуюся под надзором и домашним арестом графиню Ягужинскую не сопровождать». Тут спорить было трудно, но я всё равно настоял на том, что Настя поедет на моей карете с моим гербом на дверцах. Глава Тайной канцелярии как-то легко согласился (возможно это было оговорено Императрицей), но, в свою очередь, настоял, что мою карету будут сопровождать два всадника охраны, а сам Ушаков на своей карете будет ехать следом. И это на глазах у всего Петербурга!
Ну, делать нечего. Да и что я мог сделать? Кричать: «Подождите, я съезжу к Государыне в Царское Село!» — так, что ли? Нет, конечно, я не стал ничего такого делать. Это было и глупо, и опасно. В первую очередь для самой Насти и её семьи. Матушка в гневе может ужесточить своё решение, да так, что мало не покажется.
Ловлю умоляющие взгляды свой (уже бывшей?) фаворитки. Киваю в поддержку. Держись, мол.
По большому счету, что кроме потери статуса фаворитки и скандала ей грозит? Опала? Да, вероятно. Но, как долго она продлится? Ну, несколько месяцев посидит Настя у себя в имении, ну, год от силы. Другие скандалы вытеснят этот из зоны внимания высшего света, а потом всё закончится официальным приглашением на какой-нибудь бал Императрицы. И все сразу поймут, что Бестужевы и Ягужинская прощены и допущены к Царской руке. Да и не станет Государыня слишком уж ссориться с обоими Бестужевыми, она мне сама об этом сказала.
Так что, ничего, особо страшного, я не ожидал.
Пока «беседа под протокол».
Я распорядился устроить фонтан на лужайке. Пока не сделали, но до осени обещают сделать. Насос нужен. А его ждут с меня. Теперь время вижу будет. Доделаю. Пока лужайка, девочки, цветочки, птички, бабочки.
Лепота!
Чай остыл, гадство. Не люблю холодный чай. Но, звать Катюшу не хотелось. Они так славно резвятся на лужайке.
Катя-Катя, чья же ты дочь? Кузнеца и простой крестьянки? Или я не так и не там копаю? Я послал запросы в Московский епархиальный архив, но сомневаюсь, что ответ будет раньше, чем к зиме. Тут всё не быстро делается.
А пока я любуюсь грацией гибкого тела, пусть и в приличном платье. Но, я-то точно знаю, как она выглядит и без него. Да, прав Ушаков — порода. Возможно, отец у неё действительно кузнец. Село дворцовое после Меньшикова. Барина своего нет. Так что кто на ком женится родители решают. Управляющему и прочим чиновникам это точно не надо.
В вот с бабкой у Кати тёмная история. Тем интересней в ней покопаться. Тем более что для меня это отнюдь не праздный интерес.
Ловлю взгляд Кати. Внимательный. О чём она сейчас думает? Не принести ли мне ещё чаю? Или о чём-то более важном? Почувствовала мой взгляд и взглянула в ответ?
Качаю головой. Мол, ничего не нужно. Катя-Загадка кивает и возвращается к ребёнку.
А вот и отец-сиделец сам собственной персоной.
— Государь. Не будет ли ваше благоволение взглянуть на прелюбопытнейший опыт — потешные молнии? — громыхает Ломоносов.
Навел же он шороху на немцев. От его голоса молнии сами могут сверкать.
Киваю, поднимаясь.
— Что ж, Михайло Васильевич, извольте. Я зрителей возьму с собой, не возражаете?
— Как вам будет угодно, Государь!
— Хорошо, ожидайте.
Я направился к Ушакову и Насте.
— Не желаете ли взглянуть на самодельные потешные молнии господ Ломоносова и Рихмана? Весьма любопытное зрелище, рекомендую.
Ушаков сложил бумаги и кивнул.
— Что ж, пожалуй. Мы с Анастасией Павловной закончили.
Перехватываю её отчаянный взгляд. Опять что-то наговорила. Лишнее.
— Сударыня.
Подаю ей руку.
— А мойно и мне мойнии, — кричит, подбегая к отцу Кати.
И смотрит на меня. Четырёх лет нет, а понимает кто тут главный.
— И мне, — поддерживает тёзку Катя.
Смотрю на Ломоносова.
— У Вас Михайло Васильич там всё безопасно? — спрашиваю для проформы.
— Да Петр Фёдорович, — отвечает гигант не только мысли, — Иоганн по вашим научениям бдит.
— Вот и хорошо, — поворачиваюсь в Катям, — сударыни, хочу пригласить вас на представление, вы не возражаете разделить со мной сию компанию?
— Нет. Не возражаю. — отвечает старшая
— Heisa! — кричит младшая. Она в России месяца четыре, потому радуется на немецком, я вообще удивляюсь что она уже по-русски что-то предложениями говорит. В отца видно уродилась.
Киваю Кате. Мол за малой смотри. Горничная кивает мне в ответ. Тоже умная. Знать бы в кого. Но пора спешить.
Научный флигель недалеко. Метрах в тридцати. В парке. От греха подальше. Ломоносов, подхватив дочь на руки заставил и нас поспешить. Вскоре мы все были физической лаборатории смотрели, как Рихман, присоединив в сухих перчатках «рихмановкие банки», раскручивает маховик колеса электрофорной машины. Цильх и Степан Нартов придерживали занавеси на окнах. Первый разряд. Ещё. Бесконечный треск.
Михайло самодовольно вещал:
— Дамы и господа, перед вами первый в мире разряд электрической молнии, созданной руками человека! Наступает новая эпоха, господа!
Катюша на его руках смеялась. Девушки смотрели завороженно. Настя прижалась ко мне. Катя, отступив от первой вспышки уткнулась спиной в Нартова. Да и Ушаков проникся. Вроде искренне и без мысли как у себя сие достижение науки применить.
После опыта начальник Тайной канцелярии сразу увел Ягужинскую.
Я проводил их до свое кареты.
Настя поёжилась.
— Мне господин Ушаков показал повеление Государыни. Удалиться в имение. Петя, прости меня за всё. Я, правда, хотела, чтобы всё у нас было хорошо. Я просто хотела счастья.
Ушаков кашлянул.
— Сударыня, нам пора. Прощайтесь.
Настя кивнула:
— Да, конечно.
Её ладонь на моей щеке.
— Петя, я люблю тебя. Не поминай лихом.
Дверца моей кареты за ней захлопнулась и экипаж двинулся в путь.
Увидимся ли мы с Настей ещё раз? Думаю, что да. Возможно даже окажемся в одной постели. Но, уже не в статусе Анастасия-фаворитка, а просто любовница. Одна из. А может и не окажемся. Впрочем, как говорят англичане — Never say never. Никогда не говори «никогда».
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. САД. 9 августа 1743 года.